Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Пришла, подарков принесла. Ведунья же даров не приняла.
— Не обессудь, голубушка. Не сведала. Уж всяко загадывала, да проку мало. Мутно всё, черно, неведомо. Молись!
Березиня и вовсе закручинилась:
— Худо мне, бабушка. Ни за прялкой, ни за молитвой нет покоя. Истомилась! Ужель и открыть некому?
Ведунья, дряхлая, согбенная, с трясущейся косматой головой, надолго замолчала, и всё смотрела, смотрела на Березиню глубоко запавшими выцветшими глазами.
— Чую, до скончания веку запал тебе в душу сокол твой. И суждено ли тебе его зреть — одним богам известно.
— Уж я ль их не просила, бабушка! Молчат, нет от них знака. Ужель так и жить в неведении? Подскажи, посоветуй!
Березиня пала перед ведуньей на колени.
— Ох уж это бабье сердце горемычное, — протяжно вздохнула ведунья и легкой невесомой рукой огладила волосы Березини. — Так уж и быть, подскажу тебе, голубушка… Есть за тридцать три версты лес дремуч. Осередь лесу — полянка малая. На полянке — кочедыжник, цветок всемогущий. А цветет он единожды в год, на Иванов день, и горит огнем ярым. И ежели кто сей кочедыжник отыщет, тому станут ведомы все тайны, и ждет его счастье неслыханное. Он может повелевать царями и правителями, ведьмами и лешими, русалками и бесами. Он ведает, где прячутся клады, и проникает в сокровищницы. Лишь стоит ему приложить цветок к железным замкам — и всё рассыпается перед ним…
Ведунья рассказывала долго. В избушке сумеречно, потрескивает лучина; пахнет сухими травами и кореньями, развешенными пучками на колках по темным закопченным стенам.
В колдовском сумраке — задумчивый, таинственный голос:
— Но взять сей чудодей-цветок мудрено. Охраняет его адская сила, и лишь человеку неустрашимому дано сорвать сей огненный кочедыжник. С другого же — злой дух сорвет голову. Не всякий дерзнет на оное.
— А я б пошла, пошла, бабушка. Неведение — хуже смерти. Молви, как найти дорогу к кочедыжнику. Не пожалею ни злата, ни серебра.
— Не нужно мне твое злато, голубушка… Помру через три седмицы. О пути же поведаю…
Всё забыто: хоромы, сынок, родители. В затуманенной голове — ведунья, поляна, цветок.
Погожее утро. Лес. Солнце брызжет через лохматые вершины. Лишь бы дойти, добраться, а там — как боги укажут.
Не идет — летит по лесу Березиня. Легкий сарафан синим облачком мелькает среди красных сосен.
Шла час, другой, не чувствуя под собой ног. Выпорхнула на угор и невольно остановилась, ахнула:
— Экое дивное озерцо!
Озерцо тихое, бирюзовое, окаймленное вековыми елями, лежало внизу под угором.
Спустилась, присела на бережок, свесила руку. Вода теплая, ласковая, манящая.
Выкупавшись в озерце, Березиня тронулась дальше. Путь еще немалый. Помогите, боги, к заветному месту не припоздать. Только бы не сбиться. За озерцом, версты через три, должны появиться овражища. За ними — дубовая чаща, срубы скитников-староверов, кои ушли в леса, напугавшись христианских попов Ростовского княжества.
— Спросишь там отшельницу Фетинью. Молвишь: бабка Ориша прислала. Фетинья тебя примет.
Миновала и овражища, и дубовый лес; вплавь одолела речку. Затем долго шла по лесной тропинке, а скитов все нет и нет. Обеспокоилась. Уж не перепутала ли чего бабка Ориша?
Лесное одиночество не страшно: давным-давно привыкла к лесу Березиня.
Вскоре почувствовала, что стала уставать: никак уж верст тридцать отмахала. Ноги отяжелели, будто к ним привязали гири.
Опустилась под сенью березы, раскинула руки и тотчас забылась, погружаясь в сладкую дрему.
«Чуть полежу и встану. Надо скит искать… Там отшельница Фетинья… А вот и пустынь. Какой причудливый терем!.. Тятенька встречу. В одной руке хомут, в другой — уздечка».
«Долгонько ты, дочка. Беги в терем!»
«Зачем, тятенька?»
«Ярослав ждет. Князь Ярослав Владимирович».
Ахнула — и птицей в терем. Сенями, переходами, и всё наверх, наверх. Лесенке нет конца. Но сколь вдруг паутины! Будто сеть рыбачья вяжет по рукам и ногам. И все же бежит, продирается, но тут саженный паучище намертво запеленал тело. Закричала:
«Ярослав! Любый мой! Где ж ты? Помоги!»
Но паук не выпускает, сжимает клещами…
— Очнись, очнись, девонька.
С трудом подняла глаза и в страхе зажмурилась.
— Да очнись же!
Очнулась, испуганно вскрикнула. Пред ней — баба Яга. Косматая, согбенная, с длинным крючковатым носом; подле нее — ступа с помелом.
— Сгинь, сгинь!
Баба Яга тихонько рассмеялась:
— Эк заспалась девонька. Аль что дурное привиделось? Кричала прытко.
Березиня поднялась, ступила из-под солнца по сень дерева. И вовсе не баба Яга. Маленькая седенькая старушка в темном одеянии; в руке плетеный кузовок, набитый пучками трав. Лицо доброе, улыбчивое.
— Уж, не ко мне ли путь торишь, доченька?
— Тебя не ведаю. Иду к отшельнице Фетинье.
— Так то ж ко мне, — вновь улыбнулась старушка. — Сон мне намедни привиделся — гостья будет. Сон-то в руку. Идем, идем, доченька.
Березиня потерянно оглянулась. Не диво ли? Никак отшельницу сами боги послали.
— А где ж скит твой, бабушка? Далече?
— Эва… Да вот же на поляночке. Вот мое обиталище. Заходи, доченька.
— Надо же! Заснула подле самого скита.
Изведав, что гостья пришла от бабки Ориши, отшельница порадовалась.
— Жива еще Ориша. Бывало, приходила ко мне. Кой год не показывается. Мнила, преставилась.
— Неможется ей, едва бродит. Велела поклон передать, да чтоб помолилась богам за упокой через три седмицы.
— Помолюсь, — вздохнула отшельница. Кроткие, усеянные мелкими морщинами глаза ее пристально глянули на Березиню. — Ведаю за чем пришла, доченька. Ну да о том опосля сказ. Допрежь откушай.
Напоила, накормила Березиню и молвила:
— Чую, не грехи пришла замаливать. Иное душу твою гложет.
— Иное, бабушка. Неведение замучило. Жив мой супруг или сгиб в чужедальней сторонушке.
— А что же Ориша? Она-то горазда. Сколь людям, чу, неведенье открыла.
— Всяко гадала бабка Ориша. Не сподобило.
— Так и подумала… На Отай-поляну Ориша послала. Сон-то в руку, — задумчиво высказала отшельница и сняла с колка небольшое деревянное божество.
— То богиня Макошь. Помолись ей и с собой возьми.
Помолилась Березиня.
— Чую, сердце у тебя доброе. На Отай-поляну Ориша худого человека не пошлет.
Отшельница подала Березине посох.
— А теперь в путь, доченька. Посошок-то рябиновый, его черти боятся. Без него — ни-ни!
Чуть отошли от скита, и дорожка оборвалась. Лес стоял сплошной стеной — темный, замшелый, неприступный.
— А куда ж дале, матушка? — недоуменно глянула на отшельницу Березиня.
— Есть тропка заветная, — успокоила Фетинья и, раздвинув мохнатые колючие лапы, нырнула в чащобу.
Сколь пробирались, Березиня не ведала. Тропка была настолько узкой, петлявой и неприметной, что Березиня диву давалась, как это не заплутает в таких дебрях скитница.
Становилось все глуше и сумрачней, а вскоре и вовсе стало темно. Над самой головой вдруг что-то громко и протяжно застонало.
Фетинья присела на поваленное буреломом деревцо.
— Экая напасть. Не повернуть ли вспять?
Голос скитницы показался Березине испуганным. Ужель оробела отшельница, ужель не доведет ее до Отай-поляны?
— Нет, нет, матушка Фетинья. Веди дальше.
— Вот и добро, доченька. Одержима ты. Доведу, — ободряющим ласковым ручейком выплыли из тьмы слова отшельницы.
Березиня села обок; рука старушки легла на ее плечо.
— Одержима, — довольно повторила скитница. — Вот то и славно, славно, доченька. Отай-поляна хилого духом не примет… Передохнем маленько.
— Идти бы надо, матушка Фетинья. Ночь!
— Да ты успокойся, доченька, не тормошись. Пришли мы. Дай-ко руку. Идем.
И десяти саженей не прошли, как лес поредел, раздвинулся, и перед Березиней предстала довольно обширная поляна, высеребренная лунным светом.
— Отай-поляна, — прошептала отшельница и пала на колени, забормотала молитвы.
Березиня же с трепетом оглядела поляну, густо заросшую кочедыжником. Сердце учащенно забилось. Вот и дошла, дошла-таки! Вот он, чудодей-цветок! Но засветится ли, вспыхнет ли жарким огнем?
Скитница поднялась, ступила к Березине и чуть слышно молвила:
— Нельзя мне боле тут. Пойду я, доченька, пойду, — почему-то заспешила отшельница.
— А когда же настанет час полуночный, матушка?
— О том боги укажут… Ну, спаси тебя, Макошь.
Молвила и бесшумно скрылась в чащобе.
Березиня осталась одна, одна среди дикого леса. Какое безмолвие! Застыл воздух, застыли травы, деревья, луна, яркие звезды. Всё спит: птицы, звери, нечистая сила… Но что это? Березиня вздрогнула: неподалеку кто-то гулко, взахлеб захохотал, а затем раздался пронзительный визг, от которого пробежал озноб по всему телу. Захотелось убежать, нырнуть в чащу, спрятаться.
