Эдуард БОРНХЁЭ - Мститель
быть, даже простил бы тебя, если бы ты подошла к нему со своими хитрыми кошачьими ласками. Но это не должно случиться, иначе не стало бы никакой справедливости в мире. Каждый из вас должен в одиночку нести кару за свои грехи. Его уже наказал бог, а тебя…
буду карать я. Ты теперь в полной моей власти, никакая сила не сможет вырвать тебя из моих рук.
— Что ты хочешь со мной сделать? — холодно спросила Агнес.
— Я хочу сломить твое страшное упорство, истерзать твое тело, очистить твою душу мучительным огнем покаяния. Сними с себя эту одежду!
Кровь бросилась в голову Агнес.
— Вспомни о том, что я не крепостная, я дочь Каспара фон Мённикхузена! — воскликнула она, сверкая глазами.
— Тем хуже, если дочь рыцаря заслуживает наказания рабыни.
— Я не позволю бить себя плетью!
— Против этого есть средство. За дверью стоят двое слуг. Если ты будешь сопротивляться, я позову их сюда.
Агнес прижала ладони к глазам.
— Ради тебя, мой единственный Гавриил, я перенесу этот позор,—прошептала она неслышно. Затем она исполнила приказание.
— Стой на месте! — воскликнула аббатиса, ликуя.
Плеть просвистела в воздухе. Сперва аббатиса била медленно, смакуя каждый удар, с тайным злорадством разглядывая каждую ранку на белой, мягкой как шелк коже, жадным взором впиваясь в каждую каплю крови,— потом все быстрее и быстрее, словно ее возбуждала и опьяняла страстная жажда пыток и крови27.
Агнес ни разу не вскрикнула, хотя ее нежное тело горело как в огне; но со лба у нее катился холодный пот, губы дрожали и в уголках рта показалась легкая пена. Наконец аббатиса выбилась из сил.
— За что ты меня истязаешь? — глухо спросила Агнес.
— За то, что ты разгневала святую женщину,— прохрипела аббатиса, задыхаясь.
Агнес тихо покачала головой.
— Ты не святая, тетя, потому что ты ненавидишь меня. Я знаю также, за что ты меня ненавидишь. Когда ты была еще молодой девушкой, ты любила моего отца. Ты никогда не могла простить своей сестре, что отец любил ее больше, чем тебя. Поэтому ты пошла
в монастырь — не для того, чтобы посвятить себя богу, а чтобы утешить свое раненое сердце. Ты ненавидишь меня потому, что я похожа на свою мать. Нет, тетя, ты не святая, ты грешный человек; ты не наказывала меня, а утоляла свою злобу. Да отпустит тебе бог этот грех!
Лицо аббатисы позеленело; широко раскрыв глаза и рот, она смотрела на Агнес. Ее пересохшие губы двигались, но она долго не могла произнести ни слова.
— Да, я ненавижу тебя! — прошипела она наконец, как обозленная змея.—Я буду мучить тебя каждый день, я изуродую тебя, я медленно превращу тебя в прах. Пусть я не святая, но с тобой я буду настоящим дьяволом, так же, как твоя мать была дьяволом, разрушившим счастье моей жизни!
Сверкая глазами, с пеной у рта, скрежеща зубами, аббатиса еще раз взмахнула плетью над Агнес, в которой эта бешеная ненависть вызывала больше омерзение и жалость, чем страх. Резко повернувшись к двери, аббатиса внезапно остановилась и затряслась всем телом. В коридоре послышался сильный шум и топот быстро приближающихся тяжелых шагов. Сквозь отверстие в стене проник отблеск яркого света. Дверь кельи распахнулась, и на пороге появился Гавриил с горящим факелом в руке. Ему было довольно одного взгляда, чтобы понять, что тут произошло. В порыве гнева схватил он аббатису за тощую руку, вытащил ее в коридор и ногой захлопнул дверь кельи. В коридоре толпились воины, между ними, дрожа от страха, стояли несколько обитателей монастыря.
— Проклятая старуха, что ты сделала с этим ангелом? — прогремел Гавриил, злобно тряся аббатису.
— Пощади, будь милосерден! — простонала аббатиса, в испуге падая на колени.
— А ты к ней была милосердна? — гневно вскричал Гавриил.— Я предупреждал тебя: не накликай беду на себя и монастырь! Ты пренебрегла этим, ты яростно жаждала крови, ты стала ночью терзать свою жертву. Кайся теперь! Твоей власти конец, для монастыря Бригитты настал последний день!
Аббатиса быстро поднялась. К ней вернулась ее прежняя самоуверенность. Лицо ее было бледно, но в глазах отражалась непреклонная гордость древнего рыцарского рода.
— Кто ты, раб, что осмеливаешься так говорить с властвующей аббатисой монастыря Бригитты? — воскликнула она торжественно.
— Мое имя Гавриил Загорский.
Аббатиса еще больше побледнела и сказала, понизив голос:
— Подумайте, князь, о том, что место, где вы находитесь,— священно! Берегитесь осквернить его!
— Не может быть священным место, где властвует дьявол,— горько усмехнулся Гавриил.— Богу не угодны богатства этого монастыря, добытые обманом, накопленные потом и кровью рабов. Пусть же его сокровища достанутся храбрым воинам!
И, обращаясь к своим людям, он добавил: .
— Этого дикого зверя и всех обитателей монастыря возьмите с собой в лагерь, но не посягайте на их жизнь! А это разбойничье гнездо можете разгромить до основания.
Аббатиса с мольбой простерла руки к воинам, но те, не мешкая, схватили ее и повели вместе со всем монастырским людом во двор. Гавриил остался в коридоре один. Когда все вышли, он тихонько через отверстие в стене спросил:
— Ты готова, Агнес?
И впервые через это окошко из уст Агнес долетел радостный ответ:
— Да!
Агнес больше не противилась, о нет! Гавриил распахнул дверь кельи — и Агнес зарыдала на его груди.
— Бедное дитя, бедное дитя! — говорил Гавриил, нежно гладя волосы девушки.
— Люби меня, Гавриил, я вынесла многое ради тебя,— прошептала Агнес, тяжело дыша.
Гавриил взял ее, как ребенка, на руки, отнес в сани, закутал в теплую шубу, сел рядом и взял в руки вожжи. Они быстро понеслись к лагерю.
За их спиной слышались вопли монастырских людей, под ударами топоров трещали сундуки и шкафы, и вскоре зарево огромного пожара слилось с лучами встающей зари…
Это был последний день монастыря Бригитты.
16
Заключение
По дороге Гавриил осторожно подготовил Агнес к некоторым неожиданным для нее известиям. Все же велико было ее недоумение, когда на Ласнамяги сани остановились перед шатром Иво Шен-кенберга.
— Иво умер,— ответил Гавриил на вопрос Агнес.— Ведь он был почти мой родственник, поэтому неудивительно, что перед смертью он завещал мне свой роскошный шатер. Теперь он принадлежит тебе. Я дарю его тебе с тем условием, чтобы все печальное, что ты в нем пережила, было предано забвению.
— Как умер Иво? — спросила Агнес.
— Он пал в честном поединке.
— От чьей руки?
— В битве он подвернулся мне под руку, дрался как лев и чуть было не отправил меня на тот свет, но… небо было против него.
Со смешанным чувством любви и уважения смотрела девушка на Гавриила, так скромно говорившего о своей победе.
— Мой отец здесь? — тихо спросила Агнес.
— Он здесь и ждет тебя,— ответил Гавриил.— Войди тихонько к нему и… будь благоразумна, Агнес! У него сейчас лейб-медик нашего военачальника. Я твердо уверен, что большого несчастья опасаться не надо. Я должен на некоторое время оставить вас, но в полдень я вернусь. Если тебе что-нибудь понадобится, то у палатки ты найдешь людей, которые ждут твоих приказаний.
Агнес молча вошла в шатер. Гавриил сел в сани и помчался обратно к монастырю Бригитты, местоположение которого указывал густой столб дыма. Через несколько часов он вернулся со своим отрядом, пленными и возами военной добычи. Пленных и часть добычи он направил к верховному начальнику, князю Мстиславскому, другую часть разделил между своими людьми. Из всех монастырских сокровищ он взял только одно, самое для него дорогое,— это была Агнес.
Мы не знаем, о чем говорили между собой отец и дочь. Когда около полудня Гавриил посетил их, Агнес сидела с заплаканными глазами у постели отца. Старый рыцарь был в полной памяти, но на лице его уже лежала тень приближающейся смерти. Собрав последние силы, умирающий протянул руку Гавриилу и попытался ласково улыбнуться.
— Благодарю вас, князь Загорский, за ту радость, которую вы доставили мне, привезя сюда Агнес,— сказал он слабым, еле слышным голосом. — Я знаю все и всем доволен. Агнес — доброе дитя, она прощает мне мою жестокость и даже оплакивает меня. Теперь я могу умереть спокойно.
— Не думайте о смерти, рыцарь,— старался утешить его Гавриил.— Вы должны еще долго жить, на радость Агнес.
— Мой час уже близок,— ответил Мённикхузен тихо.— Знаете, князь, у вашего военачальника очень умный врач-немец. Он так же умен, как и я сам: он предсказал мне, что я не увижу завтрашнего дня. Так и я думаю. Не старайтесь, дети, напрасно успокаивать меня, я в этом не нуждаюсь. Я умираю с радостью. Какую пользу я могу еще принести? Что на этом свете еще может порадовать меня? Блеск моей военной славы померк, мое отечество — Ливонское орденское государство — уничтожено, все мое имущество растрачено, свое единственное дитя я сделал несчастным, отдав его на истязание его злейшему врагу…
