Вандалы - Вольфганг Викторович Акунов
11 июля 472 г., в один из самых черных дней Вечного города на Тибре, начался очередной Большой Грабеж Первого Рима – один из трех, выпавших ему на долю в V в. В 410 г. Старейший Рим разграбил царь Аларих, в 455 г. – царь Гейзерих, в 472 г. – магистр милитум Рикимер. Естественно, вербуя в свое войско жадных до добычи германцев и лигуров, он наобещал им золотые горы. Мечты об этом римском золоте скрашивали им долгий путь по разоряемой Италии. Поскольку те, кто грабил Рим на Тибре в третий раз за сто лет, тоже были арианами, православные хронисты сочли своим долгом приписать им всяческие, мыслимые и немыслимые, злодеяния. Захватчики, вне всякого сомнения, в отпущенные им две (или три) недели погуляли на славу, что касается еды, питья и женщин (дело известное: «Мужики! В городе – вино и бабы! Все – за мной!» – и далее по тексту). Оттянулись по полной… Однако ничего не сообщалось о разрушении зданий, украшавших Вечный город. Правда, сгорел один храм, но не христианский, а языческий, посвященный Минерве (римскому аналогу греческой богини мудрости Афины). Сохранности архитектурных памятников Рима способствовало то, что Рикимер расположился лагерем на Ватиканском холме, где было сконцентрировано большинство римских церквей. В них разместились на постой покорители Вечного города – германцы Рикимера (считавшиеся в то же время «федеретами», т. е. формально – воинами Рима). Они, естественно, не стали ничего жечь или разрушать, чтоб не лишать себя же крыши над головой. И потому, несмотря на разграбление всего Вечного города «римскими воинами», храм Святого апостола Петра был пощажен на этот раз…
Однако чужеземные вояки, многочисленные трупы и летняя жара принесли с собой другую беду, худшую, чем сама война, – заразные болезни, включая настоящий бич Античности, да и Средневековья – моровое поветрие, или «пестиленцию» (чуму). После стольких измен и злодеяний эта моровая язва своей черной рукой, так сказать, раздала всем сестрам по серьгам. И покарала правых, как и виноватых. Именно от чумы скончались как вступивший в разоренный город новый западноримский император Олибрий, так и возведший его на престол рубака Рикимер, переживший свой триумф над преданным им тестем – Анфимием – всего лишь на пару недель. Чума разлучила его душу с телом уже 10 августа 472 года. И единственным воспоминанием о Рикимере остался рисунок, запечатлевший мозаичную картину, которой амвон римской арианской церкви Святой Агаты в квартале Субурра был украшен на средства зятя императора Анфимия, предавшего своего коронованного тестя. Церковь принадлежала готам-арианам. Фердинанд Грегоровиус еще видел рисунок, запечатлевший эту мозаику. Возможно, не только оплаченную набожным Рикимером, но и сделанную по его эскизам. Она изображала бородатого Христа с длинными локонами, восседающего на земной сфере, с книгой в левой руке, с правой рукой, поднятой кротким жестом, как для приветствия, в окружении апостолов, среди которых особенно выделялся святой Петр (причем не с двумя ключами в руке, как его обычно изображают, но лишь с одним).
В этой-то арианской базилике у склона Квиринала и упокоился навечно Рикимер. Муж германской крови, достигший в Риме высшей власти (пусть без пурпура и диадемы). Превзойти его было суждено впоследствии лишь Теодориху Остготскому, хотя и Теодорих не стал римским императором Запада.
Должность Рикимера занял его племянник Гундобад (Гундебальд) – тот самый быстрый всадник, что преследовал, догнал и обезглавил императора Анфимия. Не зря старался… В его лице, после готско-свебского князя, военные силы Западного Рима возглавил теперь бургундский царевич. Впрочем, эти военные силы тоже состояли из германцев. Ничтожные во всех отношениях западноримские императоры, возведенные на престол милостью Гундобада, заслуживают, на взгляд автора этих строк, внимания не больше, чем их противники, посылаемые править Западным Римом из Рима Восточного энергичной Вериной (супругой тугодума Василиска). Можно лишь отметить, что эти войны между восточной и западной половиной некогда столь могучей Римской «мировой» империи, не отличались чрезмерным кровопролитием. Больше никого из принужденных к отречению высокородных господ, имевших честь на протяжении нескольких месяцев именоваться принцепсами, цезарями, императорами, августами, не обезглавливали, компенсируя отрешенным от власти утрату короны назначением на епископскую кафедру (чем они были, видимо, вполне довольны – «ино чин царский, ино чин святительский»)…
Как писал Грегоровиус: «Императора Гликерия уже в 474 г. низверг Юлий Непот, сын Непотиана, далмат по рождению, которого послала с войском из Византии (Константинополя. – Примеч. авт.) в Равенну вдова-императрица Верина. Юлий Непот направился к (Западному. – Примеч. авт.) Риму, настиг Гликерия в гавани Нора и принудил его отречься от престола, принять духовный сан и занять место епископа в Салоне. Такой не раз случавшийся переход лишенного трона императора в епископы говорит о том, что звание епископа пользовалось большим почетом, вместе с тем служит доказательством тому, что никаких особых качеств не требовалось для того, чтобы быть духовным лицом».
Мало того! По иронии музы истории Клио, в адриатическом порту Салоны первому из упомянутых выше западноримских «императоров на час», разжалованных в епископы, довелось оказать гостеприимство беглецу из Рима на Тибре, в котором он узнал… императора, сославшего его из Рима в Салону всего несколькими месяцами ранее!
Салона, место встречи этих двух экс-императоров, еще в древности была важным портовым городом, расположенным всего лишь в нескольких часах пути от сегодняшнего Сплита, настоящего островка Античности в современном мире, ибо весь сплитский Старый город выстроен в пределах огромного дворца лютого гонителя христиан императора Иовия Диоклетиана. Условия ссылки обоих развенчанных (в буквальном смысле слова, т. е. лишенных царского венца) западноримских августов в бывшую провинциальную резиденцию владыки Римской «мировой» империи не были особенно суровыми. Изгнанником даже дозволялось прогуливаться за стенами, возведенными Диоклетианом, превратившим свой укрепленный дворец в сильно увеличенную копию римского военного лагеря. Человек, стоявший за высылкой обоих принцепсов (один из них, Непот, был через пару лет, проведенных в изгнании, убит собственными людьми) в Далматию, в начале своей карьеры был, так сказать, одной из фигур второго плана описываемой нами эпохи, но вот уже на протяжении двух десятилетий играл все более важную роль в судьбах стран и народов. Несмотря на свое чисто греческое имя – Орест, он был сыном римского провинциала по имени Татул, сочетавшегося где-то на просторах равнины, орошаемой Данубом-Дунаем и Савом-Савой, браком (?) с гуннской (или же германской) девушкой. В этой обширной области, проходимой, а частично – заселяемой мигрировавшими с востока гуннами и готами, и вырос Орест. Гунны заметили одаренного юношу-полуромея и сумели оценить его таланты по достоинству. Орест дослужился до нотария («секретаря тайной канцелярии») гуннского царя Аттилы (по версии, изложенной в «Анониме Валезия», Орест сблизился с Аттилой и стал
