На исходе каменного века - Михаил Павлович Маношкин
Местами деревья расступались перед нагромождением скал, но травы и кустарники бесстрашно взбирались на каменистые кручи. Скалы — одна причудливее другой. Вот серая гранитная глыба в виде головы гигантского быка, другая напоминала отдыхающую женщину. За нею выстроились чудища, поросшие папоротником, мхом и можжевельником. Тут и там из-под скал выбегали ручьи. Над зарослями жасмина и пролеска порхали пестрые бабочки; из можжевельника на людей поглядывали черные синицы; среди камней сновали кеклики, над водой проносились ласточки, высоко в небе парили орлы.
Ни с чем не сравнимый мир — горы! Все в нем было полно силы и радости: зеленые долины, светлые ленты ручьев и рек, зеркальная гладь озер, белоснежные вершины. Тропа и очертания гор постоянно изменялись, а воздух оставался неизменно чист, легок и сладко-тягуч.
Выше лесов начались горные луга — путники вступили в царство кустарников и трав. Белели звездочки жасмина, мягко светились фиалки, пламенели тюльпаны и маки, сиренево покачивались колокольчики, оранжево рассыпались гвоздики. Желто-белые ромашки удивляли своими размерами — каждый цветок с женскую ладонь…
Из высокогорных ночевок одна была особенно приметна — на берегу озера. Оно открылось перед людьми неожиданно, широкое и спокойное. Вприбрежных травах гнездилось множество птиц, на отмелях играли лещи, судаки шумно преследовали молодь, в устьях ручьев, сбегавших в озеро, плескалась форель, под крутыми берегами плавали осетры.
К общему удивлению вода в озере оказалась теплее, чем в горных ручьях. Эту загадку они раскрыли только на следующий день, когда, пройдя с тысячу шагов дальше, увидели вырывающийся из земли пар: сами горы подогревали озерную воду!
В этом озере людям не угрожали чудовища жаркой саванны — Гал и Риа наплавались вдоволь. Остальные купались на мелководье: им, рожденным в краях, где воды принадлежат крокодилам, не удалось научиться плавать.
Поужинали рыбой и уснули вокруг костра. Ночью Гал проснулся, чтобы сменить бодрствовавшего у огня Эри. Сын задумчиво смотрел в озерную даль. Луна прочертила по ней к костру прямую тропу, будто предлагая людям встать и бежать к ней по этой серебристой дорожке. На воде возникали и гасли круги — в озере что-то двигалось, вздыхало, хлопало. Темные глубины были полны жутковатых событий и тайн.
Гал одинаково заботился о детях, никого среди них не выделял, но Эри, пожалуй, в чем-то был ему ближе Уора.
Уор унаследовал отцовскую силу, уравновешенность и доброту. Энергичный, жизнерадостный, он не очень-то любил обременять себя размышлениями. Он любил охотиться, ловить рыбу, обрабатывать камни, строить жилища. Любую работу он делал легко и весело, заражая братьев и сестер своей неистощимой энергией. В отличие от него Эри был немногословен, задумчив и резковат.
В сметке, смелости и находчивости он не уступал старшему брату. При этом во всем, что окружало его, он искал затаенный смысл. Эри волновали те же загадки, над которыми с детства размышлял Гал. Пойманная в ручье рыба для Эри не была только добычей — он удивлялся совершенству рыбьих форм и расцветок; его интересовали травы и деревья, он неутомимо исследовал камни и древесину, с любопытством наблюдал повадки животных и птиц. Этот беспокойный интерес к окружающему по-особому сближал его с Галом. Уор добродушно посмеивался над увлечениями брата — у него у самого все занятия имели практический уклон: повадки животных интересовали его как охотника, камни и древесина — как материал для оружия. Постепенно увлечения Эри начали приносить конкретные результаты: он мог уже не хуже отца нарисовать зверя, птицу и рыбу. Еще охотнее он вырезал их из дерева или слоновой кости. Он подарил Ло браслеты в виде змейки, бегущей по виноградной лозе. В головы змеек он вставил по две бусинки из изумрудно-зеленого камня. Из той же кости он вырезал для Ло ожерелье: бусинки в виде виноградных ягод были нанизаны на крепкую нить по обе стороны виноградной грозди. Такое украшение не сумел бы сделать и Гал. Когда-то он подарил Риа ожерелье из камней-цветов. Риа не расставалась с его подарком — ожерелье привлекало к себе взгляд красотой и силой маленьких солнц. Каждый камень сиял по-своему, а все вместе они выглядели так, будто на шее у Риа пылал чудо-огонь. Гал гордился этим ожерельем. Но Эри открыл для всех не меньшую красоту, чем Гал: он оживил обыкновенную слоновую кость.
Случалось, Эри произносил слова, которые невольно привлекали к себе внимание близких, волновали воображение и легко запоминались ими.
Гал поправил костер, прислушался к ночной тишине. Издалека донесся рык снежного барса, в озере мягко повернулась крупная рыба. Эри негромко проговорил:
— Дуб вырастает из желудя, рыба родится от рыбы,
Цветок без цветка невозможен, без матери нет детей.
Ночь — оттого, что нет солнца, или — что солнце устало
И спит под покровами гор. Ну а солнце откуда?
Звезды откуда? Есть ли у неба отец и мать?
В ветре свои слова, свой язык у воды,
Свои голоса у гор, своя речь у огня.
Только язык луны неуловим, как след на воде.
Но, может быть, именно в нем тайна неба и звезд?..
— Твои слова красивы, как луга гор, — сказал Гал. — Загадки, о которых ты говоришь, не по силам одному человеку. Они — что деревья в лесу: одну отгадаешь, а за ней другая. Понадобится много людей и много лет, чтобы миновать лес загадок. Немало их раскрыла Луху, некоторые отгадал я, остальные достались тебе. Ты должен знать то, что отгадали Луху и я, и отгадать часть того, что не удалось отгадать нам. А когда у тебя вырастет сын, он отгадает часть того, что не знаем мы с тобой. Надо только, чтобы ты не забывал, что знаю и могу я, а он не забывал того, что знаем и умеем мы…
— А когда у меня будет жена?
— Как только придем к людям. Спи.
Эри уснул. Теперь Гал задумчиво сидел у костра, а подумать было о чем. Ожила боль, причиненная ему Соленой водой, поглотившей его младших детей. Уж в который раз он задавался вопросом, мог ли он спасти их. Почему не догадался привязать их к плоту до того, как по морю заходили водяные горы? А ведь мог бы, наверное, привязать, спасти. И не спас… Боль эта теперь не оставит его всю жизнь. Только какой в ней смысл? Усилием воли он заставил себя думать о старших детях. Сыновья и дочь созрели
