Любовь Лафайета - Екатерина Владимировна Глаголева
То, что они вернутся, понималось само собой, хотя, быть может, в Германии Фредерика будет с грустью вспоминать об Америке. Каролина провела здесь почти всю жизнь, Америка — родилась, а Канада… Канада родилась и в тот же год умерла; на небольшом кладбище Сореля останется её могилка.
Губернатор Альдиман обещал заехать на днях и навестить их. Знакомство с ним приятно обмануло ожидания: Фредерике говорили, что генерал заносчивый и неуживчивый, но это оказалось обычным предубеждением британцев против иностранцев. Франсуа-Луи-Фредерик Аль-диман швейцарец и, как и многие его соотечественники, всю жизнь служит за рубежом: был в полку королевства Сардинии, потом в прусской армии, в полку швейцарских гвардейцев в Голландии, перешёл к британцам и отправился в покорённую Новую Францию, а в семьдесят седьмом году его назначили губернатором Квебека вместо сэра Гая Карлтона. Конечно, у него железная рука, которой он подавляет в зародыше все попытки бунта и мятежа, зато доброе сердце. Он безжалостен к врагам, но чуток и предупредителен к друзьям. Когда Ридезели добрались до Квебека два года назад — после ужасного плавания с морской болезнью, блужданиями в тумане и прочими неприятностями, — оказалось, что дом в Сореле для них ещё не готов, и Альдиман был очень этим удручён, ведь комендант Сореля — пост величайшей важности, только такой человек, как генерал Ридезель, способен справиться с грузом возложенных на него обязанностей, а получается, что к этому грузу добавятся тяготы неустроенного быта. Фредерика именно тогда и прониклась дружеским чувством к швейцарцу, сумевшему так верно, так тонко оценить её мужа. К тому же слова у него не расходились с делом: Ридезели приехали в сентябре, а к Рождеству уже справляли новоселье. В сенях стояла большая печь, труба от которой уходила в потолок, отапливая весь дом; прихожая была так велика и хорошо отделана, что хозяева приспособили её под гостиную, в большой столовой размещалась вся семья и оставалось место для гостей, которых можно было принимать без всяких неудобств; рядом с кабинетом генерала — супружеская спальня и смежная с ней детская, причём для Августы, которой было уже десять лет, отвели отдельный чуланчик. Солдаты срубили в лесу пушистую ёлку, наполнившую дом ароматом хвои, и для детей наконец-то устроили настоящий праздник с песнями, хороводом, угощением и подарками. Как оказалось, местным жителям этот немецкий обычай был незнаком, однако очень понравился. А Ридезели, в свою очередь, впервые отведали настоящий английский рождественский пирог с начинкой из рубленой баранины с салом, перемешанной с черносливом, яблоками, изюмом, апельсиновой коркой, смородиной, мускатным орехом и сдобренной перцем, солью и гвоздикой. Впервые они не страдали зимой от холода, более того — отправились путешествовать: погостили полтора месяца в Квебеке у любезного губернатора, а баронесса даже выбралась на неделю в Монреаль, прокатившись в санях по замёрзшей реке Святого Лаврентия.
…Фредерика сразу поняла, что Фриц чем-то расстроен: его лицо — открытая книга. Он молча протянул ей письмо, чтобы она прочла сама. Его отец скончался. Жена подошла к нему и обняла; генерал закрыл лицо руками, его плечи тряслись. Фредерика плакала вместе с ним: она вспомнила о своей дорогой матери — неужели и они больше не увидятся? А её братья и сёстры? Время отпущенной ей жизни представилось песочными часами: тонкая струйка неумолимо стекает в воронку, и нельзя перевернуть часы, наверстать упущенные годы…
Генерал Альдиман тоже горел желанием вернуться в Европу. Он подал прошение о своём отзыве и дожидался приезда своего преемника, чтобы сдать ему дела. В Париже начались мирные переговоры; возможно, договор уже подписан, просто они пока об этом не знают, толковал он Ридезелям, приехавшим к нему в Квебек.
— Видите те корабли? — указал он им рукой на порт, когда они гуляли по саду. — Они отвезут в Европу ваших солдат. Возможно, нам доведётся путешествовать вместе.
Фредерика заверила его, что это величайшее её желание.
Но два дня спустя губернатор пришёл к ней, едва сдерживая слёзы:
— Вы уезжаете, а я остаюсь, — сказал он глухо. — Мне будет очень вас не хватать. Я обрёл в вашей семье друзей, каких, пожалуй, не встречу уже никогда, jamais. Я надеялся, что мы вернёмся вместе, но король решил иначе, а я обязан повиноваться. Однако я лично осмотрел судно, предназначенное для вас, и нашёл его недостаточно надёжным и безопасным. А посему я распорядился подготовить для вашего переезда тот фрегат, который вам понравился тогда, когда мы смотрели на корабли из сада. Ступайте же взглянуть, удобно ли вам на нём будет; если нет, мы выберем другой. Ваш муж должен сейчас вернуться в Сорель, чтобы отдать все необходимые распоряжения перед отъездом; вы, разумеется, будете его сопровождать, но я прошу вас выкроить пару дней, чтобы составить мне компанию в то малое время, что остаётся до вашего voyage.
Он поклонился и тотчас вышел, не дав растроганной Фредерике даже поблагодарить его за всё. Когда она передала из разговор Фрицу, тот отослал генералу Хальдиману свою любимую кобылу вместе с недавно родившимся жеребёнком; посланный вернулся с ответным подарком — собольим палантином и муфтой для баронессы.
Английские офицеры приготовили сюрприз: в Сореле был свой любительский театр, дававший два спектакля в неделю; в конце представления (последнего, на котором смогли побывать Ридезели) все актёры вышли на сцену и исполнили трогательную прощальную песню, пожелав генералу и его семье счастливого пути.
На корабль они взошли последними, проследив за погрузкой солдат. Благодаря ветрам и течениям обратный путь через Атлантику длится вдвое меньше, чем из Европы в Америку: подняв паруса в середине августа, они уже через месяц бросили якорь в Портсмуте и почти тотчас выехали оттуда в Лондон, где удостоились приёма в королевском дворце. Королева Шарлотта, принцессы и баронесса фон Ридезель сидели полукругом перед камином, а король и барон стояли у самого очага; все вели себя самым естественным образом, передавая друг другу пирожные с низкого столика и чашки с чаем.
— Я следил за вами и часто справлялся о вас, баронесса, — сказал Георг III по-немецки удивлённой Фредерике. — И я всегда был рад услышать, что вы здоровы, ни в чём не нуждаетесь и пользуетесь всеобщей любовью.
В девять часов вечера пришёл принц
