А. Сахаров (редактор) - Александр II
– Весьма странных дел, – баском вставил Фролов, подошёл к столику и налил себе большую рюмку коньяка.
– Ар-ром-мат… – сказал он, прикрывая глаза и нюхая коньяк. – Благородный напиток!
– При чём тут масонство, – пожимая плечами, сказал Карелин, вставил монокль в глаз и посмотрел на Порфирия строгим взглядом. – Масоны не только у нас… Они во всех слоях европейского культурного общества…
– Потому-то это европейское культурное общество и покровительствует турецким зверствам и угнетению славян, потому-то оно и прогнило насквозь. Масонство – это тот же интернационал. Международное братство, преследующее свои тёмные, мировые цели, но не цели государственные. Когда этого не было – была Россия. Россия прежде всего… А нынче?.. Нет, это ещё и раньше началось. С императора Александра I да вот с этих Нессельроде, со времён конгрессов с их Меттернихами началось это кисельное поддавание иностранной указке.
– Свели на нет успехи и победы четырнадцатого года; после доблести Севастополя – устроили Парижский мир, – пробасил Фролов.
– Народам нужно жить в мире, и для этого необходим какой-то сговор, – сказал по-французски Гальяр.
– Вот ваши масоны и сговариваются за счёт России.
– Да ничего подобного. Всё ваше воображение, – сказал Карелин.
– Нет-с, раньше было не так-с!.. Не так это было раньше. Пётр Великий, учреждая в 1720 году иностранную коллегию, писал: «К делам иностранным служителей коллегии имеет верных и добрых, чтобы не было д и р я в о и в этом крепко смотреть…» Наверное, знаете?.. Золотыми буквами надо это у вас на Певческом мосту выбить.
– Ну, ну, – сказал Афиноген Ильич.
– А пошли – масоны, и стало – д и р я в о !..
– А при императрице Елисавете Петровне да при матушке Екатерине – не нами Европа командовала, а мы предписывали Европе, и что хотели, то и делали, – сказал Фролов.
– Птица-тройка, – сказала, снисходительно улыбаясь, баронесса фон Тизенгорст.
– Верно, казак!.. Тогда английский посол жаловался своему правительству, что русские мало опасаются других держав, – сказал Порфирий, – ну а напустили масонов, и пошло всё шиворот-навыворот.
– Ну, ну!.. Каково, Аким Петрович!.. Наступление по всему фронту.
– Тогда были у нас Суворов, Потёмкин и Бецкий, – сказал Гарновский.
– А потом, извините, Аким Петрович, пошёл чиновник… Да это ещё полбеды, а то пошёл масонский интернационал, и российские дела решаться стали в ложах.
– Всё это бездоказательно.
– Как, батюшка, бездоказательно?.. – сказал, останавливаясь против Карелина, Фролов. – Порфирий дело говорит. Вот вы сейчас по славянскому вопросу говорили – кого называли?.. Биконсфилд, лорд Солсбери, Андраши, Каллаи, Бларамберг, Ион Гика… Кто они? Масоны!.. Позвольте, батюшка, за государем императором сто пятьдесят миллионов его верноподданных, так уже позвольте ему самому решать славянские судьбы так, как это ему будет благоугодно-с!.. Не слушаясь ни английской, ни австрийской, ни румынской указки. Победим и тогда возьмём себе, что найдём нужным.
– Раньше надо победить, – сказал Гальяр.
Фролов посмотрел на него таким взглядом, в котором графиня Лиля ясно прочитала: «Ты-то чего говоришь, «лягушатник»?..»
– Да мы-то победим, – сказал Порфирий, – а вот что вы потом за зелёными столами конференций или, не дай Бог, конгресса скажете? Вот что страшно.
– Поверьте, милый Порфирий Афиногенович, сидеть за зелёным столом конференции – не в штыки ходить и не ура кричать. Потруднее будет!
– А вы в штыки ходили?.. Пробовали?.. – запальчиво крикнул Порфирий и вышел с балкона в сад.
– Ну… ну, – сказал Афиноген Ильич. – Не пора ли, господа, для успокоения страстей засесть за зелёный стол с картами и перейти к мирному сражению? Вы как, Аким Петрович?.. Баронесса – три роббера[119]?
– Охотно, генерал… Занесла тройка вашего сына… А хорошо!.. Люблю такие споры!..
– Так идёмте, господа!.. За дело!..
VI
До 1876 года на императора Александра II было два покушения. Одно следовало за другим на протяжении всего одного года. Одно было понятно государю – месть патриота-поляка за 1863 год[120]. В Париже, куда государь ездил на Всемирную выставку 1867 года, при возвращении со смотра, когда коляска медленно ехала через народные толпы, непривычно шумные, где сквозь восторженные крики «Vive la Russie!.. Vive le Tzar!»[121] иногда вдруг раздавались резкие, оскорбительные свистки и крики: «Vive la Pologne!»[122], – поляк Березовский внезапно выбежал из толпы и, вскочив на подножку коляски государя, стрелял в императора… Промахнулся…
Но государь понимал: Польша не могла любить Россию. Это было печально и тяжело. Среди поляков могли быть мстители. То, что это произошло во Франции, где хозяева не уберегли гостя, – оставило мучительное, едкое воспоминание.
Выиграла Пруссия. В начавшейся три года спустя франко-прусской войне Россия держала нейтралитет. Пруссия могла бросить все свои силы на Францию. Плохую услугу оказал Березовский приютившей его стране…
За год до этого, 4 апреля 1866 года, когда государь возвращался с прогулки в Летнем саду, у самых ворот, идущих к Неве, к нему быстро подошёл высокий человек в чёрном сюртуке и, выхватив револьвер, выстрелил в упор в государя. Другой прохожий бросился на него и ударом кулака отвёл выстрел. Государь не был затронут.
Стрелявший оказался крестьянином Каракозовым[123]. Спас государя Осип Иванович Комиссаров – тоже крестьянин, шляпный мастер. Государь пожаловал Комиссарова в дворянское достоинство.
Тогда государь спокойно вернулся домой в Зимний дворец, оттуда поехал в Казанский собор служить молебен. По всему пути стояли народные толпы. Громовое ура не смолкало. В Зимнем дворце в Белом Георгиевском зале были собраны все офицеры гвардии. Когда по возвращении из собора государь вышел к ним – его встретили с неописуемым восторгом.
Это покушение озадачило государя. Так, недавно государь своею волею, встречая немалое сопротивление, с большими усилиями и трудом освободил крестьян. Один из освобождённых покушением на убийство ответил государю на его труды и заботы.
Это было гадко и мерзко. Но вся Россия взволнованно приветствовала государя и ликовала по поводу чудесного его спасения. Студенты в Москве служили благодарственный молебен у Иверской иконы. Сто пятьдесят миллионов народа было за государя – один человек против. Никто за Каракозовым не стоял. Он был цареубийца-одиночка.
После этого не было покушений на жизнь государя. Полиция доносила о существовании подпольных кружков, находила «прокламации» – всё это было мелко и ничтожно, руководили всем этим из-за границы и по сравнению с тем огромным делом, которое делал государь, было так мало приметно, что государь не думал об опасности для своего престола.
Государь открыто, без конвоя и охраны, ездил по городу, гулял в Летнем саду, появлялся среди народа. Воспитанный своим отцом, Николаем I, в сознании святости государева долга и презрении к опасности, считая себя бессменным часовым на российском посту, государь смело смотрел в лицо смерти.
Он знал, что нужно, чтобы народ видел его, чтобы армия знала его, и приятно, радостно или тяжело это было, государь об этом никогда не думал – он ездил на смотры, на парады, народные гулянья, манёвры, совершал долгие поездки по другим округам России, отстаивал длинные церковные службы, принимал министров, бывал в театре не потому, что та или другая пьеса нравилась ему, но потому, что это было н у ж н о.
Всё это наружно, для других, казавшееся просто приятным развлечением, в конце концов было очень утомительно, и нужен был отдых от напряжённой императорской дворцовой и смотровой атмосферы. Отдых от ответственности за каждое сказанное слово.
В семье не было отдыха. Там была не жена – но государыня императрица, не дети, но наследник цесаревич и великие князья. Там был тот же строгий этикет императорской фамилии.
С годами потянуло государя к спокойному, не дворцовому, а домашнему очагу. Этот очаг ему создала в 1868 году молодая девушка, княжна Екатерина Михайловна Долгорукая. Государю было пятьдесят лет – Долгорукой семнадцать, когда они сошлись. Девушка «с газельими глазами» сумела простотою обращения пленить государя, и он полюбил её крепкою, последнею любовью.
Таково было семейное внутреннее положение государя Александра II, когда ему пришлось решать один из самых трудных и сложных вопросов его царствования – вопрос о войне.
VII
Точно, секунда в секунду, как было назначено, государь в кавалергардском вицмундире, в каске без плюмажа, с императрицей Марией Александровной, чьё тезоименитство[124] праздновалось в этот день, в открытой коляске въехал в ворота Нижнего сада и поехал вдоль иллюминированных аллей. Камер-казак сидел рядом с кучером. За государем на паре с пристяжной, стоя в пролётке, ехал петергофский полицмейстер, за ним в коляске наследник с супругою и далее великие князья… Их сопровождало, перекатываясь по аллеям парка, народное «ура».
