Хилари Мантел - Внесите тела
Он усмехается. Должно быть, достоинство мастера Ризли будет оскорблено, если попросить того сбегать за лестницей.
– Я забочусь о своих вложениях, – объясняет он Зовите-Меня. – Своих и королевских.
Граф должен ему немалую сумму, но куда больше – десять тысяч фунтов – королю. После смерти Гарри Перси его собственность достанется казне. Таким же хозяйским взглядом он оценивает состояние графа: цвет желтушный, щеки впали, выглядит старше своих тридцати четырех – тридцати пяти. Кислый запашок, висящий в воздухе, напоминает ему Кимблтон, покойную королеву: спертый тюремный воздух, рвотную вонь от таза, который торопливо унесла служанка.
– Не мой ли приезд стал причиной вашего нездоровья? – спрашивает он без особой надежды.
Граф смотрит печально.
– Нет. Говорят, печень. Должен признать, Кромвель, вы обошлись со мной не слишком сурово. Учитывая…
– Учитывая то, чем грозился. – Он с грустью качает головой. – О Господи, а нынче я стою перед вами, смиренный проситель. И вам ни за что не угадать причину моего визита.
– Давайте попробую.
– Я приехал уведомить вас, милорд, что вы женаты на Анне Болейн.
– Нет.
– Примерно в тысяча пятьсот двадцать третьем вы заключили тайный союз, а стало быть, ее так называемый брак с королем недействителен.
– Нет.
Внезапно в графе вспыхивает гнев, отблеск славы древнего рода, тот пограничный огонь, что пылает на северных рубежах королевства, устрашая шотландцев.
– Вы заставили меня присягнуть, Кромвель. Пришли за мной в трактир «Марк и лев», угрожали. Силком притащили в совет, заставили клясться на Библии, подчиниться королевской воле, причаститься. Вы видели меня, вы меня слышали. Как я могу отступиться от своих слов? Вы же сами объявите меня клятвопреступником.
Граф вскакивает. Он остается сидеть. Не потому, что хочет унизить Гарри Перси, просто боится не сдержаться и отвесить тому оплеуху, а бить слабых и больных – не в его правилах.
– Не клятвопреступником, – мягко отвечает он. – Вас подвела память.
– Я женился на Анне, а потом забыл?
Он откидывается в кресле, изучая противника.
– Вы всегда были пьяницей, милорд, что и стало причиной вашего нынешнего плачевного состояния. Как вы справедливо заметили, я притащил вас в совет из таверны. Возможно, вы не успели протрезветь? К тому же были смущены, сбиты с толку.
– Я был трезв.
– У вас болела голова, вас мутило. Вы боялись сблевать на почтенные башмаки архиепископа Уорхема, и эта мысль настолько поглотила вас, что вы не могли думать ни о чем другом. Вы не прислушивались к вопросам, которые вам задавали. Это вполне простительно.
– Но я прислушивался, – возражает граф.
– Любой из членов совета вас поймет. Всем нам время от времени случается перебрать.
– Господь свидетель, я прислушивался!
– Хорошо, давайте зайдем с другого боку. Возможно, сама церемония совершалась с нарушениями. Старый архиепископ уже тогда был не здоров. Я помню, как тряслись его руки.
– Обычное дело в его годы. Но Уорхем знал, что делает.
– Если церемония прошла не по правилам, то ваша совесть чиста, и вы вправе отказаться от клятвы. Возможно, это была и не Библия вовсе?
– Судя по переплету, Библия.
– У меня есть книга по бухгалтерскому делу, которую часто путают с Библией.
– А чаще других вы сами.
Он усмехается. Уж что-что, а мозги граф не пропил, еще нет.
– А как насчет таинства? – спрашивает Перси. – Я скрепил клятву святым причастием, а разве облатка не есть Тело Христово?
Он молчит. «Мне есть что возразить, но я не хочу давать тебе повод назвать меня еретиком».
– Я не стану этого делать, – произносит Перси. – Не вижу смысла. Все говорят, Генрих задумал ее убить. Разве этого недостаточно? А после ее смерти не все ли будет равно, с кем она была обвенчана?
– Не совсем. Король сомневается в своем отцовстве. Однако не намерен дознаваться, кто настоящий отец ее ребенка.
– Елизаветы? Я видел ее, – говорит Перси. – Она – его дочь, не сомневайтесь.
– Но если… даже если вы правы, король все равно намерен лишить свою дочь права наследства, ибо никогда не был женат на ее матери… надеюсь, вам ясно. Открыть дорогу для детей от следующего брака.
– Понимаю, – кивает граф.
– Итак, если вы хотите помочь Анне, это ваша последняя надежда.
– Помочь? Тем, что ее брак расторгнут, а дочь признают незаконнорожденной?
– Вы можете спасти ей жизнь. Если король остынет.
– Вы позаботитесь, чтобы этого не случилось. Уж вы не откажетесь подкинуть дровишек и раздуть мехи.
Он пожимает плечами:
– Я не испытываю ненависти к королеве, пусть ее ненавидят другие. Итак, если вы сохранили к ней какую-то привязанность…
– Я больше не в силах ей помочь. Мне бы помочь себе. Господу ведома истина. Вы заставили меня лгать перед Ним. А теперь хотите выставить болваном перед людьми. Придется вам найти другой способ, господин секретарь.
– Не сомневайтесь, найду, – бросает он, вставая. – Жаль, что вы не захотели угодить королю. – У двери оборачивается. – Вы упрямы, потому что слабы.
Гарри Перси поднимает глаза:
– Хуже, Кромвель. Я умираю.
– До суда, надеюсь, дотянете. Ибо я намерен включить вас в состав судей. Вы ей не муж, теперь ничто не мешает вам стать ее судьей. Мы весьма ценим ваш богатый жизненный опыт и мудрость.
Гарри Перси что-то кричит вслед, но он размашисто пересекает комнату и уже за дверью качает головой в ответ на немой вопрос.
– Я был уверен, что вы достучитесь до его разума, – замечает мастер Ризли.
– Его разум упорхнул.
– Вы расстроены, сэр?
– Я, Зовите-Меня? С чего бы?
– Мы все еще можем освободить короля. Милорд архиепископ что-нибудь придумает. Даже если придется вспомнить Мэри Болейн. Сослаться на то, что Анна, по сути, была его свояченицей.
– Беда в том, что король знал. Он мог пребывать в неведении относительно тайного замужества Анны, но никогда не заблуждался насчет того, чья она сестра.
– А вам случалось иметь дело с двумя сестрами? – задумчиво спрашивает мастер Ризли.
– Вам что, больше не о чем думать?
– Мне интересно. Как это бывает? Говорят, Мэри Болейн переспала со всем французским двором. Как думаете, король Франциск отымел их обеих?
Он с уважением смотрит на Ризли.
– Надо будет обдумать этот вариант… А теперь, раз уж вы были хорошим мальчиком, не подрались с Гарри Перси, не обзывали его, а спокойно ждали за дверью, как обещали, поведаю вам страшную тайну… Однажды, в поисках покровителя, Мэри Болейн предлагала мне стать ее мужем.
Мастер Ризли смотрит на него, открыв рот, из которого вылетают бессвязные звуки. Что? Когда? Как? И только забравшись в седло, его попутчик обретает способность к связной речи:
– Разрази меня гром! Вы могли породниться с королем!
– Правда, ненадолго.
День стоит ветреный и ясный. Бодрым галопом они возвращаются в Лондон. В другие времена, в другой компании путешествие могло бы быть в радость.
Уже в Уайтхолле, слезая с лошади, он спрашивает себя, кого бы он пожелал в попутчики. Бесс Сеймур?
– Мастер Ризли, вы в состоянии прочесть мои мысли? – спрашивает он.
– Нет.
Зовите-Меня удивлен и немного обижен.
– А архиепископ? Как думаете, у него получится?
– Вряд ли, сэр.
Он кивает:
– Тем лучше.
Входит императорский посол, на голове – рождественская шляпа.
– Специально ради вас, Томас, – говорит Шапюи. – Хотелось вас осчастливить.
Он садится, велит принести вина. Прислуживает Кристоф.
– Этот головорез у вас на все руки мастер, – замечает посол. – Не он ли пытал мальчишку Марка?
– Прежде всего никакой Марк не мальчишка. А во-вторых, никто его не пытал. По крайней мере, – уточняет он, – не пытал в моем присутствии, по моему приказу, с моего согласия или разрешения, высказанного прямо или косвенно.
– Я гляжу, вы готовитесь к суду, – говорит Шапюи. – Веревка с узелками, угадал? Веревку затягивают на лбу. Грозились выдавить Марку глаза?
Его охватывает гнев.
– Возможно, там, где вы росли, так и делают. Что до меня, то я впервые слышу о таком способе.
– Значит, дыба?
– Будете в суде, сами решите. Мне приходилось видеть людей после дыбы. Не здесь, за границей. Их приносили на руках, а Марк подвижен и гибок, как в дни, когда плясал до упаду.
– Как скажете. – Шапюи доволен, что задел его. – А как поживает ваша королева-еретичка?
– Смела как львица, нравится вам это или нет.
– К тому же горда, но ничего, скоро ее гордость усмирят. И никакая она не львица, а одна из ваших лондонских кошек, что орут по ночам на крышах.
Он вспоминает о черном коте, жившем когда-то у него в доме. Кота звали Марлинспайк. Несколько лет кот рыскал по окрестным помойкам, дрался, отстаивая территорию, пока однажды не исчез, отправившись, как свойственно его племени, на поиски лучшей доли.
– Как вам известно, – говорит Шапюи, – многие придворные наносят визиты принцессе Марии, дабы предложить свои услуги, когда придут новые времена, а они не за горами. И только вы всё сидите сиднем.
