Кейт Аткинсон - Боги среди людей
На большой перемене она пошла в школьную амбулаторию, где медсестра дала ей пару таблеток аспирина, но легче Нэнси не стало; пришлось задержаться в медкабинете.
– Не иначе как мигрень, – со знанием дела объявила медсестра. – Вы прилягте и отдохните в темноте.
Так Нэнси и поступила, устроившись на неудобной раскладушке, накрытой колючим красным одеялом, куда обычно укладывали девушек с менструальными болями. Примерно через полчаса она с трудом приняла сидячее положение, и ее обильно стошнило на красное одеяло.
– Боже, извините, пожалуйста, – сказала Нэнси медсестре.
– Точно мигрень, – изрекла медсестра.
От нее веяло какой-то материнской заботой; прибравшись, она погладила Нэнси по руке:
– Теперь все пройдет – оглянуться не успеете.
После рвоты действительно стало полегче, и Нэнси, не дожидаясь окончания уроков, сумела – с большой осторожностью – доехать до «Эйсвика», хотя ей и казалось, что в голове у нее роятся пчелы.
Виола была уже дома, под присмотром Эллен Краутер. Миссис Краутер была из местных; она забирала Виолу после уроков и сидела с ней до прихода отца или матери. Собственное «потомство» миссис Краутер уже выросло и разлетелось в разные стороны, а в доме, не считая ее самой, остались только муж-батрак и дряхлый свекор («старик»), каждый из которых требовал, похоже, больше внимания, чем любой ребенок, даже Виола. Во внешности миссис Краутер было что-то ведьминское: собранные в узел жидкие черные волосы и перекошенное лицо – последствие детского неврита. Несмотря на эти бросающиеся в глаза черты, выглядела она какой-то бесхарактерной, изможденной трудами и смирением. «Нравится тебе миссис Краутер?» – поинтересовалась однажды Нэнси у Виолы, и дочка, бросив на нее непонимающий взгляд, спросила: «А это кто?»
Обычно Нэнси даже не успевала с ней поздороваться: к ее приходу миссис Краутер уже стояла на пороге, закутанная в головной платок и подпоясанный габардиновый макинтош бурого цвета, и пулей, как борзая из вольера, выскакивала за дверь. Муж ее (как, вероятно, и «старик») требовал, судя по всему, неукоснительной пунктуальности, особенно когда наступало время пить чай. «Коли опоздаю, достанется мне по первое число», – с этими словами миссис Краутер, по обыкновению, выскакивала за порог.
Вернувшись домой раньше обычного, да еще под неотступное жужжанье пчел, Нэнси, вероятно, отворила дверь совсем тихо: ни Виола, ни миссис Краутер не заметили ее появления. Даже пес Бобби не выбежал ей навстречу. Виола сидела за большим фермерским столом и читала «Банти», жуя сэндвич с ветчиной и накручивая на палец прядь волос – донельзя раздражающая привычка, от которой родители так и не смогли ее отучить. Миссис Краутер выводила огрызком плотницкого карандаша на обороте какого-то конверта нечто похожее на список покупок. Нэнси почему-то растрогала эта домашняя сценка. Наверное, своей умиротворенной простотой: на столе стоял заварочный чайник под вязаной грелкой, миссис Краутер, не отрываясь от списка, размешивала ложечкой сахар в своей кружке. Виола, углубившаяся в свежие приключения «Четырех Мэри», сосредоточенно хмурилась и с аппетитом поедала сэндвич.
Оставаясь незамеченной, Нэнси на мгновение замерла на пороге, охваченная внезапным, странным чувством отчуждения. Невидимка, наблюдательница, она созерцала жизнь, куда ей почему-то не было хода. На нее нахлынула опасная легкость, как будто ей грозило вот-вот уплыть в неизвестном направлении, чтобы больше не возвращаться в собственный дом. Она даже запаниковала, но тут Виола подняла голову от комикса.
– Мамочка! – воскликнула она, просияв.
Чары момента развеялись, и Нэнси, переступив через порог, оказалась в кухне, где дышала теплом и уютом старая электропечь.
Миссис Краутер зачастила:
– Ох, батюшки, я прямо напугалась! Ну, думаю, привидение. Что-то вы сегодня бледная. Чисто привидение и есть, – добавила она (как будто была накоротке с призраками). – Не приболели, часом? Ну-ка… присядьте. А я вам чайку налью.
– У меня в школе разыгралась мигрень, – сказала Нэнси, опускаясь в придвинутое к столу кресло.
Пчелы беспокойно роились в голове, прямо за глазами. Не успела она запротестовать, как миссис Краутер уже размешивала в чашке три ложки сахара.
– Горячий сладкий чаек любую хворь снимет, – приговаривала миссис Краутер.
Обычно она воспринималась не более чем пятном габардина в прихожей, и вдруг, как ни странно, это пятно вызвалось помочь (неожиданно выяснилось, что миссис Краутер обладает даром речи).
– Спасибо, – сказала Нэнси, чрезвычайно благодарная за чай, пусть даже переслащенный.
– Ты сегодня рано, – сказала Виола.
Она подозрительно относилась к любым изменениям в заведенном порядке и не любила неожиданностей. Не потому ли, что была единственным ребенком в семье? Или же просто ребенком?
– Да, солнышко, рано.
Выпив чай, причем, по рекомендации миссис Краутер, с печенюшкой, чтоб в желудке не урчало («Помогло, правда же?»), Нэнси обратилась к няне:
– Не хочу доставлять вам лишние хлопоты, но, может быть, вы согласитесь задержаться до прихода моего мужа? Я, наверное, пойду прилягу.
Должно быть, спала Нэнси крепко. Проснулась она уже в сумерках; дверь в спальню была открыта, в коридоре горел свет. Пчелы угомонились. Прикроватные часы показывали девять. Голова еще болела, но гораздо меньше.
– Привет, – сказал Тедди, когда жена спустилась из спальни. – Миссис Краутер сказала, что ты слегла с мигренью, и я решил тебя не будить. – (Нэнси подозревала, что няне досталось по первое число от мужа и «старика».) – Миссис Краутер я немного заплатил сверху за то, что она меня дождалась. Помнишь, утром я заметил, что ты бледная, – значит, это мигрень. Ужинать будешь? Поджарить тебе отбивную?
Мигрень прошла, но вообще голова теперь болела немного чаще, чем прежде, хотя настолько пугающих приступов, как тогда в амбулатории, больше не повторялось.
– Думаю, у вас довольно напряженная работа, – сказал окулист, когда она пожаловалась, что в левом глазу иногда возникает волна света – небольшая мерцающая золотистая полоска, на самом-то деле довольно красивая. – Глазная мигрень, – сказал врач, осматривая ее глаз и придвигаясь так близко, что на Нэнси пахнуло перечной мятой, которую он пожевал, чтобы замаскировать (практически безуспешно) луковый дух, оставшийся после обеда. – При такой мигрени болей может и не быть, голубушка.
Врач, добродушный старикан, практиковал уже много лет. Чтобы приободрить пациентку, он похвалился, что знает о глазах все досконально.
– А иногда, когда я долго пишу на доске, – продолжала Нэнси, – у меня перед глазами все расплывается, будто очки намазаны вазелином: читать и писать просто невозможно.
– Это однозначно глазная мигрень, – поставил диагноз врач.
– А на днях у меня была мигрень настоящая, – добавила Нэнси, – и в целом головные боли участились.
– Вот оно как, – пробормотал доктор.
– У моей матери часто болела голова, – сообщила она, вспоминая, как мама, еле влачившаяся по ступенькам к себе в затемненную спальню, объявляла дочерям с грустной, обреченной улыбкой: «Очередная голова». Дочки смеялись (но только когда боль отпускала – жестокости в них не было). «Гидра», – любовно поддразнивали они. «Только добрая, – спохватывалась Милли, – дорогая, любимая Мамочка Гидра».
Впоследствии Нэнси спрашивала себя, не предчувствие ли побудило ее именно в тот вечер предложить, чтобы они втроем переехали в город, где жизнь будет проще. Однако, выходя от окулиста с рецептом на очки для чтения («В вашем возрасте это дело житейское, голубушка, тревожиться не о чем»), она уже переключилась на чай с подрумяненными булочками, которыми собиралась побаловать себя в ближайшем кафе, прежде чем сесть на велосипед и отправиться в изнурительную поездку домой. Стояла жара, а машину взял Тедди. Он собирался на сельскохозяйственную выставку вместе с Виолой, которую с трудом уговорил составить ему компанию. Нэнси умирала от усталости, но надеялась, что чай придаст ей сил.
Так и вышло; пока она набирала мелочь, чтобы расплатиться с официанткой и оставить немного сверху, ее посетила мысль, что у них с Тедди (и даже у Виолы, хотя для нее это пока не страшно) в жизни год за годом ничего не происходит – им только прибавляется лет. Все идет заведенным порядком. Движется по накатанной колее. Почему бы им не встряхнуться, не отважиться на что-нибудь новое?
– По накатанной колее? – переспросил Тедди, и по его лицу пробежала тень огорчения.
Устроившись в постели с библиотечными книгами и прочими атрибутами домашнего уюта, они потягивали какао – вот она, «колея», подумала Нэнси. Ей вспомнились слова свекрови: «От брака тупеют».
– Не в обиду тебе будь сказано, – добавила Нэнси, но муж, совершенно очевидно, не внял.
