Под сенью чайного листа [litres] - Лиза Си
А-ма вскидывает руку, чтобы не дать ей больше вымолвить ни слова. О таком не следует говорить в лоб.
– Оставьте ее в покое, – произносит А-ма суровым тоном, пресекая дальнейшие разговоры на эту тему. – Девочка выйдет замуж с хорошим приданым. Она найдет того, кто захочет на ней жениться, хотя бы ради этого.
Комната небольшая, и, конечно, А-ма видит, как переглядываются три невестки и наши соседки. У меня есть приданое, правда, вряд ли оно такое уж хорошее. Это отдаленная чайная роща высоко на горе, которую передают по наследству женщины в семье мамы. Местоположение держат в секрете из-за традиций и потому, что нарушителям границ плантация приносит несчастье. Кто-то даже рискнет назвать ее проклятой.
– Присядь со мной, Девочка, – продолжает А-ма в неловком молчании. – Я хочу кое-что тебе подарить.
Неужели это ее самая ценная вещь – серебряный браслет с двумя драконами, развернутыми нос к носу, который передавался по наследству по женской линии? Но это не браслет, потому что А-ма поднимает руку и проводит пальцами по своему головному убору. Она работала над ним годами, добавляя бусины, серебряные шарики, колокольчики и крылышки насекомых. Да, головной убор третьей невестки отличается тончайшей вышивкой, но головной убор А-ма поистине самый изысканный во всей деревне, что соответствует ее статусу повитухи. Она находит то, что искала, и маленькими ножницами отрезает кусочек, а затем прячет сокровище в руке. Это процесс повторяется еще два раза, после чего А-ма откладывает ножницы. В комнате воцаряется тишина, остальные ждут, что будет дальше.
– Ныне, когда мне уже исполнилось сорок пять лет, тот возраст, когда женщины перестают задумываться о деторождении, настала пора сосредоточиться на единственной дочери и на том, какой женщиной, женой и матерью она станет. Дай мне руку.
Остальные вытягивают шеи, как гуси в небе.
Не показывая, что она прячет, А-ма сует один из подарков в мою протянутую руку. Это серебряная монета, украшенная с одной стороны непонятными закорючками, а с другой – скоплением замысловатых храмов.
– Эта монета из Бирмы, – объясняет она. – Я не знаю, что на ней написано.
Я видела Бирму на карте в школе. Это ближайшая к нам страна, но я понятия не имею, что означают бирманские буквы.
– Еще ракушка…
В другом конце комнаты Старшая невестка со свистом втягивает воздух сквозь сжатые зубы. Она много раз выражала свое восхищение этой раковиной. И, подозреваю, всегда считала, что раковина достанется ей. Разочарование омрачает ее лицо, но ей и другим невесткам пока рано делить украшения на головном уборе моей А-ма.
– Ну и мое любимое… Это перо, которое привезли из Тибета к нам по Чамагудао[4], Пути чая и лошадей. Подумай, Девочка. Эти вещицы путешествовали через океаны и реки, через горные перевалы и по торговым путям. Скоро ты сможешь прикрепить их к головному убору, который начинаешь сейчас создавать и который будет обозначать, что ты достигла брачного возраста.
Мое сердце заходится от радости, но я знаю, что А-ма сделала все это только для того, чтобы увести разговор в сторону от злосчастной плантации, моего приданого.
Неделю спустя по деревне разносится весть о том, что у Дэцзя начались роды. Свекровь присматривает за ней, как и положено в самом начале. А-ма проводит утро, изучая полки, доставая лекарства и инструменты из разных корзин и коробок и укладывая их в свой ранец, чтобы все было готово, когда Цыдо придет за ней. Напряженная тишина нарушается, когда кто-то взбегает по лестнице в мужской половине.
Еще до того, как Третий брат успевает постучать в стену, разделяющую две половины дома, А-ма поднимается и подхватывает свой ранец. Старшая невестка ждет у двери с накидкой, сотканной из листьев.
– Эту отдай Девочке, – велит А-ма, снимая с крючка вторую накидку. Она находит меня взглядом. – Сегодня пойдешь со мной. Ты уже достаточно взрослая. Если ты хочешь стать повитухой, пора начать учиться.
Три невестки смотрят на меня со смесью гордости и страха. Я испытываю те же чувства. От одной мысли, что я надену накидку А-ма, мурашки бегают по телу: неужели у меня получится помочь ей с родами?
– Готова? – спрашивает А-ма. Не дожидаясь ответа, она открывает дверь женской половины. Цыдо топчется на грязной дорожке, потирая руки с таким остервенением, что мне хочется убежать обратно в дом. А-ма, должно быть, улавливает мое настроение, потому что приказывает: – Пошли!
Предзнаменования особенно тревожны. Сейчас сезон духов. Идет дождь. Ребенок Дэцзя решил появиться на свет раньше срока, хотя ее живот уже много месяцев просто огромный. Единственный благоприятный знак – это день Крысы, а крысы живут в плодородных долинах, и это поможет Дэцзя в ближайшие часы.
Когда мы подходим к дому семьи Цыдо, я замечаю Цытэ, выглядывающую из-за двери. Ее храбрая улыбка на мгновение придает мне уверенности. Мы с А-ма продолжаем путь к хижине молодых супругов. Цыдо остается у подножия лестницы. Всем известная истина: если муж увидит, как рожает жена, он может умереть. Когда мы входим, старшая тетя Цыдо помогает нам снять накидки. А-ма встряхивает мокрой головой, осматривая комнату, еще более задымленную, чем наша. Мать Цыдо сидит на корточках на коврике, подсунув руки под тело невестки и массируя ее.
– Подвинься! – А-ма использует слова очень скупо, перестав быть дочерью, сестрой, женой, матерью и другом. Она здесь в роли повитухи.
Дальнейшее ощущается как одно движение: мать Цыдо скользит вправо, а моя А-ма опускается на родильный коврик, увлекая меня за собой. Мы словно три дерева, которые гнутся под сильным ветром. Любопытно, что делала мать Цыдо, когда мы вошли, и мой взгляд перемещается между ног Дэцзя. Под ней виднеется лужа крови и слизи. Ого! Такого я не ожидала! Моргнув, я поднимаю глаза и смотрю на лицо Дэцзя. Ее челюсть стиснута от боли, лицо покраснело от усилий, а глаза зажмурены.
Когда схватка утихает, руки А-ма быстро двигаются, сначала проникая между ног Дэцзя, а затем перемещаясь выше и выше по животу, слегка сжимая.
– Твой сын не дает тебе покоя, – говорит А-ма.
Не знаю, в том ли дело, что она сказала про ребенка «сын», или в том тоне, каким она это произнесла, будто это самые обычные роды в наших горах, но Дэцзя отвечает улыбкой.
А-ма расстилает на родильном коврике кусок вышитой ткани цвета индиго и кладет на него нож, нитку и яйцо.
– Дэцзя, я хочу, чтобы ты приняла другую позу, – говорит А-ма. – Встань на четвереньки и обопрись на локти. Да, вот
