Уранотипия [litres] - Владимир Сергеевич Березин
Неизвестно, сколько прошло времени, как урод заболел. Ему казалось, что он лежит в центре большого костра, а вокруг сидят молчаливые люди и смотрят на его мучения. Они не злы, но равнодушны. Урод колотился своей огромной головой о камни, чтобы только эта картина пропала. И кто-то был к нему милостив: наконец он впал в забытьё.
Очнувшись, урод понял, что с ним что-то случилось. Преображение вышло счастливым, он даже подумал, что умер, – так стало ему хорошо. Но нет, смерть пока ждала в отдалении, а урод вдруг превратился из узника в Хозяина лабиринта. Ему больше не хотелось выбраться оттуда, это можно сделать потом, да и то если захочется. А сейчас, на потолке обжитой кем-то пещеры ему явился ход светил.
Он лежал на спине и смотрел в закопчённое давними кострами небо.
По каменной тверди над ним плыли Солнце, Луна, Зевс, Арес, Афродита, Гермес и Хронос – точно такие же, как на греческих рисунках, которые он видел в книгах, и почти такие же, которые он видел на настоящем небе.
Встав, он камнем процарапал их орбиты, благо потолок был низок, а осколок камня остр. Но это было уже не так важно: он запомнил картину навсегда, и теперь планеты стояли у него перед глазами.
Теперь Хозяин лабиринта мог вызывать небо и его жителей из тьмы, они возникали мгновенно и становились реальностью.
Почти то же самое случилось с книгами. Урод попробовал вспомнить их, в свитках и кодексах, и понял, что, хоть и не помнит тексты целиком, может воссоздать их в своём воображении.
Из темноты выступали страницы, на которых урод видел каждую букву, причём отличал те, что оставлены пером одного переписчика, от почерка другого. Через некоторое время он стал заполнять недостающие места в воображаемых. Те книги, которые сочинял урод теперь, выходили лучше прочитанных в детстве.
Он создавал вокруг себя мир, полный движения и света. Даже война и смерть выходили похожими на игру. Вот крохотные человечки со смешными мечами отправляются в поход, вот трубит страшный боевой слон, отчего-то похожий на свинью, вот корабли с рыцарями плывут, качаясь, через море, а вот чудесные птицы сидят на ветвях и предсказывают будущее.
Одни из этих птиц не боятся пламени, а другие не боятся вовсе ничего.
И всё это было настоящим, куда более реальным, чем мокрые стены из известняка, его скудная пища и вода, что прибывала по весне, превращая тонкие подземные ручьи в бурлящие реки.
Как-то, спасаясь от весеннего паводка, Хозяин лабиринта заснул на новом месте.
Он пробудился от необычного звука, ритмичного, бесконечно повторяющегося. Этот звук не походил на капéль или шум трескающейся породы. На время он прекратился, а потом возобновился – на той же ноте и с той же частотой. Урод засыпал и просыпался и вдруг заметил, что попал в ритм этого странного шума. Он стал обходить эту часть пещер и наконец нашёл место, где стук был слышен особенно чётко.
Прижав ухо к камню, он услышал что-то ещё – давно забытое. Ему показалось, что это голоса людей.
Он ждал довольно долго и вот проковырял в стене отверстие, через которое ещё ничего не было видно, но оно светилось тусклым светом. Для урода этот свет был ярче тысячи солнц.
К тому же сквозь трещину в камне проникли запахи – оглушающие, ни на что не похожие. Это был звериный запах пота, немытых тел, гарь смоляных факелов и особый запах железа, что нагревается при ударах о камень.
Урод отступил во тьму и, подумав, решил приучить себя к слепящему свету. Раз за разом он подходил к отверстию и глядел на свет, понемногу привыкая.
Но однажды он слишком сильно навалился на камень, за которым шла работа. Покачнувшись, он рухнул – как когда-то в его келье, но на этот раз упав не из света во тьму, а наоборот.
Урод замер, ослеплённый, но этого мгновения хватило, чтобы штольня наполнилась криком. Упал факел, были брошены инструменты, топот ног удалялся.
Когда урод вернулся на это место, там всё было по-прежнему: остывший факел, кирка, вторая, молоток и железные клинья. Ну и конечно, запахи: к звериным примешался ещё один – и это был самый сильный – запах страха. Он не выветрился за это время.
Впрочем, и особого ветра тут не было – так, лёгкий сквозняк.
Люди не вернулись туда, и, идя по их следу, урод обнаружил обвал, перекрывший проход. Погибли ли рабочие под ним или успели выбраться наружу, он так и не узнал.
Теперь жизнь урода переменилась снова. Он думал, что будет несправедливо, если те картины, что он нарисовал в темноте, и те книги, что он выдумал тут, умрут вместе с ним.
Ими надо поделиться, а значит, подготовить себя к жизни в прежнем мире.
Урод не сомневался, что этот мир ищет его. Несколько раз он слышал шаги в далёких ходах, а когда подходил ближе, обнаруживал, что человек за стеной заблудился и те, кто его искал, заблудились тоже. Камень насыщался их криками, как губка водой.
Урод, конечно, мог бы им помочь, но он помнил давний испуг добытчиков белого камня. Надо было появиться аккуратно и не вызвать ужаса. Однако заблудившиеся скоро перестали кричать, а когда потом он нашёл их тела, то обнаружил, что они умерли не от голода или жажды, а именно от страха.
В этом была загадка. Урод не помнил места в воображаемых книгах, которое бы объясняло это, и долго думал о страхе в том, почти ненастоящем мире света. Ибо почему мир по ту сторону лабиринта, в котором есть убивающий страх, настоящий, а его мир ласковой темноты – не настоящий.
Потом он понял ещё одно отличие этих миров: в жизни во тьме не было времени, он отвык от времени и оттого подивился быстрой смерти заблудившихся людей.
Наконец он привёл в порядок все книги в своей голове, чтобы быть готовым рассказать их людям.
Он опишет русское небо таким, какое оно должно быть, а не то, что видит над собой измождённый и усталый человек, загадочных птиц, что живут в этом небе и управляют ветрами и дождями, и самая главная книга будет посвящена русскому времени, которое то замерзает, то тает, то останавливается, то идёт вспять, а иногда несётся вскачь.
Вдруг он понял, что и люди ищут его. Они входили в лабиринт осторожно и пугливо, их страх капал на камни вперемешку с потом.
Найти ищущих его оказалось
