Хаймито Додерер - Окольный путь
— Ну, и что же диковинного ты углядел? — спросил один из них, выслушав его первые сбивчивые объяснения.
— Ничего не углядел, не извольте гневаться, — отвечал ловчий и снова поведал о приключении с графом, подкрепляя рассказ жестами и не скупясь на подробности: не была забыта и горечавка, под конец он повторил свое уже однажды высказанное предположение.
— Очень даже может быть, — небрежно заметил штирийский барон, а оба его земляка согласно кивнули. Пока взволнованные гости усаживались за стол, им были даны подробнейшие разъяснения касательно «змеенога», кстати на французском языке, на котором поразительно свободно и с вполне сносным произношением изъяснялся тот штириец, что первым расспрашивал егеря. Согласно этим разъяснениям, подобное чудовище действительно обитает в здешних горах, да и в других местах тоже, преимущественно в Верхней Штирии и в Тироле, — чудовище, которое хоть и не часто, но все же время от времени показывается людям, оно было уже ясно и недвусмысленно описано достойными доверия очевидцами, причем неоднократно и вполне согласно. Змей с лапами или ногами, оттого прозванный «змееногом», небольшой горный дракон, блестящее чешуйчатое существо серого цвета с широкой головой и сильно развитыми острозубыми челюстями. Ему приписывают большую подвижность и быстроту. Многие даже считают эту тварь опасной и ядовитой. Называют его также «прыгучим змеем», и, как явствует из одного случая, в не столь давнее время имевшего место в Мурегге, он ожесточенно преследует человека. В тот раз, о котором шла речь, некий крестьянский паренек, спасаясь от двух подобных чудищ, встреченных им на безлюдной горной пустоши, едва добежал до первых домов своей деревни — только там, в долине, эти мерзкие существа оставили его в покое и вернулись в свое логово. Вид их нередко парализует человека, испуг ли тому причиной, ужас или отвращение, которое они вызывают, — но только многие утверждают, будто их леденящий взгляд так завораживает, что пораженный им человек стоит как вкопанный, не в силах ни крикнуть, ни подать знак; не в силах он и сразу после случившегося поведать тем, кто ему встретится, что он видел, только много позже, побыв какое-то время один, может он снова прийти в себя. Все это вполне совпадает с поведением графа Куэндиаса, заключил штирийский барон, и было бы весьма желательно подробности услышать от него самого.
Не успел он кончить, как молодой хозяин, а вместе с ним и Игнасьо Тобар поднялись из-за стола и, заметно обеспокоенные, подступили к рассказчику с вопросами, не угрожает ли графу Мануэлю, оставшемуся сейчас в одиночестве, смертельная опасность вблизи подобного, пусть и не крупного, но все же страшного зверя? Однако муреггец сказал, что ни о какой опасности, наипаче смертельной, и речи быть не может, ибо «змееног» — это, пожалуй, самое робкое существо горного мира, и коли уж он осмелился высунуться, невзирая на присутствие четырех человек, то после того незамедлительно скроется в свои неисследимые пещеры, чтобы потом не вылезать из них десятилетиями ведь между двумя явлениями этих тварей обыкновенно проходит целый человеческий век. К тому же в месте засады, на высокой круче, граф для этого зверя вообще недосягаем, не говоря уж о том, что мчавшийся вниз козел должен был сразу спугнуть это пресмыкающееся. Если же Мануэлю Куэндиасу удастся тем временем подстрелить гада, то, хоть это и не та дичь, за которой они здесь охотятся, она все же вполне достойна того, чтобы ради нее доброй дюжине серн, будь у них даже наипышнейшие кисточки на хвостах, дали невозбранно резвиться на воле. Договорив эту тираду, произнесенную на превосходном французском языке, барон с такою жадностью принялся осушать свой объемистый кубок, что казалось, будто жидкость оттуда выкачивают насосом.
Однако тут Фернандо Ойос сказал, что у Мануэля даже нет при себе ружья, ибо тяжелые мушкеты он отослал с людьми сюда, в замок, сам же остался наверху, в горах, безоружным. Крайнее изумление, вызванное таким поистине странным для охотника-дворянина поведением, легко читалось на лицах всех, кто слышал слова юного Ойоса. Тогда Игнасьо твердо заявил, что он немедля отправится навстречу кузену, и так быстро исчез, что Фернандо даже не успел навязать ему для сопровождения егеря. К тому же Тобар дал понять, что желает идти один. Штирийцы были все так же веселы и после ухода молодого дворянина самым убедительным образом успокоили хозяина дома: граф Мануэль столь же мало подвергается опасности, как если бы сидел сейчас вместе с кузеном здесь, за этим столом. Разговор снова вернулся к уже обсуждавшемуся необыкновенному и жуткому предмету, каковому в стародавних легендах и преданиях рыцарских времен отводилась немаловажная роль. Одному-другому из собеседников довелось кое-что читать и слышать об этом, и теперь они поведали остальным, что в Индии дракон и ныне не такой уж редкостный зверь, хотя обитает он там, как и здесь, неизменна в горах, в глубоких пещерах и на дне ущелий. На это последнее обстоятельство указывал также один ученый арабский автор, писавший о драконе в одном из своих сочинений. Кроме того, лет сто тому назад, стало быть уже в новое время, из Швейцарии дошла сюда весть об охотнике, видевшем подобную тварь вблизи, причем была она значительных размеров. А один из гостей вспомнил даже весьма захватывающую историю о том, как в той же Швейцарии некий горец провалился в драконье логово, где гнездились драконы со своими детенышами и откуда ему удалось выбраться лишь с превеликим трудом и опасностью для жизни.
Тут другой гость как будто без видимой связи с предыдущим упомянул наставника императора Фердинанда, священника из Общества Иисуса, недавно удостоенного его апостолическим величеством совершенно особой чести: ему посвящен был принадлежащий высочайшему перу поэтический опус, каковой вскорости имеет быть представлен на театре в коллегиуме ордена. «Drama musicum» [10] — так называется сие произведение, и, как сказывают, в нем изображен греческий герой Геракл на распутье.
— Превосходно, — заметил один пожилой испанец, у которого в густых черных усах виднелись не то что серебряные, а прямо-таки белые кустики, превосходно, дорогой Гомес, какое, однако, отношение к тем драконам имеет достопочтенный патер Кирхер?
— Более непосредственное, нежели вы предполагаете, уважаемый дядюшка, последовал ответ. — Поелику, я близко с ним знаком и пользуюсь честью бывать в его обществе, он доверительно сообщил мне, что составляет ныне предмет его ученых штудий. Говоря откровенно, я не так уж хорошо все запомнил, одно только запало мне в память: что среди прочих есть там и особый раздел, тем тварям, о коих мы ведем речь, посвященный.
— Значит, когтистый змей породит еще и ученого книжного змея, — молвил один из штирийцев, имевший возможность участвовать в беседе, ибо велась она из уважения к гостям не на испанском, а на немецком и французском языках.
— Шутки в сторону! — вскричал усатый испанец. — В таком случае это едва ли не прямая наша обязанность поведать его высокопреподобию патеру Кирхеру о том, что мы здесь слышали, а граф Мануэль видел.
— А кто вам сказал, что на самом деле он видел?
— Это нам скажет Куэндиас, как только вернется сюда.
— Как бы то ни было, наблюдения егеря вполне убедительны, ежели взять в рассуждение то, о чем поведали нам мои дорогие гости из Штирии, — сказал Фернандо Ойос и с приветливой улыбкой поклонился муреггцам.
— Но позвольте, господа, — воскликнул усач, — кто знает, захочет ли, да и сможет ли граф сообщить нам об увиденном, ведь тот парень, егерь, говорит, будто видевший дракона сразу о том рассказать не в силах!
— Надеюсь, дара речи он все же не лишился, — вступил в разговор один из младших членов семейства Манрике и незамедлительно продолжал: — Когда сто с лишком лет тому назад император Макс заблудился среди скал, но, по счастию, был спасен, он сперва тоже не мог произнести ни слова…
Усач толкнул племянника под столом ногой и шепнул ему на ухо:
— Держи ухо востро, Гомес, сейчас мы услышим про дареный кубок.
И меж тем как тут и там зашелестел легкий смешок, чего из всех присутствующих не замечал или не желал замечать один только говоривший, он продолжал:
— В те времена эрцгерцог Карл Штирийский однажды рассказывал моему прадеду, бывшему его другом, будто с ним во время охоты на серну приключилась точно такая же история, как и со старым императором…
— Поди тут пойми, отчего он не захотел оставить при себе мушкет! громко воскликнул один из штирийцев. — У меня это нейдет из головы! Слыхал ли кто-нибудь когда подобное?
— Быть может, таков особый охотничий обычай фамилии Куэндиасов, отвечал Манрике, досадуя на то, что его прервали.
Надо сказать, что в ту минуту все смотрели на него с нескрываемой насмешкой.
