Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

– Ну, как зачем, раз я приехала в Россию, значит, должна испытать туристский аттракцион – чай из самовара.

– Из самовара у нас давно пьют только водку, которую медведи отнимают у пионеров.

Ольга нахмурила брови:

– Водку… из самовара? Вы шутите? Какие пионеры, причём тут медведи? Кажется, я стала забывать русский язык…

– Простите, пошутил неудачно. Завтра поищу самовар. Правда, ещё надо будет найти конфорку и трубу. И будет хорошо, если он не распаялся.

– А чай мы будем пить в беседке! – мечтательно сказала Ольга.

– Вот это уж точно не получится: комары сожрут, канал же рядом.

– Никакой в вас романтики, Вадим, комаров боитесь. Они что, малярийные?

– Да, нет, самые обычные, дачные, не хватало ещё малярийных! Но кусаются как крокодилы. Если вас загрызут, будет дипломатический скандал, а меня за вас расстреляют в подвале МИДа.

– Не расстреляют, никому я не нужна, – отмахнулась Ольга, – не бойтесь вы меня так.

– Не буду. Хотите ещё салата?

– Хватит, пожалуй, на ночь…

– Пить что будете? Из безалкогольного – чай, кофе и сок вишнёвый, а выбор спиртного побогаче.

– А вы?

– Я? Это зависит от того, поедем ли мы завтра куда-нибудь или нет. Мне же машину вести.

– А нам надо куда-то ехать?

– Откуда же я знаю? Вы тут главная. Как скажете, так и будем делать.

– Да нам, собственно, ничего особенного не нужно, – сказала Ольга. – Ноутбук у меня с собой, диск с текстом – тоже. А как вы собираетесь его расшифровывать, я понятия не имею.

– Пожалуй, сейчас самое время поговорить о том, чем мы, собственно говоря, будем заниматься. Я ведь ничего толком не знаю.

– Вот как? – удивилась Ольга. – И вам ничего не рассказали?

– Сказали, что приезжает француженка, красивая женщина, и что я поступаю в её распоряжение. Я так обрадовался, что забыл расспросить о подробностях.

– Вас цинично обманули: и не красивая, и не француженка. По большей части русская. Ну, да ладно. Скажите мне лучше вот что: вы знаете, кто такие катары?

– Откуда? Понятия не имею. Что-то с церковью связано… У меня исключительно атеистическое образование.

– Катары или альбигойцы – это сторонники гностической ереси в христианстве. «Катари́» по-гречески означает «чистые», но сами себя они называли не катарами, а добрыми христианами, иногда – истинными христианами или просто христианами. Католиков альбигойцы считали еретиками. В XII веке в Рейнских землях жил монах Экберт де Шонау. Хвастаясь эрудицией, в своих проповедях против еретиков он использовал игру слов, называя катаров кацерами, то есть поклонниками дьявола в образе кота. Вероятно, с его лёгкой руки для инквизиции слово «катар» и стало синонимом слова «еретик». В Средние века альбигойская ересь была весьма распространена в Европе, особенно – в Лангедоке.

– Во Франции? – перебил я.

– Лангедок или графство Тулузское тогда ещё не принадлежал Франции, до XIII века территория Франции была куда меньше современной и занимала в основном Иль-де-Франс. Лангедок был лакомым куском, на который претендовали французские и испанские короли, и даже англичане. Победила французская корона, к ней и отошло графство Тулузское. Но отошло не просто так, а в результате Крестовых походов, между прочим, первых в истории походов христиан против христиан. Эти-то походы и получили название Альбигойских войн. Люди в Средние века не отличались гуманностью, а Альбигойские войны были запредельно жестокими ещё и потому, что сопровождались массовыми казнями еретиков – их сжигали на кострах десятками и сотнями – мужчин и женщин, стариков и детей. Так Церковь сводила счёты с отступниками. Расправившись с людьми, взялись за вещи. У катаров не было храмов – они собирались в домах верующих, не было церковной утвари, но были богослужебные книги. Вот за ними-то инквизиция устроила настоящую охоту. До наших дней не дошло почти ничего, так, записи некоторых молитв, разрозненные рукописи. И тут – представляете себе? Удалось найти почти неповреждённый манускрипт! Правда, пока нет уверенности, что он написан альбигойцами, но всё говорит за это.

Нашли его случайно. Дело в том, что в Южной Франции до сих пор бродят легенды о сокровищах катаров, якобы спрятанных где-то в Пиренеях. Происхождение легенд понять можно, ведь у арестованных еретиков инквизиторы не находили никаких ценностей. Куда же они делись? Ясное дело, спрятали! Вот и ищут, уже который век.

Из Марселя приехали кладоискатели или, как у вас говорят, чёрные археологи, и полезли в горы. Места там малолюдные, каждый человек на виду, крестьяне подозрительно относятся к чужакам, поэтому на всякий случай сообщили в полицию. Полицейские, как ни странно, сработали оперативно, и кладоискателей арестовали. Правда, золота и драгоценных камней они не нашли, но обвал в горах открыл ход в засыпанную раньше пещеру. В ней-то и лежал манускрипт. Только он, и больше ничего. Рукопись изъяли и стали думать, что с ней делать дальше. Коротко говоря, она попала ко мне, ведь я – специалист по средневековым ересям. Лабораторные исследования датировали рукопись приблизительно XIII веком, то есть как раз временем Альбигойских войн. Но вот беда: она оказалась зашифрованной. Наши специалисты подобрать ключ не смогли, да, по-моему, особенно и не старались. Зато оказалось, что один математик читал ваши работы и посоветовал обратиться за помощью к вам. Ну, и вот я здесь. Теперь вся надежда на вас, Вадим.

– А на каком языке написана книга?

– Не знаю, и никто не знает, можно только догадываться. В Лангедоке французский язык был не в ходу – ведь это язык захватчиков. Тогда говорили и писали на окситанском, иначе – провансальском языке. Но книга могла быть написана и по-латыни, и на одном из диалектов языка, который в будущем станет испанским…

– Это плохо – работа заметно усложнится.

– Но вы ведь не скажете мне «нет, это невозможно»? – быстро спросила Ольга.

– Не скажу. Сначала попробую поискать ключ к шифру, сделаю, что смогу.

– Слава богу, а то я боялась, что вы сразу откажетесь.

– Ну, у нас впереди ещё полно шансов упереться в тупик.

– Хорошо начинать работу, исполнившись здорового оптимизма, – улыбнулась Ольга.

– Лучше надеяться на малое, а получить больше, разве нет? Кстати, а в каком виде текст?

– Манускрипт написан на пергаменте какими-то значками. Это не иероглифы, не клинопись, они вообще ни на что не похожи. Максимум, что смогли сделать наши специалисты, это оцифровать текст. Они составили таблицу значков, провели частотный анализ и разработали что-то вроде шрифта. Так что мы будем работать не просто со сканами страниц. Пытались сопоставить эти значки с буквами известных языков, но ничего не получилось – значков гораздо больше, чем букв в любом языке.

– А если это иероглифы?

– Вряд ли в XIII веке в Лангедоке было известно иероглифическое письмо, – покачала головой Ольга.

– Если манускрипт написан зашифрованными иероглифами, наше дело совсем плохо, такой текст практически не поддаётся расшифровке.

– Судя по тому, как записаны знаки, это всё-таки не иероглифы, на страницах чётко просматриваются строки. Иероглифами так не писали. Да я вам завтра покажу. Или, если хотите, прямо сейчас, раз зашёл разговор.

– Нет, давайте всё-таки завтра, на свежую голову. А сейчас перед сном лучше немного погулять. Пойдёмте, я покажу вам канал.

Ольга накинула куртку, и мы вышли за калитку.

Стояли прозрачные подмосковные сумерки. Где-то далеко звучала музыка, слышен был только стук ударных. Кто-то из соседей, пользуясь последними светлыми минутами, звенел циркуляркой. Пахло шашлычным дымком, скошенной травой и сырыми опилками.

Я взял Ольгу под руку, и мы не спеша пошли по улице. Тротуаров не было – вдоль заборов тянулись давно нечищеные, заросшие канавы, а посредине – дорога, засыпанная утрамбованным гравием. Гравий лежал неровно, и кое-где на нём виднелись лужи. Уличные фонари в нашем посёлке были только на центральных улицах.

– Не догадался я фонарик прихватить, – с досадой сказал я, – обратно пойдём – темно будет.

– У меня зажигалка есть, – ответила Ольга, – на крайний случай сойдёт.

Улица закончилась заросшим кустами тупиком. Я раздвинул сырые ветки, и мы выбрались на берег.

– Где-то здесь была лавочка, – пробормотал я, – а, вот она. Садитесь, вроде сухо.

Лавочка была старая, отполированная многими поколениями подростков, которые приходили сюда целоваться.

– Странное ощущение, – тихо сказала Ольга, – как будто меня унесло на машине времени. Ещё утром я была во Франции, и вот, день ещё не закончен, а я в другой стране, как в другом мире. Канал, подмосковная дача, старая лавочка, а рядом человек, о существовании которого я ещё совсем недавно не подозревала… Всё-таки в самолётах есть что-то от злого волшебства. Я сижу здесь, в России, под Москвой, а душой я ещё во Франции, и мне тревожно… Вообще, не люблю и боюсь сумерек. В них скрыта какая-то неопределённость. День есть день, ночь есть ночь, а сумерки – время перехода. День ещё не умер, а ночь не родилась.