Бронислава Островская - Геройский Мишка, или Приключения плюшевого медвежонка на войне

Вдруг рядом с нами загремели оглушительные, бездушные звуки марша.

Deutschland, Deutschland über ailes!Über alles in der Welt!

Я в ужасе смотрю на эту тупую мощь. Значит, вот это, вот это побеждает? Во мне внезапно пробуждается вся моя медвежье-человеческая, польская, грюнвальдская сущность. Вместе с мотором бельгийского автомобиля я дрожу и напрягаюсь, как перед прыжком. И в этих руках теперь половина мира? И в этих руках суждено остаться мне?

Никогда! <…>

[Среди прочих трофеев, бельгийский автомобиль попадает в Германию. Прусский офицер, которому досталась машина, дарит Мишку приятелю-артиллеристу, отправляющемуся на Западный фронт.

С компасом на ошейничке и привязанной там же большой топографической картой Мишка оказывается в аэростате наблюдения. Высоко над землей он вырывается из рук артиллериста и храбро летит к земле, используя карту в качестве парашюта. Ветер несет его к окопам французов. При падении он теряет сознание. Ему кажется, он во Львове, но почему-то над ним склоняются странные черные лица.]

Прихожу в себя. Где я? Меня и в самом деле окружают черные.

Они тесно столпились вокруг места, на котором я лежу, и все разом показывают на небо.

— Он упал оттуда.

Царит взаимное непонимание. Они не знают, откуда взялся я, а я не могу понять, откуда тут они. Вскоре, однако, появляется офицер. Француз. Значит, я спасен. Это же «цветные» французские полки! Это окопы союзников. Я первый понимаю что к чему.

Офицер, в свою очередь, не менее изумлен, чем черные.

— Voyons! Voyons! Un ours? Медведь? Свалился с неба? Ah, c’est trop fort![10]

Он осторожно берет меня в руки. Осматривает мой парашют. Карта немецкая, штабная. Я невольно бросаю взгляд наверх. На той стороне, далеко, виднеется белый аэростат.

— Ça! Par exemple![11] — качает головой офицер. — Нет, это невозможно, слишком далеко. Но все же…

Он весело сует меня под мышку и уходит. Черные смотрят нам вслед с суеверным страхом. Они не доверяют существам, падающим с неба. Чем это может обернуться?

Меня отнесли в землянку, где сидело несколько офицеров. Я попал туда в удачный момент. Было относительное затишье, а полк, куда занес меня счастливый случай, должен был назавтра отправиться с фронта на отдых. Настроение у всех было отличное.

Мой покровитель демонстративно поставил меня на самую середину и объявил:

— Пришелец с неба.

— Что за шутки, Андре?

— Факт.

Меня принялись осматривать. Я, разумеется, пискнул в знак приветствия. Ответом стало привычное веселье. Меня оглядели со всех сторон.

Изумлялись, кому пришло в голову закрепить на мне карту и компас. В конце концов решили, что я талисман немецкого аэронавта.

— Хорош талисман, который сам идет к врагу, — легкомысленно заметил кто-то.

Я был возмущен, но чувствовал, что истина восторжествует. Наконец они заметили надпись.

— Это не по-немецки! — воскликнул один. — Что за язык? Смотрите!

Кто-то с трудом прочитал по слогам:

— Мис-ка Мед-вед-ки. Это, случаем, не по-английски? Мис — мисс?

— Нет, — возразил другой, более сведущий. — Это что-то славянское.

— Русский, — попал кто-то пальцем в небо.

Лишь этого мне не хватало.

Но и на сей раз мне пришли на помощь.

— Да нет же, русский алфавит другой. Это, должно быть, по-польски.

— Что тут спорить? — подытожил мой опекун. — Свалился с неба к нам в окоп — значит, француз. Дадим ему французское гражданство.

Все дружно рассмеялись. <…>

В городке, куда нас направили на отдых, началось привольное солдатское житье. Меня поместили в офицерской столовой, куда приходили поесть, поболтать, поиграть. Там я познакомился с англичанами и американцами. Был всеобщим любимцем. С французами, однако, сблизился больше всего.

Я любил, когда, получив хорошие вести с фронта, они пели хором героическую «Марсельезу». Тем не менее я чувствовал себя немного неуютно. Они никак не могли понять, что перед ними польский медвежонок, я же начинал тосковать по своим. <…>

Возвращаясь из отпуска, мой покровитель оставил меня своей невесте. Мадемуазель Лора д’Антен, которая была знакома с семейством Медведских, решила устроить им встречу с загадочным плюшевым медвежонком. Было послано любезное приглашение, и однажды вечером — разве могло быть иначе? — в доме у д’Антенов появились — да! — они, мои: сначала пан Медведский, а за ним Стась.

Я смотрел на них со своей этажерки и не знал, на каком я свете. Стась! Мой Стась! Словно бы совсем другой в летной своей униформе, но вместе с тем — тот же! Я наслаждался, глядя на него. Меня растрогали его серьезный взгляд, и голос настоящего мужчины, и детская улыбка. Все в нем меня восхищало. Я с волнением наблюдал, как заботливо обращается он с отцом, голова которого за годы войны побелела.

После чая мадемуазель Лора вспомнила обо мне.

— У меня тут есть ваш интересный однофамилец. Надо его вам представить — вдруг вы знакомы.

Быстрым движением она сняла меня с этажерки и подала пану Медведскому. Все ошарашенно замерли.

Внезапно руки, взявшие меня, затряслись, а в глядевших на меня глазах я увидел две больших слезы. Стась, занятый разговором в другом конце гостиной, направился к нам. Посмотрел.

— Мишка! Слово даю, Мишка! — На его лице ошеломление.

Он берет меня в руки. Гладит, ласкает, осматривает ошейничек.

— Мишка! Мишка!

— Прямо как ребенок, верно? — говорит наконец пан Медведский изумленным д’Антенам. — Видите ли, это была любимая игрушка моих детей. И потому…

Стась резко поворачивается к мадемуазель Лоре.

— Откуда он у вас, здесь?

Откуда?

Мадемуазель Лора рассказывает все, что узнала обо мне от жениха.

— Так он был на фронте?

Невероятно!

— Сколько же ему довелось пережить, пока он сюда не попал! — добавляет пан Медведский. — Если бы Галя знала! Правда, Стась?

Им и в голову не приходит, что Галя может знать из моей истории как раз то, чего не знают они.

При воспоминании о Гале они мрачнеют. Слишком давно они не получали известий от нее и от пани Медведской.

О! Если б я мог говорить! <…>

[Стась, захватив Мишку, возвращается на фронт. Медвежонок участвует в воздушных сражениях.

Центральные державы повержены. Стась и Мишка возвращаются в Польшу и немедленно устремляются на помощь осажденному неким противником Львову[12]. Львов остается польским, Мишка возвращается домой. В августе 1919 года медведь-патриот наблюдает с самолета Стася парад польских войск и предается размышлениям.]

Я служил, как мог. Сражался со всеми врагами. Спешил туда, где бились за Польшу. Ни разу не изменил принципам, на которых был воспитан. Оставался верным Делу.

Но я не думаю об отставке. Кто знает, что смогу я еще совершить, прежде чем, насытившись приключениями и славой, почию наконец на лаврах в польском военном музее?

Примечания

1

В квадратных скобках краткий пересказ пропущенных глав.

2

Под Грюнвальдом в 1410 г. польско-литовско-русское войско разгромило Тевтонский орден. (Здесь и далее — прим. перев.).

3

В ущелье Сомосьерра в 1808 г. произошла знаменитая атака польских улан наполеоновской армии на испанские позиции, открывшая дорогу на Мадрид.

Национальным правительством назывались польские центральные власти в период Ноябрьского восстания (1830–1831) и Январского восстания (1863–1864) (во втором случае действовали в подполье).

Под варшавским предместьем Грохов состоялось одно из сражений Ноябрьского восстания.

Кокардами в XVIII–XIX вв. называли розетки и ленточки, носившиеся на головных уборах или одежде; в армии Царства Польского они до Ноябрьского восстания были белыми, в феврале 1831 г. к белому был добавлен красный цвет.

4

Серая фуражка с ремешком на околыше — форменный головной убор в польских легионах, воевавших на стороне Центральных держав.

5

В отдельные периоды в польских войсках использовалось обращение «гражданин», призванное подчеркнуть всеобщее равенство. Так было во времена Январского восстания, так было и в Легионах Пилсудского.

6

3 августа 1914 г. в Царство Польское (по-польски оно называлось Королевством) был направлен разведывательный отряд в составе семи стрелков. «Вас непременно вздернут, — добродушно напутствовал их Пилсудский, — зато вы исполните воинский долг и история вас не забудет». Переехав в двух бричках через границу, стрелки обзавелись в одном имении лошадьми и вернулись обратно в Австрию уже как первое уланское подразделение.