Наташа Северная - Фараон. Краткая повесть жизни
Подойдя к двери, ведущей в тронный зал, я бесшумно отворил её. Холод, сумрак, тишина.
Я готов был уже закрыть дверь, но что-то остановило меня.
Я вошел в зал. Зачем я это сделал? Ведь всё спокойно. Нет, не спокойно, ответил я сам себе. Здесь, что-то не так.
Я стоял и смотрел вперед. Я дышал тихо и ровно, я пропитался сумраком.
И вдруг, не совсем понимая, что делаю, бросился вперёд. Перебежав зал, я ворвался в галерею.
Всё-таки нет никого. Тяжело и прерывисто дыша, я гладил рукой грудь, успокаивая себя. После тяжелого ранения, эта пробежка может дорого мне обойтись.
Я вернулся в спальню.
«Показалось, показалось», – твердил я себе. Но тогда откуда это чувство опасности и беды?
Я осторожно вошёл в спальню к Пафнутию. Он крепко спал, и всё было спокойно.
Я вернулся к себе. Вообще-то так надо было поступить с самого начала, подумалось мне.
Раскинув руки, я лежал на прохладном мозаичном полу. Я закрыл глаза. И мне почему-то вспомнился военный поход на земли морских народов. Было очень много пленных, и были заложники. Я ждал за них выкуп. И когда я понял, что его не будет, приказал всех утопить. Сколько же было этих несчастных заложников… Испуганных женщин и детей. Несколько сотен, наверное…
* * *Сделав перевязку, лекарь вышел из царской палатки. Для фараона это было уже третье ранение.
Рамзес с любопытством осматривал левую руку. Окажись противник проворнее, и он был бы сейчас одноруким. Интересно, а как во дворце отнеслись бы к его новому облику? Возлюбленный сын Тутмос огорчился бы, а вот Кала и остальные его дети, наверное, даже не пытались бы скрыть своей радости. Ах, глупцы, глупцы…
Фараон прилег на циновку. Как же в этой жаре не хватает дворцовой сумеречной прохлады, веселого журчания фонтанов. Даже близость моря, которое находилось на расстоянии ста царских локтей, не приносило облегчения. Это были последние лишения в победоносной войне с морскими народами. Огромные территории присоединил фараон к своим владениям, тысячи рабов были отправлены в Кемет, бесчисленные драгоценности и богатства во дворец. Оставалась невзятой последняя крепость, последний рубеж, и он, фараон победитель, с большими почестями возвратится домой. Его сильная боеспособная армия ждала выкуп за заложников. Рамзес знал, что выкупа не будет, но эти несколько дней ожиданий были необходимой передышкой для его верных солдат.
Рамзес закрыл глаза.
Когда в его жизнь придет покой и тишина? Быть может, когда он победит во всех войнах, создаст могущественную империю или, что вероятнее всего, наконец-то почувствует личное превосходство над отцом?
Фараон улыбнулся непрошеным мыслям. Только отца здесь и не хватало.
Вошел Пафнутий, единственный, кто имел право входить без предупреждения, знаками давая понять, что посланник прибыл.
Сев на походный трон, и надев двойную корону, фараон величественно произнес:
– Пусть войдет. И приведи переводчика.
Склонившись в почтительном поклоне, посланник заговорил быстро и отрывисто.
– Мы не сдадимся. Будем сражаться до последнего воина. Покиньте наши земли, и быть может, ваши потери будут не так ужасны.
Легкая улыбка тронула губы фараона. Самые дерзкие, всегда самые слабые. Они не только не умеют воевать, они даже не умеют проигрывать.
– Что с выкупом?
– Его не будет.
– Тогда зачем ты пришел?
– Вы первые пришли на наши земли. Уходите.
Фараон испытующе посмотрел в серые глаза посланника. В них он читал страх, и близкую гибель.
– В моем лагере ваши женщины и дети. Они ваши будущие воины. А твой царь, как я понимаю, просто жадничает. Он бросает на произвол судьбы сотни чужих жизней. Ты понимаешь, что я могу с ними сделать?
Посланник побледнел.
– Понимаю.
– И… – фараон сделал паузу, сам он был готов к любым решительным действиям. Он очень хорошо знал, что предела человеческой глупости, как и жадности, не существует.
– Мы будем сражаться до последнего воина. Выкупа…не будет.
– Что ж, смотри. Потом обо всем расскажешь своему глупому царю.
Решительно встав с походного трона, Рамзес вышел из палатки.
Солнце было в самом зените. Заложники, несчастные женщины и дети, вечные жертвы любой войны, изнывали от жары и голода. Их кормили и поили – один раз в день. Так приказал фараон.
– Сомкнуть кольцо!
Выставив пики вперед, солдаты сгоняли в плотное кольцо женщин и детей. Самые маленькие от страха начали плакать.
Лицо фараона было жестким и решительным. Он был свидетелем и зачинателем многих злодеяний, что не мешало ему крепко спать по ночам. В мире не было больше зла способное ужаснуть его. Возле него стоял посланник, по лицу которого, разливалась мертвенная бледность. Он уже обо всем догадался, но не смел, боялся нарушить волю своего хозяина. Пафнутий внимательно наблюдал за ним. Он был готов ко всем неожиданностям. Кто знает, быть может после увиденного, врагу захочется вцепиться зубами в глотку фараона.
В звенящем от жары и страхе воздухе прозвучало:
– К морю!
Мало что понимавшие до этого женщины, вдруг пронзительно закричали, и стали бросаться на солдат. Но мужская сила была сильнее женской. И те, кто в отчаянии падал на песок, хватая солдат за ноги, сразу же закалывались.
Пролилась первая кровь.
Началась паника. Плотное кольцо медленно продвигалось к морю, оставляя после себя кровавые следы и трупы.
Казалось, воздух дрожал от женских и детских криков.
Фараон внимательно вглядывался в лица своих воинов. Не дрогнут ли? Нет, не дрогнут. Прикажи он им истребить во славу фараона свою семью, и они сделают это. Безжалостные воины, безжалостная армия – мечта любого царя.
Взгляд Рамзеса скользил по искаженным от страха и ужаса женским лицам. Сейчас они все до одной, были страшны и безобразны. Хм, они так кричат, оттого, что хотят жить, или просто боятся смерти?
Крики перешли в истошные вопли, дети хватались за матерей, и никакая сила не могла их оторвать друг от друга. Так они и погибали. Море приняло первых жертв.
Рамзес взглянул на посланника. Тот стоял белый, ужас был в его глазах. Фараон все прочел по его лицу. Он готов был броситься ему в ноги, и просить за умирающих, и быть может, даже сегодня вечером, привезти выкуп. Но…ведь это означало нарушить волю своего царя, бога и господина, а значит, смерть для него. Сильное отвращение охватило Рамзеса. Больше всего на свете он презирал трусость.
– Пафнутий, пусть этого отправят к его хозяину.
Посланника увели.
Рамзес зорко следил за тем, как воины, загоняли беззащитных женщин и детей в море. Никто не должен был уцелеть. Больше половины уже была утоплена. Страшнее всех кричали дети.
Дети… Чужие дети…
Рамзес вспомнил лица своих детей. Три мальчика и две девочки. Дети, никогда не знавшие страха и нищеты, убого жилья и жалкого существования. Им повезло, их отец царь. А этим, чужим, не повезло.
Наконец затихли последние крики. Воины выходили из моря. Их лица были спокойны, только в глубине глаз, затаилась мука. Но они старательно прятали ее от фараона.
В глубоком молчании царь и его воины возвращались в лагерь.
Волны ласково бились о берег. На морской поверхности плавали детские и женские трупы. К вечеру слетелись стервятники.
* * *Кто-то тронул меня за плечо.
Я резко вскочил.
Передо мной сидел удивленный Пафнутий. А за окном занималась заря.
– Мне ночью было очень жарко, – хрипло сказал я. – Дай мне вина.
Вот так царь! На полу развалился. Хорошо ещё, что это только Пафнутий видел.
Приняв из его рук бокал, я выхожу на террасу.
Пахнет Нилом.
Я шумно вдыхаю запах речной воды. Я никогда не смогу им насытиться.
– Пафнутий, пойди сюда, я покажу тебе чудо.
Слуга зачарованно смотрит на восходящее из вод Нила огромное солнце.
Торжественное и величественное событие.
Красный шар становится всё больше и больше. Он почти закрывает небо. Он давит на нас своей мощью. Его верхушка начинает светлеть, и постепенно, светлое пятно расползается по всему шару.
В мир вошло солнце.
В мир пришёл Ра.
Мы радостно засмеялись.
И неожиданно для самих себя, преклонив колени и подняв руки вверх ладонями к солнцу, стали возносить гимн великому Ра.
И ничто не дрогнуло в моём сердце неверующего.
Слава тебе, пришедшему в этот мир!
Хапра – Возникший, мудрый творец богов,
Ты, на престол воссев, озаряешь свод
Темного неба и богоматерь Нут,
Что простирает руки, верша обряд,
Почести воздавая царю богов.
Город Панопль славу тебе поет.
Соединив две равные доли дня,
Нежит тебя в объятьях богиня Маат,
Что воплощает Истины ровный свет.
Ра, ниспошли же доблесть, премудрость, власть,
Душу живую в плоть облеки, чтоб я
Гора узрел на розовых небесах!
В моей душе царил покой, словно глубоки воды Нила, она была холодной и умиротворенной.
На мгновение мне показалось, будто бы я с чем-то примирился. Но с чем?
