Роже дю Гар - Семья Тибо (Том 1)

- Фонтанен! Совершенно верно! - воскликнул Антуан. - Помнишь, отец, их семья живет летом в Мезон-Лаффите, у самого леса. Конечно, конечно, в эту зиму, возвращаясь вечерами домой, я много раз заставал Жака за чтением стихов, которые давал ему этот Фонтанен.

- Как? Чтение чужих книг? И ты не поставил меня в известность?

- Я не видел в этом ничего опасного, - возразил Антуан, глядя на аббата так, будто собирался с ним спорить; и вдруг его задумчивое лицо озарилось на миг молодой улыбкой. - Это был Виктор Гюго, Ламартин, - объяснил он. - Я отбирал у него лампу, чтобы заставить спать.

Аббат поджал губы.

- Но что еще важнее: этот Фонтанен - протестант, - сказал он, решив взять реванш.

- Ну вот, так я и знал! - удрученно воскликнул г-н Тибо.

- Впрочем, довольно хороший ученик, - поспешно заверил аббат, выказывая свою беспристрастность. - Господин Кийяр сказал нам: "Это взрослый мальчик, который всегда казался серьезным; здорово же он всех обманул! Его мать тоже держится вполне достойно".

- Ах, мать... - перебил г-н Тибо. - Совершенно невозможные люди, несмотря на весь их достойный вид.

- К тому же хорошо известно, - ввернул аббат, - что кроется за суровостью протестантов!

- Во всяком случае, отец у него вертопрах... В Мезоне4 никто их не принимает; с ними едва здороваются. Да, нечего сказать, умеет твой братец выбирать знакомых!

- Так вот, - продолжал аббат, - мы вернулись из лицея, вооруженные всеми необходимыми сведениями. И уже собирались произвести расследование по всем правилам, как вдруг вчера, в субботу, в начале утренних занятий наш друг Жако ворвался к нам в кабинет. Ворвался, в полном смысле этого слова. Бледный, зубы стиснуты. И прямо с порога, даже не поздоровавшись, стал кричать: "У меня украли книги, записи!.." Мы обратили его внимание на крайнюю непристойность его поведения. Но он не желал ничего слушать. Глаза его, всегда светлые, потемнели от гнева: "Это вы украли мою тетрадь, кричал он, - это вы!" Он даже сказал нам, - добавил аббат с глуповатой улыбкой: - "Если вы посмеете ее прочесть, я покончу с собой!" Мы попытались действовать на него лаской. Он не дал нам говорить: "Где моя тетрадь? Верните мне ее! Я тут все у вас переломаю, если мне ее не вернут!" И прежде чем мы успели ему помешать, он схватил с нашего письменного стола хрустальное пресс-папье, - вы помните его, Антуан? - сувенир, который наши бывшие воспитанники привезли нам из Пюи-де-Дом5, - и с размаху швырнул в мраморный камин. Это пустяк, - поспешил добавить аббат в ответ на сконфуженный жест г-на Тибо, - мы вспомнили об этой мелочи лишь для того, чтобы показать вам, до какой степени возбуждения дошел наш дорогой мальчик. Потом он стал кататься по полу, с ним начался настоящий нервный припадок. Нам удалось схватить его, втолкнуть в маленькую классную комнату, смежную с нашим кабинетом, и запереть на ключ.

- Ах, - произнес г-н Тибо, вздевая вверх кулаки, - бывают дни, когда он точно одержимый! Спросите у Антуана - разве не приходил он на наших глазах из-за сущей безделицы - в такое неистовство, что мы, конечно, сдавались; весь посинеет, на шее вздуются вены, - кажется, еще миг, и задушит кого-нибудь от ярости!

- Ну, все Тибо отличаются вспыльчивостью, - констатировал Антуан, всем своим видом показывая, что он ничуть этим не огорчен, и аббат счел своим долгом снисходительно улыбнуться.

- Когда через час мы отперли дверь, - продолжал он, - Жак сидел за столом, зажав голову ладонями. Он посмотрел на нас ужасным взглядом; глаза у него были сухие. Мы потребовали извинений, он не отвечал ни слова. Безропотно проследовал он за нами в наш кабинет - с упрямым видом, взлохмаченный, уставясь глазами в пол. По нашему настоянию он подобрал обломки злосчастного пресс-папье, но нам так и не удалось выжать из него ни слова. Тогда мы отвели его в часовню и решили оставить на какое-то время наедине с господом. Потом мы вернулись и преклонили возле него колена. В этот момент нам показалось, что он перед нашим приходом плакал; но в часовне было темно, и мы не решились бы это утверждать. Прочитав вполголоса несколько молитв, мы обратились затем к нему с увещеваниями, живописали ему страдания отца, когда он узнает, что плохой товарищ осквернил чистоту его дорогого ребенка. Скрестив руки и подняв голову, он глядел на алтарь и, казалось, нас не слышал. Видя, что его упрямство еще не сломлено, мы отвели его в класс. Он оставался там до вечера на своем месте, по-прежнему скрестив руки, не раскрывая учебника. Мы делали вид, что ничего не замечаем. В семь часов он ушел, как обычно, - однако не попрощался с нами. Вот и вся история, сударь, - заключил аббат с большим воодушевлением. - Прежде чем ввести вас в курс дела, мы ожидали сообщений о том, какие меры примет инспектор лицея в отношении этого субъекта по имени Фонтанен; нет сомнения в том, что его просто исключат. Но сейчас, видя, как вы встревожены...

- Господин аббат, - прервал его г-н Тибо, переводя дыхание, как после быстрого бега, - я в отчаянии, ничего другого не могу вам сказать! Когда думаю о том, какие еще сюрпризы ожидают нас при таких задатках... Я просто в отчаянии, - повторил он задумчиво, почти шепотом и застыл, вытянув вперед шею и упершись руками в бедра. Веки его были опущены, и, если бы не едва заметное подергивание нижней губы, прикрытой седеющими усами и белой бородкой, могло показаться, что он спит.

- Негодяй! - крикнул он внезапно, устремляя вперед подбородок, и острый взгляд, блеснувший из-за ресниц, убедительно показал, как можно ошибиться, слишком доверяясь его кажущейся неподвижности. Он снова прикрыл глаза и всем корпусом вопросительно повернулся к Антуану. Молодой человек отозвался не сразу; он уставился в пол, зажав в кулаке бороду и хмуря брови.

- Я сообщу в больницу, чтобы там меня завтра не ждали, - сказал он, - и утром пойду поговорить с этим Фонтаненом.

- Утром? - повторил машинально г-н Тибо. Он встал. - А пока нам предстоит бессонная ночь. - Он вздохнул и направился к дверям.

Аббат пошел следом. На пороге толстяк протянул священнику вялую руку.

- Я в отчаянии, - вздохнул он, не открывая глаз.

- Будем молить бога, чтобы он нам всем помог, - учтиво отозвался аббат Бино.

Отец и сын молча прошли несколько шагов. Улица была пуста. Ветер утих, потеплело. Было начало мая.

Господин Тибо подумал о беглеце. "Хорошо хоть, что он не мерзнет, если у него нет сейчас крова над головой". От волнения он ощутил слабость в ногах. Он остановился и обернулся к сыну. Поведение Антуана немного успокаивало его. Он любил своего старшего сына, гордился им, а в этот вечер любил его особенно нежно, ибо усилилась его враждебность к младшему. Не то чтобы он был неспособен любить Жака; дай, малыш, хоть какую-то пищу отцовской гордости, и он пробудил бы в г-не Тибо нежность; но сумасбродные выходки Жака всегда уязвляли его в самое чувствительное место: они ранили его самолюбие.

- Лишь бы только все обошлось без излишнего шума, - проворчал г-н Тибо. Он приблизился к Антуану, и голос его дрогнул: - Я рад, что ты смог уйти с дежурства на эту ночь, - сказал он. И сам испугался выраженных чувств.

Молодой человек, смущенный еще больше, чем отец, не отвечал.

- Антуан... Мой милый, я рад, что ты в этот вечер со мной, - шепнул г-н Тибо и, наверно, впервые в жизни взял сына под руку.

В это же воскресенье, вернувшись к полудню домой, г-жа де Фонтанен нашла в прихожей записку от сына.

- Даниэль пишет, что Бертье оставляют его у себя завтракать, - сказала она Женни. - Значит, тебя не было, когда он вернулся?

- Даниэль? - Девочка встала на четвереньки, чтобы достать забившуюся под кресло собачонку. Она долго не поднималась. - Нет, - сказала она наконец, - я его не видела.

Она схватила Блоху, прижала ее к себе обеими руками и, осыпая поцелуями, вприпрыжку побежала в свою комнату.

Она появилась перед завтраком.

- У меня болит голова. Я не хочу есть. Лучше полежу в темноте.

Госпожа де Фонтанен уложила ее в постель, задернула шторы. Женни свернулась под одеялом в клубок. Она никак не могла заснуть. Проходили часы. Много раз за день г-жа де Фонтанен заглядывала к дочери, клала ей на лоб прохладную руку. Под вечер, изнемогая от нежности и тревоги, девочка схватила эту руку и поцеловала ее, не в силах удержаться от слез.

- Ты возбуждена, родная... Должно быть, у тебя жар.

Пробило семь, потом восемь. Г-жа де Фонтанен не садилась за стол, ожидая сына. До сих пор Даниэль ни разу не пропускал обеда, заранее об этом не предупредив, и уж никак не оставил бы мать и сестру обедать без него в воскресенье. Г-жа де Фонтанен облокотилась о балконные перила. Вечер был теплый. По улице Обсерватории шли редкие прохожие. Между деревьями сгущалась тень. Несколько раз ей казалось, что она видит Даниэля, узнаёт в мерцании уличных фонарей его походку. В Люксембургском саду пророкотал барабан6. Сад закрывался. Наступала ночь.