Анна Емельянова - Фаворит богов
— Я очень давно не гадала, госпожа, — призналась рабыня смущённо.
— Но ты же не забыла, как это делается?
— Нет... — Лиода взяла мерцавшую поблизости от себя масляную лампу и поставила на пол у ног.
— Тогда погадай мне!
— Хорошо.
Взяв тонкую изящную руку Агриппины, она развернула её тыльной стороной вверх и, пользуясь неярким трепещущим светом лампы, стала внимательно изучать линии ладони. Старуха разглядывала их очень долго. Агриппина видела, как выражение её лица напряглось и сделалось серьёзным.
— В чем дело, Лиода? Что ты прочла у меня на ладони?
— Много всего. Я словно открыла перед собой книгу с удивительно ярким сюжетом. То, что натура у вас сильная и твёрдая, мне было известно и прежде, но то, что впереди вас ждёт так много тяжёлых испытаний, удивило меня. Много страстей, много скорби.
— Ты пугаешь меня, — прошептала Агриппина, и старая рабыня почувствовала, как рука её задрожала.
— Но вы же сами хотели узнать своё будущее, госпожа.
— А что ещё ты увидела кроме тяжёлой жизни?
— У вас будет любовь. Огромная, всепоглощающая. К мужчине, который будет отвечать вам взаимностью. Видимо, он станет вашим мужем, — лукаво усмехнулась рабыня.
Синие глаза Агриппины оживлённо заблестели. Она сразу же подумала про Германика.
— А сколько раз я буду замужем?
— Один раз. Но боги дадут вам шестерых детей, среди которых я вижу наделённого царской властью.
— Быть может, и мой супруг — тоже царь?
— У него есть власть. Но он не царь, — покачала головой Лиода. — А больше я ничего не могу прочесть. Всё, словно в тумане предо мной.
Выпустив руку Агриппины, она опустила голову. Несколько минут обе молчали, раздумывая над предсказанием. Будущее молодой госпожи не только удивило Лиоду, но и внушило ей страх.
— Ты напугана моим будущим сильнее, чем я, — прошептала Агриппина и ласково взяла пальцы Лиоды в свои ладони.
Рабыня подняла на неё взор чёрных очей и вздохнула:
— Иногда лучше не ведать того, что ждёт впереди, госпожа.
— Но ведь меня ждут не только мучения и скорби! Ты ведь прочла на моей руке сильную взаимную любовь и счастливый брак! — возразила Агриппина.
— Пусть всё идёт своим чередом, — ответила Лиода и погладила Агриппину по щеке.
— Да... Я согласна, — молвила девушка и улыбнулась.
— Это ведь о господине Германике вы подумали, едва я сообщила вам о браке, верно?
— Верно, — смутилась Агриппина.
— Он очень дорог вам, а ведь вы мало с ним знакомы.
— Но теперь он вновь вернулся ко двору, и я полагаю, мы станем чаще видеться.
— Но ведь вы понимаете, что власть в ближайшее время изменится, а Тиберий не слишком расположен к племяннику.
— И всё же Германик пока при дворе. А потом будет находиться в Риме, и это даст нам возможность лучше друг друга узнать.
— Вы самоуверенны, как истинный потомок кесарей, — усмехнулась Лиода и заключила девушку в объятия.
— Только бы Германик полюбил меня, — прошептала Агриппина.
— Конечно, полюбит! Разве вас можно не полюбить?
В тот момент девушка не видела, какая тревога промелькнула во взгляде старой сирийки. Она жалела, что поддалась на уговоры Агриппины и заглянула в будущее, которое внушило ей ужас.
ГЛАВА 8
В нескольких милях к востоку от берегов Италии, среди голубых просторов Среднего моря, лежит огромный мрачный остров под названием Планазия. Это унылое место издали обходят моряки, потому что на берегу почти нет селений, где можно запастись водой или пищей. Лишь с южной части острова находится маленькая рыбацкая деревня. На склонах гор здесь растут пальмы, кипарисы и смоковницы. Вдоль мыса, выходящего далеко в бухту и служащего пристанищем для редких судов, гуляют мощные ветра.
Издали на склоне горы, поросшей лесом, виден большой глинобитный дом, чьи белые стены отчётливо проступают сквозь зелень деревьев. Именно там, под надзором нескольких стражников и центуриона, содержится безумный внук Октавиана Августа, Агриппа Постум. Стражники знают, что до Агриппы никому в Риме нет дела, поэтому обращаются с ним грубо и жестоко. Когда он спокоен, они подвергают его насмешкам. Когда он буйствует, они избивают его и заковывают в цепи.
Центуриону существование на Планазии во многом напоминало жизнь в деревне. За время нахождения здесь он отдохнул, загорел и очень соскучился по жизни в Риме, по её ритму, по шуму улиц. На Планазии у него есть рабы для ведения домашнего хозяйства, лошади, ослы и деньги, которые выделяет из казны Октавиан на содержание внука. Обычно эти деньги центурион предпочитает пропивать в таверне, расположенной в деревушке. Единственное место на Планазии, где можно развлечься.
Агриппе гораздо хуже. У него нет никаких прав. Отлучённый от двора, выброшенный из семьи собственным дедом. Пока в окружении Октавиана все наслаждаются радостями жизни, Агриппа страдает от издевательств стражников.
Ливия во многом способствовала его удалению. Её приводила в ужас мысль о том, что Агриппа может унаследовать престол. Сумасшедший кесарь, несомненно, не получит всей полноты власти, зато эту власть возьмут люди, ищущие свою выгоду. Ливия это понимала. К тому же она слишком хотела возвести на трон своего сына. Ей пришлось приложить немало сил, чтобы убедить Октавиана в том, что Агриппа опасен для себя и окружающих и что разумнее всего его изолировать. Октавиан внял её совету, хотя ему было очень жаль внука.
Постепенно об Агриппе в Риме подзабыли. Даже сенаторы предпочитали не обсуждать его положение с кесарем. Хорошо Агриппе или плохо, болен он или здоров — это всем стало безразлично. Агриппа был позором рода Цезарей. А о позоре лучше забыть.
Приближаясь к Планазии на борту галеры, которую дал ему Тиберий, Домиций Агенобарб не переставал размышлять об Агриппе. Ему не хотелось убивать юношу. В то же время ледяной тон Тиберия и неожиданно проявившаяся в нём жестокость внушали Агенобарбу трепет. Он понимал, что Тиберий, придя к власти, покарает его за непокорность, если упорствовать и отказаться от выполнения приказа.
Галера бросила якорь вечером у мыса. Её прибытие ещё днём было замечено стражниками, и центурион, удивлённый прибытием столь важных гостей, надев панцирь, поторопился встретить их.
— Я Гней Домиций Агенобарб. Со мной причалили преторианцы, — хмуро сообщил Домиций, в ответ на приветствие центуриона. — Мы здесь по приказу... — он заколебался, думая, каким титулом ему назвать Тиберия, ведь во время плавания на Планазию в Ноле уже могла случиться смена власти.
— По приказу кесаря, — закончил за него центурион и понимающе усмехнулся.
— Да, по приказу кесаря. И у меня есть его особое распоряжение относительно Агриппы Постума, внука Октавиана.
Подавшись вперёд, центурион мрачно сверкнул глазами:
— Я уверен, что мы исполним любые его распоряжения, — молвил он.
Высокомерно взглянув на него, Агенобарб резко выпрямился:
— Кесарь велел учинить расправу над Агриппой Постумом, господин центурион! И со мной прибыли на Планазию солдаты, которым доверено исполнение этого приказа.
Центуриона нисколько не удивили слова Домиция Агенобарба. Находясь на острове Планазии, он много раз думал над тем, что рано или поздно если не сам Октавиан, то кто-нибудь из его влиятельного окружения потребует убить Агриппу. Окинув Агенобарбу и его сопровождение внимательным взором, он склонился в поклоне:
— Идите за мной. Я провожу вас к Агриппе.
Кивнув преторианцам, Агенобарб первым зашагал следом за центурионом по крутой тропе, вьющейся вверх по склону горы.
Солнце уже скрылось за скалистым хребтом, поросшим лесом. Деревья окутывал мрак. Чтобы не споткнуться в темноте, центурион велел своим людям запалить факелы. Пользуясь их мерцающим светом, гости и местные стражники взобрались на горный утёс, где в окружении леса располагался дом.
Во дворе несколько солдат играли в кости, но, увидев появление знатного вельможи и преторианцев, вскочили со скамеек, склонив головы.
— Где Постум? — коротко спросил у одного из них центурион.
— Мы заперли его в пристрое, — пробормотал солдат.
Повернувшись к Агенобарбу, центурион поморщился:
— У нас принято запирать его на ночь, — пояснил он. — А когда он буянит, мы даже заковываем его в кандалы. Бедный юноша! Ужасно, когда в столь великом происхождении совсем нет проку.
Прибывшие вновь последовали за центурионом к большой глинобитной постройке. Кликнув стражника, центурион приказал отпереть высокую мощную дверь и, взяв в руки факел, переступил порог.
— Агриппа! — крикнул он.
Его голос утонул среди толстых стен. Войдя вместе с ним в пристрой, Домиций Агенобарб почти сразу же увидел в зареве факела юношу, сидящего на земляном полу. Тонкое лицо безумца, ещё недавно красивое и ухоженное, теперь покрывали многочисленные синяки, из разбитой губы текла кровь, взлохмаченные волосы беспорядочно спадали на плечи. Худое, но крепкое тело прикрывала изношенная, прохудившаяся одежда. Глаза его горели странным торжественным блеском сумасшествия, и от этого всем, кто его видел, становилось не по себе.
