Карен Харпер - Наставница королевы
Я погладила ее по спутанным волосам, словно она была ребенком, который нуждался в моем утешении и благословении, и так мы застыли на несколько минут, будто мраморные изваяния.
— Ах, моя Кэт, — произнесла Елизавета, медленно отпуская меня и поднимаясь с колен. — Вижу, мне приходится носить не только королевскую корону, но и терновый венец. Да, мне надо отослать Роберта подальше от двора. Я так сильно желала его, но сейчас, возможно, все пропало. При жизни Эми не могла разлучить нас, но после смерти… День ее смерти почти совпал с моим днем рождения… Да, я знаю, что должна сделать. Я напишу — прикажу ему уехать в его поместье Кью, расположенное неподалеку…
— Кью слишком близко. Слишком близко от Ричмонда, куда мы собираемся переезжать завтра.
— Придется ограничиться этим, — ответила Елизавета, подходя к письменному столу с таким видом, будто это ее ударили по лицу. — По крайней мере, до тех пор, пока расследование… и слушание дела… не закончится и полностью не оправдают его… и меня….
Она стала громко царапать пером по бумаге. Сердце у меня все еще гулко билось. Я, не сходя, стояла на том месте, где она меня ударила. Мир вокруг изменился — сильнее, чем в день ее коронации. Я боялась, что никогда больше не смогу называть ее любушкой и, уж конечно, не смогу считать своей дочерью.
Наконец-то, хоть и слишком поздно, королева осознала, какую ошибку совершила, поддавшись порыву страсти. И при дворе, и в народе, и даже за границей говорили о том, что произошел скандал. Соперница Елизаветы, Мария Стюарт, ныне французская королева, снова сказала с усмешкой, что королева Елизавета не только готова выйти замуж за своего конюшего, но что тот убил свою жену, чтобы расчистить путь ее величеству.
Повсюду живо обсуждались малейшие новости коронерского расследования, результаты которого должно было заслушать жюри присяжных. Эми упала с лестницы и сломала шею, однако ее чепец был надет аккуратно — значит, кто-то поправил его, прежде чем уйти, и расположил тело в нужной позе? На трупе не было обнаружено синяков. Да и лестница была недостаточно крутой для того, чтобы на ней убиться. И так далее, и тому подобное.
Как и все, я была потрясена случившимся, но еще больше потрясло меня то, что на второй же день нашего пребывания в Ричмондском дворце королева объявила мне:
— Поезжай в Кью, поговори с Робином и передай ему эти стихи — я написала их для того, чтобы объяснить, как изменились наши отношения. И спроси его прямо: имеет ли он отношение к смерти Эми?
Минуту я молча смотрела на нее, потом у меня вырвалось:
— А вы не можете послать Сесила?
— Сесил станет говорить с Робертом слишком резко. Я посылаю тебя. Вместе с тобой поедет Джон.
— И что за стихи я должна передать? — спросила я, очень живо припоминая те поэтические строчки, что обнаружила приколотыми к сиденью табурета в покоях королевы Анны, когда побежала, чтобы передать письмо от нее Кромвелю. Поистине, все на свете повторяется.
— Вот, — сказала Елизавета, протягивая мне листок пергамента. — Кроме стихов, я еще написала, что, каково бы ни было решение присяжных, по-прежнему у нас уже не будет. Я подумала, что это поручение придется тебе по душе — передать ему такое письмо.
Я взяла у нее из рук пергамент и обратила внимание на адрес: «Роберту Дадли, кавалеру ордена Подвязки», — и на подпись: «Елизавета, королева». Это дало мне некоторую надежду. По крайней мере, на сегодняшний день не было никаких Робина и Бесс. Я пробежала глазами послание:
«Грехов возможных тягость мрачит рассудок мой,И развлечений радость аукнется бедой.Прилив для лжи настанет, для верности — отлив.Опять сдается мудрость, стихий не примирив.Вновь разум счастья ищет, витая в облаках,Разгонит ветер тучи — и каешься в грехах»[79].
Дальше шли еще строки, но я их уже не припомню. Я кивнула и пошла выполнять — как нередко бывало и раньше — поручение, которое было мне в тягость.
Мы с Джоном взяли двух лошадей и поплыли на королевской барке от шлюза у Гринвичского дворца; потом сошли на берег и проехали верхом оставшееся небольшое расстояние до домика Дадли. Рядом находилась огромная молочная ферма.
— Ах, — проговорил Джон, почуяв издали запахи коровников и конюшен, — вот добрый деревенский воздух. В Энфилде хотя бы ветерок приносит эти запахи. Как бы мне хотелось, чтобы мы сбежали от нынешних сложностей и немного пожили там, только ты и я.
— Я тоже очень скучаю по Энфилду, — кивнула я, когда он помог мне спешиться. — А сейчас я согласна быть где угодно, лишь бы не здесь.
Мне казалось, что Дадли встретит нас, но когда стражник открыл нам дверь (Роберт находился здесь под надзором, кое-кто говорил — под домашним арестом), я убедилась в том, что в доме царят тишина и полумрак.
— Вы не доложили о нашем прибытии? — спросила я стражника. — Господину сказали, что мы сейчас войдем?
— Ну, как же, миледи, милорд! Извольте пройти вот сюда.
В домике было темнее, чем в комнате роженицы. Окна были занавешены, в комнатах было сыро, пахло плесенью. Джон потянул меня за руку и выступил вперед, положив ладонь на эфес шпаги.
Наш провожатый постучал в дверь раз, потом другой. Раздался крик:
— Войдите!
Джон внимательным взглядом окинул комнату, потом пропустил меня вперед. Мы еще раньше договорились, что он отойдет немного в сторону, чтобы я могла поговорить с Дадли, но выходить из комнаты не будет. Джон, однако, все время держался рядом со мной. В темноте мы разглядели, что из-за огромного письменного стола стала подниматься человеческая фигура.
— Леди Эшли, — послышался отчетливый, хотя и немного приглушенный голос, — добро пожаловать в мою тюрьму. Лорд Эшли, как поживают наши двести пятьдесят лошадок на королевских конюшнях?
— Хорошо поживают, милорд. Я лично слежу за тем, чтобы ваших любимцев отменно кормили.
— Что ж, им лучше, чем мне — я совсем потерял аппетит, как и все остальное. Пожалуйста, садитесь оба. Меня предупредили о вашем приезде.
— Нельзя ли впустить в комнату немного света и воздуха?
— Пролить свет — да, пожалуй. Ведь присяжные сейчас именно этим и занимаются, верно?
Дадли подошел к окну, расположенному позади письменного стола, и резким движением отдернул парчовые занавеси. Комнату залил яркий солнечный свет, мы все невольно зажмурились. Джон выбрал себе кресло у дальней стены, хотя и оттуда он мог слышать наш разговор. Наверное, он считал, что Дадли был неуравновешенным и опасным, но я видела человека сломленного, всего лишь тень прежнего блистательного, уверенного в себе Роберта. Волосы его были не чесаны, а бородка, всегда безукоризненно подстриженная, теперь росла как попало. На простую белую рубаху был наброшен короткий камзол из черной кожи — отнюдь не последний крик моды.
— Ее величество посылает вам эти стихи, милорд, — сказала я, усаживаясь в кресло сбоку от его стола.
Роберт опустился на прежнее место. Он протянул руку и взял письмо — не с нетерпением, а скорее с опаской — и положил его перед собой, но открывать сразу не стал.
— Я его прочитаю, когда останусь один, — решил он. — Она отдает меня на съедение?
— Полагаю, это было бы возможно только после вынесения обвинительного приговора, — ответила я.
— Да… я тоже так полагаю. Значит, она прислала свою ближайшую подругу Кэт Эшли, чтобы сказать мне — что?
— Чтобы спросить: что вам известно о кончине супруги? Кто мог желать ей зла?
— Бог свидетель, — воскликнул Дадли, грохнув по столу кулаками и вскочив на ноги, — она тоже меня подозревает?! Ну, тогда я наверняка обречен!
Джон вскочил на ноги почти одновременно с Робертом, но тот безвольно повалился в кресло, и Джон тоже сел. У меня возникло искушение задать вопрос иначе, как-то смягчить его, но этот человек стал причиной боли и горя, независимо от того, был ли он повинен в смерти своей жены.
— Я не имею ни малейшего касательства к смерти Эми — ни прямого, поскольку я находился тогда при дворе, ни косвенного. Пожалуйста, уверьте в этом ее величество.
— Не сомневайтесь.
— На самом деле, я думаю так: если будет установлено, что это убийство, то его могли подстроить враги — мои или королевы, — хорошо зная, что подозрение падет на меня и даже на нее. К этому могут быть причастны мои соперники при дворе, которые не могут простить, что я благодаря милостям ее величества вознесся так высоко за столь короткое время. Или католики, которым хотелось бы видеть мертвой не Эми, а саму королеву.
— Мне думается, такое вполне возможно.
— Существует и другая вероятность, Кэт Эшли, — проговорил Дадли, понизив голос и наклонившись ближе ко мне. — Тот, кто своими предупреждениями настраивал королеву против меня, кто недавно получил имения и власть, мог нанять убийцу и разделаться с Эми, а меня поставить под подозрение, вынудив тем самым королеву отдалиться от меня. Не исключено, что это кто-то из тех, кто мог бы лишиться своего положения, если бы ее величество вышла замуж за меня, и тогда ее доверенным лицом стал бы я. Возможно, кто-то из тех, кто приближен к королеве, но на самом деле не слишком заботится о ее счастье.
