Уинстон Грэм - Росс Полдарк
Росс тщательно обдумал записку, прежде чем ее передать. Послание было написано в приятельском тоне и не создавало впечатления, что писалось под чьим-то давлением, Верити или Элизабет. Росс не желал усугублять трещину в их отношениях, возможно, еще существующую. К тому же казалось досадным отвергать искренний дружеский жест, в особенности от друга детства.
Воззрения Демельзы, естественно, отличались. За этим стояла Элизабет. Элизабет пригласила их, чтобы испытать Демельзу, чтобы посмотреть, какой женой она стала Россу, чтобы создать вокруг Росса атмосферу, на фоне которой он заметит, какую ошибку совершил, женившись на девушке из низшего сословия, чтобы унизить Демельзу своими изящными манерами.
Однако к этому времени Росс начинал понимать все выгоды от поездки. Он совсем не стыдился Демельзы. Тренвитские Полдарки никогда не являлись ярыми поборниками изящных манер, а Демельза обладала своеобразным очарованием, которое не могло дать ни одно воспитание в мире. Лучше зная Элизабет, он даже и не предполагал, что она снизойдет до столь мелочного враждебного поступка, и хотел показать ей, что доволен не совсем обычной заменой.
Но Демельза не находила доводы Росса убедительными.
- Нет, Росс. - покачала она головой. - Ты иди, если должен. А я не пойду. Я не их сорта. Мне и здесь будет хорошо.
- Или мы пойдем вместе, или останемся, - произнес Росс, - иначе и быть не может. Бартл всё еще ждет ответа, и я должен передать ему свадебный подарок. Пока я поднимусь наверх за кошельком, ты уж надумай стать послушной кузиной.
Демельза посмотрела с вызовом.
- Я не хочу быть послушной кузиной.
- Послушной женой, тогда уж.
- Но это будет ужасно, Росс. Здесь я миссис Полдарк. Я могу заводить часы, когда мне вздумается. Могу дразнить и таскать тебя за волосы, кричать и петь, когда захочу, играть на старом спинете. Я делю с тобой постель, а по утрам, когда просыпаюсь, раздуваюсь от важности, мечтая о серьезных вещах. Но они, они ведь не Верити, ты сам мне говорил. Посмотрят они на меня и скажут: "Боже мой", а потом отправят на кухню к Бартлу и его молодой жене.
Росс бросил на неё косой взгляд.
- Неужели ты думаешь, что они так тебя превосходят?
- Нет, я этого не говорила.
- Ты думаешь, мне следует тебя стыдиться?
В спорах Росс всегда приводил слишком весомые для нее доводы. Демельза понимала, чувствовала, но не могла подобрать слова, чтобы доказать его неправоту.
- О, Росс, они ведь люди твоего круга, - пролепетала она. - А я - нет.
- Родилась ты точно так же, как и они, - возразил Росс. - У нас одинаковые порывы, желания и капризы. Сейчас мой каприз - повести тебя в Тренвит на Рождество. Уже немногим более шести месяцев прошло с тех пор, как ты торжественно поклялась мне повиноваться. А на это что ты скажешь?
- Ничего, Росс. Вот только не хочу я идти в Тренвит.
Росс рассмеялся. В последнее время споры между ними все чаще заканчивались смехом - намек на то, их товарищеские отношения приобретает большую легкость.
Росс подошел к столу.
- Я коротко отпишу им, поблагодарю за приглашение и сообщу, что ответ мы дадим завтра.
На следующий день, как и во всех важных делах, Демельза неохотно сдалась. Росс написал, что они приедут в Сочельник и проведут Рождество в Тренвите. Но, к сожалению, дела на шахте вынуждают его вернуться домой тем же вечером.
Приглашение приняли, так что повода обижаться не было; но будь оно не от чистого сердца, Росс с Демельзой могли не засиживаться в гостях. Демельза получит возможность встретиться с ними как равная, но долго притворяться благовоспитанной не придется.
Демельза согласилась, потому что несмотря на то, что доводы Росса её не убедили, она редко могла выстоять против его увещеваний. Она охотней бы пошла к цирюльнику на шахте и вырвала шесть зубов.
На самом деле она боялась не Фрэнсиса и не старую тетушку; даже легко схватывая всё на лету, уверенности она набиралась всю осень. Загвоздка, конечно же, заключалась в Элизабет. Элизабет, Элизабет, Элизабет. Это имя звучало в ее голове при каждом шаге, когда в Сочельник они прошли поля за домом и вышли на тропинку вдоль утесов.
Демельза бросала косые взгляды на мужа, которой шагал рядом своей легкой размашистой походкой, в которой не содержалось ни намека на прежнюю хромоту. Она никогда не могла понять, о чем он думает; его сокровенные мысли скрывались за этим странным беспокойным лицом с бледным шрамом на щеке, словно напоминанием о перенесенной душевной травме. Демельза лишь знала, что сейчас Росс счастлив, и источник этого счастья - она. Она понимала, что вместе им хорошо, но не могла предугадать, как долго их счастье продлится; в глубине души осознавалa, что на крыльях судьбы к ней мчится встреча с женщиной, которую он когда-то горячо любил.
И что ужасней всего, многое будет зависеть от ее собственного поведения в последующие два дня.
День выдался ясным, с побережья дул холодный бриз. По зеленому и спокойному морю гуляла мертвая зыбь. Изредка лениво накатывались длинные волны, и, столкнувшись с сильным юго-восточным ветром, их длинный гребень начинал топорщиться, как короткие перья гагарки, всё больше вспениваясь, пока волна медленно не разбивалась, а зимнее солнце не окрашивало в разноцветную радугу разлетающиеся в стороны тучи брызг.
Всю дорогу к бухте Сола их задерживал Гаррик, который решил, что Демельза не может куда-то пойти без него, и если долго настаивать, то её добрая душа посмотрит на мир его глазами. Каждые несколько ярдов после резкого окрика большая лохматая собака ложилась на землю, где не шелохнувшись смиренно лежала, и единственным признаком жизни был лишь укоряющий взгляд налитых кровью глаз; но стоило сделать несколько шагов, как он поднимался и крадучись ковылял вслед за ними. К счастью, они встретили Марка Дэниэла, который той же дорогой возвращался домой. Марк Дэниэл подобных глупостей не терпел, и позже его заметили на дороге в Нампару, держащим Гаррика за отвислое ухо.
Демельза с Россом прошли пески и гальку бухты Сола, встретив парочку знакомых, которые учтиво пожелали им доброго дня, и начали подниматься на утес с другой стороны бухты. Прежде чем удалиться от берега, они остановились перевести дух и понаблюдать за олушами, которые возле самого берега ныряли за рыбой. Олуши летали над прибоем, их большие распростертые крылья с коричневой кисточкой на конце помогали держаться в воздушном потоке; затем они камнем ныряли, исчезнув в облаке брызг; один раз за десять-двадцать нырков они поднимались, держа в своем изогнутом клюве трепыхающуюся песчанку.
- Будь я песчанкой, - произнесла Демельза, - даже сам вид олуши был бы мне противен. Смотри, как они складывают крылья, когда входят в воду. А когда выныривают без добычи, то разве не выглядят невинно, словно ни в чем не бывало?
- Мы можем угодить под дождь, - произнес Росс, глянув на небо. - Тучи низко нависли.
- Когда-нибудь, прежде чем я умру, мне хочется отправиться в путешествие на корабле. Во Францию, Шербур, Мадрид, а может, и в Америку. Полагаю, в море много разнообразных смешных птиц побольше олуш. Почему ты никогда не рассказываешь мне про Америку, Росс?
- Прошлое никому не приносило пользы. Лишь настоящее и будущее имеют значение.
- Отец знавал человека, побывавшего в Америке. И тот никогда ни о чем другом не говорил. Думаю, половину своих историй он выдумал.
- Фрэнсису повезло, - произнес Росс. - Он провел целое лето, путешествуя по Италии и Европе. Я подумывал тоже отправиться в путешествие. Но затем разразилась война, и я поехал в Америку. А когда вернулся, кроме своего уголка Англии не желал ничего. Странно.
- Я хочу когда-нибудь побывать во Франции.
- Мы можем в любое время отправиться в Роскоф или Шербур на одном из куттеров в Сент-Агнесс. В детстве я часто так путешествовал.
- Я бы охотней поплыла на большем корабле, - ответила Демельза. - Чтобы не бояться, что таможенники перехватят.
Они продолжили свой путь.
У дверей Тренвит-хауса их поджидала Верити. Она, подбежав, поцеловала Росса, а затем Демельзу. Демельза на мгновение прижала её к себе, глубоко вдохнула и вошла в дом.
***Первые несколько минут оказались испытанием для всех, но смотрины состоялись. К счастью, и Демельза, и семейство Тренвит-хауса находились в наилучшем расположении духа. Фрэнсис мог быть обаятельным, когда хотел, а тетушка Агата, подогретая глотком ямайского рома и облаченная в свой второй по красоте парик, вела себя кротко и учтиво. Элизабет улыбалась, легкий румянец придавал очарования её цветущему лицу. Трехлетний Джеффри Чарльз в бархатном костюмчике вышел вперед и, положив палец в рот, уставился на гостей.
В самом начале тетушка Агата вызвала легкое беспокойство, отрицая, что слышала про брак Росса, и потребовала изложения всех деталей. Затем ей захотелось узнать девичью фамилию Демельзы.
