Поручик Державин - Людмила Дмитриевна Бирюк
И назовет он свое сочинение так: "Воспоминания в Царском Селе".
***
Утром 8 января в актовом зале Лицея было нарядно и празднично. Паркетный пол сверкал, в огромные окна лился солнечный свет, посредине стоял длинный стол, крытый красным сукном с золотой бахромой. Вдоль стен были расставлены кресла для почетных гостей — столичной знати, важных чиновников и генералов. Все ждали приезда Державина.
Лицеисты сбежались вниз, к парадной двери, боясь упустить любую мелочь. Пухленький близорукий Дельвиг пробрался вперед и, потеснив долговязого Кюхлю, стал рядом с Пушкиным.
— Мне непременно надо быть поближе к Державину, — объяснил он, волнуясь. — Я решил подойти к нему и поцеловать его божественную руку, написавшую "Водопад!".
— Правую или левую? Может, он левша?
— Ты невыносим!
В этот момент входные двери распахнулись, в проем ворвался свежий морозный воздух, а вместе с ним — припорошенные снегом гости, среди которых лицеисты по многочисленным портретам узнали Гавриила Романовича Державина!
Лакеи суетились возле него, обмахивая щетками снег с плисовых сапог, принимая шубу и бобровую шапку.
Державин был в старомодном екатерининском парике и в красном мундире тайного советника, увешанном орденами. Он раскланялся с министром просвещения и профессорами, а потом весело поздоровался с лицеистами, которые буквально пожирали его восхищенными глазами. "Как царя встречают! — подумал Державин. — А цари-то тоже люди, не небожители"… Он вспомнил, как однажды в молодости стоял в карауле и к нему вдруг подошел император Петр Федорович, обратившись с простым естественным вопросом. Державин усмехнулся, жестом подозвал швейцара и запросто спросил:
— Где тут у вас нужник, братец?
В устах "божества" этот вопрос прозвучал так простодушно, что общее напряжение и робость мгновенно пропали, всем стало легко. Когда лакеи бережно увели старика, Пушкин насмешливо спросил:
— Что же ты, Тося, не поцеловал ему руку?
— Не знал, какую — правую или левую! — парировал Дельвиг.
Лицеистов пригласили в зал, уже полностью заполненный гостями и родственниками воспитанников. Профессора заняли места за экзаменационным столом, а когда появился Державин, публика взорвалась аплодисментами, на что поэт ответил легким поклоном и сел на отведенное ему место рядом с Разумовским. Устроившись в уютном кресле, старик тут же прикрыл глаза. Полковник Фролов бросил вопросительный взгляд на министра, и тот, пожав плечами, дал знак начинать экзамен.
Один за другим выходили лицеисты и читали стихи Ломоносова, Тредиаковского, Сумарокова… Разумеется, звучали и творения Державина: их разбирали, цитировали, ими восхищались. Патриарх выглядел усталым, видно было, что экзамен его утомил. Затем настала очередь лицейских поэтов. Гость сразу очнулся и внимательно выслушал Дельвига, Илличевского и Кюхельбекера. Всем он дал благосклонный отзыв, глаза его оживленно заблестели. Последним вызвали Александра Пушкина.
Он вышел на середину зала и, остановившись в двух шагах от Державина, попросил позволения начать. Поэт кивнул и оглядел хрупкую фигурку смуглого кудрявого юноши. "Арапчонок!" — мелькнуло в голове, и больше он ни о чем не успел подумать…
Ему вдруг почудилось, что в зале зазвучала музыка. В одно мгновенье она наполнила все его существо… Она опьяняла и оживляла одновременно. Музыка исходила из уст этого мальчика, читающего стихи, лучше которых Державин никогда ничего не слышал. Старческие глаза его широко раскрылись, он невольно привстал, приложив ладонь к уху, весь подавшись вперед. Жадно ловил он каждое слово льющихся к нему удивительных стихов, в которых явственно слышались отзвуки великой поэзии прошлого, но в то же время раздавался новый, неведомый голос.
Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны,
Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных,
Сердца их мщеньем сожжены.
Весь зал, уставший от трехчасового экзамена, словно пробудился ото сна, внимая необыкновенному отроку. А когда он смолк, воцарилась звенящая тишина. Все боялись пошевелиться…
— Я не умер! — воскликнул Державин, протягивая через стол дрожащие руки. — Вот кто заменит меня!
Увидев слезы восторга на его морщинистом лице, Пушкин вдруг тоже разрыдался и в волнении выбежал из зала.
— Верните его! — требовал старый поэт. — Я хочу его обнять!
— Немедленно разыскать! — приказал полковник Фролов.
— За ним уже послали, сейчас приведут! — заверили его профессора.
Но в тот день Пушкина так и не нашли. В одном мундире он убежал в зимний сад и, не чувствуя холода, бродил по дальним аллеям, пока не успокоилось его бешено стучащее сердце…
***
Прошел год после незабываемого экзамена в Лицее. Державин еще больше подряхлел, но был душевно спокоен. На закате своих дней он успел увидеть юного гения, которому мог с чистым сердцем передать лиру перед своим уходом. "Вот он, мой наследник! — с гордостью думал поэт. — Он пойдет дальше меня…"
Хотя ода Пушкина, прочитанная на экзамене, соответствовала всем канонам классицизма, Державин знал, душой чувствовал, что этот гениальный мальчик скоро будет сочинять по-новому, совсем не так, как в минувшем XVIII веке…
"Мои стихи рано или поздно канут в забвение. Что останется от меня? Быть может, только имя…"
Смерти Державин не боялся. В своих грехах он давно уже покаялся и смиренно ждал конца. В эти дни он был особенно ласков с женой, называл ее Миленой, а себя — Руином. Даша, смеясь, закрывала ему рот ладошкой и грозила пальцем.
Утром 8 июля 1816 года лил дождь, но после обеда распогодилось, лучи солнца пробились из-за туч. Заботливо укрытый Дашей клетчатым пледом, Державин сидел у открытого окна в любимом кресле, глядя, как ласточки высоко парят над землей.
— К хорошей погоде! — улыбнулась Дарья, взглянув на небо.
Гавриил Романович вдруг встрепенулся и попросил принести аспидную доску и мелок.
Она удивилась и обрадовалась, потому что муж уже давно не сочинял стихов. Живо метнулась к письменному столу, немедленно подала все, что он требовал, а потом на цыпочках вышла из кабинета, прикрыв дверь неплотно, чтобы услышать его колокольчик.
"Поэту следует творить, не помышляя о бессмертии, — мысленно говорил сам с собой Державин, проверяя, хорошо ли заточен мел. — Я жил в своем времени, падал и вставал в свой век. И не мне судить, чего я достоин. Есть Бог, который каждому воздаст по делам его…"
Некоторое время Державин наблюдал за полетом ласточек. Вдруг одна из них, трепеща крыльями, влетела через окно в его кабинет и, сделав круг, снова воспарила в небо.
— Пленира… — прошептал он. — Ты за мной? Потерпи, я скоро!
Устроив на коленях доску, Державин стал что-то записывать на ней мелом. То и дело стирал слова, надолго задумывался, писал снова. Время летело незаметно…
Гавриил Романович долго не звонил, увлеченный работой, а Даша не смела его беспокоить. Наконец
