Н. Северин - Последний из Воротынцевых
Воротыновский барин совсем оглупел и не то в юродство, не то в младенчество впадает. Светский лоск, так старательно и любовно наведенный на него у Ратморцевых, вдруг как-то сошел с него, едва он только очутился вдали от них, и с каждым днем становился он все больше и больше похож на полоумного Гришку, которого ребятишки того села, где он жил с мужиками, постоянно дразнили подкидышем.
Как у растения, искусственно выгнанного парами в оранжерее, жизненная деятельность прекращается, едва только оно попадает в другую атмосферу, так и в Григории Александровиче чахло умственное развитие, вызванное искусственным напряжением воли и нервов под влиянием страстного желания скорее наверстать потерянное время, чтобы занять в обществе подобающее ему по рождению и состоянию место и приблизиться к идеалу, воплощением которого служили для него Соня с Верой. Они были для Воротынцева, что солнце для цветка. Ему было и темно, и холодно без них, ничем не мог он согреться, и все то, для чего его вырвали из той среды, где он прозябал, богатство, знатность, власть потеряли для него в их отсутствие всякий смысл. Без них ничем не находил он в себе ни силы, ни охоты пользоваться.
— В первое время они очень интересовались всем, что до их покойной маменьки касалось, — рассказывал священник Маланье. — Разыскивали тех, кто ее здесь помнит, и расспрашивали про нее, отыскали ее письма в бюро, те, что она супругу писала, а управитель вместо того, чтобы на почту отправлять, в бюро складывал.
— С той поры, как он эти письма нашел, и начал юродствовать, — вставила попадья.
— Да, да, нервный припадок падучей с ним тогда и приключился, — согласился с нею муж. — Однако они тогда еще в умственных занятиях себе удовольствие находили. Книжки читали, и я сам отвозил на почту письмо от них в Петербург. Но это уж было последнее, с той поры вот уже третий месяц, как они не берут пера в руки, от всякой беседы уклоняются и норовят все одни куда-нибудь подальше уйти. Доктор, что сюда приезжает для них, говорит, будто им эти припадки на мозг сильно действуют, и что они таким манером могут совсем с ума сойти. Пуще всего душевных потрясений должно остерегаться.
Этот разговор был прерван появлением девочки с барского двора.
— Их барыня к себя зовут, — заявила она, дергая попадью за юбку и указывая на Маланью.
— Скажи барыне, что сейчас приду, вот только отдохну маленько, — важно ответила последняя, вытирая белым платком пот, выступивший на ее лбу от горячего чая в совокупности с сильными душевными ощущениями.
Девчонка убежала исполнять поручение, а Маланья сказала попу с попадьей, что она давно знает их барыню. Где именно и при каких обстоятельствах она познакомилась с последней, об этом она умолчала, но по тому, как она презрительно поджимала губы, произнося ее имя, можно было догадаться, что не большим почетом пользуется в ее глазах молодая воротыновская барыня.
Выпив еще чашечку чая с медом и поблагодарив гостеприимных хозяев за угощение, она еще расспросила про кое-кого из дворовых, не выражая, впрочем, желания повидаться с теми из старых знакомых, что остались еще в живых, и лишь после этого степенно и не торопясь поднялась из-за стола, поправила платок на голове и медленно направилась к усадьбе.
В маленьком домике, окруженном со всех сторон запущенным садом, Маланья Тимофеевна застала одну только барыню. На ее вопрос: «А барин где?» — молодой малый в нанковом сюртуке ответил:
— Барин таперича и ночевать домой не приходят. Им в старом доме постель постилают, и они там одни с Арабкой. А барыня в спальне, приказали вас туда провести. Вон дверь-то прямо, туда и идите.
Но прежде чем последовать этому совету, Маланья заглянула через растворенную дверь в комнату, на которую ей указали, и увидала большую кровать красного дерева с пуховиком, подушками и штофным одеялом, трюмо, швейный столик с креслом у окна и еще несколько шкафов, кресел и столов, беспорядочно сдвинутых в кучу и покрытых густым слоем пыли.
К посетительнице вышла навстречу молодая девушка, по виду горничная, и, заметив, с каким любопытством она заглядывает в спальню, пояснила, что барыня сюда уже неделю как не входит, потому и беспорядок.
— Почивают они таперича на диване в бывшей ковровой, а кушать изволят в беседке, что у ручья.
— Ну, а всегда-то где они сидят? — спросила Маланья.
— Да разно: одну недельку тут поживут, другую — там. Тоска им на одном-то месте, вот и меняют. И мебель постоянно чтобы была у них новая перед глазами. Уже почти всю мебель из дома перетаскали то в один флигель, то в другой, то в каменную беседку, то в деревянную. Сама расставит, приберется, в вазы свежих цветов прикажет нарезать. Постоит так мебель день, другой, барыня и велит убрать, другую принести. А на прошлой неделе вздумала на мельнице ночевать, узнала, что барин там поблизости у пасечника поселился, ну, и сама туда за ним поехала.
«Она, значит, вся свою жизнь проводит в поисках за мужем и в том, чтобы незаметно следить за ним. Сладкая жизнь, нечего сказать! — думала Маланья, слушая рассказы горничной. — Стоило из-за этого воротыновской барыней сделаться!»
Эти размышления, однако, были прерваны появлением самой барыни.
Тоже переменилась, постарела лет на десять и опустилась не менее мужа и дочка капитана Ожогина. Маланья не узнала бы ее, если бы судьба столкнула их в другом месте. Одета Полинька была небрежно, волосы беспорядочными кудрями выбивались из-под ночного чепчика, белый вышитый гладью капот, весь перемятый, на ногах стоптанные бархатные туфли.
Она тотчас же заговорила с Маланьей про Марфу Александровну с большой любовью и участием.
— Бог знает что я дала бы, чтобы узнать, что она счастлива! — повторила она несколько раз с глубокими вздохами. — Не гневается она на меня за то, что я за Григория Александровича вышла? Нет?
— Чего же им гневаться? — сдержанно ответила Маланья. — Судьба ваша, значит, такая, от Бога так было положено.
Но больше всего удивили Маланью при этом свидании расспросы Полиньки про Ратморцевых. Оказывалось, что здесь одно только было известно, а именно — что барышни Ратморцевы заболели и что Сергей Владимирович взял продолжительный отпуск, чтобы пожить с семьей за границей. Когда Маланья сказала, что Софья Сергеевна скончалась уже месяца три тому назад, и что тело ее привезли хоронить в Святское, и что теперь, поди чай, и Вера Сергеевна умерла: безнадежна она была, когда сестрицу-то хоронили, — Полинька побледнела от испуга.
— Господи! — вскрикнула она, всплескивая руками. — Да как же это? Неужели? Ты это наверное знаешь? — бессвязно пролепетала она.
— Верно, сударыня. От Ратморцевых людей мы это знаем. Похоронивши одну дочку, Сергей Владимирович опять уехали за границу, в то место, где супруга их с другой их барышней осталась. Очень, говорят, была тогда Вера Сергеевна слаба: поди чай, и ее тоже в гробу в Святское привезли, чтобы рядом с сестрицей похоронить.
Она хотела еще что-то прибавить, но смолкла на полуслове, заметив исказившееся от ужаса лицо своей слушательницы и ее пристальный взгляд, устремленный на дверь, у которой остановилась Маланья.
Последняя невольно оглянулась и увидала барина.
Он стоял в двух шагах от нее, прислонившись к стене, бледный как полотно, с бессмысленно выпученными глазами, из его груди вылетало тяжелое прерывистое дыхание. И вдруг, в ту самую минуту, когда Полинька сорвалась с места, чтобы кинуться к нему, его лицо исказилось, и он с диким воплем повалился на пол. Когда его подняли и положили на кровать, тело его сводило судорогами, глаза закатились, и изо рта показалась пена.
Чтобы помогать Полиньке ухаживать за мужем, Маланья отложила на целую неделю свой отъезд. Но через неделю случилось происшествие, вследствие которого ей пришлось еще с месяц прожить в Воротыновке.
Дня через три после припадка Григорий Александрович поднялся с постели и стал бродить сначала по комнатам, а потом на террасе и по саду. Он был, как всегда, молчалив и задумчив, но кроток и без обычного раздражения выносил ухаживания жены. И вдруг однажды утром, когда вошли в спальню, его там не оказалось. Кинулись искать его в сад, в лес, на мельницу, нигде не было.
Вся деревня поднялась на ноги в поисках барина. Полинька каждый день увеличивала сумму, обещанную тому, кто найдет барина живым или мертвым или даст о нем весть, она обещала дать вольную тому человеку, а также и семье его, но ничего из этого не выходило: дни шли за днями, недели за неделями, а воротыновский барин не отыскался.
Маланья советовала Полиньке переехать на житье в город.
— По безвестному отсутствию вашего супруга вам должны дать полномочие на управление его имениями и назначить опеку, — говорила она ей. — Вам и найти-то его легче будет, когда губернатор в это дело вмешается, он всюду, по всей губернии даст приказ искать его. Может, Григорий Александрович уже давно из нашего уезда отбыл.
