Николай Гейнце - Современный самозванец
Перед духовным взором Савина восстала обаятельная фигурка молодой дочери Усовой.
Какая-то давно уже им не испытываемая теплота наполнила его сердце – ему показалось, что именно это чувство он испытывал только тогда, когда проводил незабвенные, быстро промчавшиеся минуты около его несравненной Марго.
«Ужели я влюблен?» – мысленно воскликнул Николай Герасимович и внутренне рассмеялся над самим собой.
Желающих метать банк не нашлось.
Игра прекратилась.
Гости стали расходиться по домам.
Только некоторые сдались на усиленные просьбы Капитолины Андреевны и остались ужинать.
Одни из первых простились с хозяйкой Николай Герасимович Савин и Григорий Александрович Кирхоф.
Полковница их особенно не удерживала.
Была великолепная звездная ночь.
Приказав экипажу следовать за ними, Савин и Кирхоф пошли пешком.
– И вы говорите, что этот человек держит все нити в своих руках?.. – спросил Николай Герасимович своего спутника.
– Это так же верно, как то, что мы идем рядом с вами…
– Это очень хорошо, мне бы хотелось вывести на чистоту всю эту историю… Вы, значит, как и я, уверены, что Сиротинин невинен?
– Я это знаю давно.
– Это ужасно… Только я, испытав на своем веку весь ужас тюремного заключения, могу безошибочно судить, что это такое… У меня была еще надежда на оправдание, а тут…
– Тут нет никакой надежды… Все улики против него…
– Надо спасти его…
– Наш «граф», кажется, не очень хорошо чувствует себя в вашем присутствии.
– Вы заметили?
– Еще бы… А потому…
– Вы думаете, что моя просьба на него подействует?
– Она будет для него приказанием, как и моя.
– Как и ваша?
– Я его держу в руках тем же, да кроме того, у меня есть с ним старые счеты… Вы мне в них не помешаете, а потому-то я так охотно повез вас сейчас же к нашей «дорогой полковнице».
– Я вам очень благодарен, мне так хотелось бы оказать услугу Елизавете Петровне Дубянской.
– Ах, это компаньонке Селезневой, которая бежала с Нееловым?
– Она теперь госпожа Неелова.
– Он на ней женился? А здесь поговаривали, что он раздумал…
– Ему не позволили этого…
– В эту Дубянскую влюблен Иван Корнильевич Алфимов, а она друг детства Дмитрия Павловича Сиротинина, и как обыкновенно бывает, детская дружба перешла в более серьезное чувство… Быть может, ревность молодого Алфимова и была побудительной причиной: спасая себя, погубить кассира и соперника?..
– Какая подлость! – воскликнул Николай Герасимович.
– Бедный юноша не так виноват, он всецело в руках нашего пресловутого графа, и тот играет им как куклой… Если бы Корнилий Потапович вторично теперь сделал ревизию кассы, то он бы сам понял, кто был и первый вор.
– Вы думаете?
– Я в этом убежден… Но ему не до того… Старик совсем сошел с ума и только и бредит женщинами… Он ревнует к ним даже сына…
– Этот старый коршун… – с гадливостью сказал Савин.
– Да! Наш Сигизмунд помогает обоим и умеет устроить, чтобы старик и молодой не встречались на одной дорожке!..
– Ну, дела!.. – заметил Савин.
– Да, уж такие дела, что и не говорите. Чего стоит одна наша полковница… Видели?
– Видел… и на первых порах мне даже пришлось сыграть роль доброго гения этой чистой голубки, попавшей в стаю галок и коршунов…
– И конечно, голубка совсем очаровалась своим добрым гением?
– Она дитя…
– Детям-девочкам именно и нравятся такие…
– Какие?
– Как вы… Рыцари без страха и упрека.
Николай Герасимович вздохнул. Образ Веры Семеновны Усовой снова восстал перед ним, и снова он ощутил приятную теплоту в своем сердце.
Собеседники вышли на набережную Невы, сели в экипаж и поехали по домам, продолжая беседовать друг с другом.
II
В гостинице «Англия»
Владимир Игнатьевич Неелов был очень доволен, свалив со своих плеч «обузу», как он называл Любовь Аркадьевну, и окунулся с головой в вихрь московских удовольствий.
Он стал даже, действительно, серьезно ухаживать за дочерью одного московского купца-толстосума, имевшего великолепные дачи в Сокольниках и любившего перекинуться в картишки.
Неелов пропадал у него на даче с утра до вечера, гоняясь за двумя зайцами, обыгрывая отца и расставляя тенета богатейшей московской невесте.
Мадлен де Межен все более и более привязывалась к молодой девушке и, повторяем, почти была с нею неразлучна.
Часто она оставляла Любовь Аркадьевну ночевать у себя, и они по целым ночам говорили «по душе».
Николай Герасимович также с некоторого времени бывший не прочь пользоваться «холостой свободой», ничего не имел против этого, а, напротив, чрезвычайно любезно присоединял свои просьбы не оставлять Мадлен одну, когда он должен уезжать «по делам», к приглашениям своей подруги жизни.
Долинский оказался правым.
Савин совершенно легально проживал в Москве, и из адресного стола посыльным «Славянского Базара» была доставлена точная справка о его местожительстве.
На другой же день по получении этой справки Сергей Павлович поехал к Николаю Герасимовичу.
Он застал его за завтраком вместе с Мадлен де Межен и Любовью Аркадьевной, как раз в этот день ночевавшей в гостинице «Англия».
– Боже мой, какими судьбами! – воскликнул было Савин при входе, в номер Долинского, но остановился, увидав Любовь Аркадьевну, которая, смертельно побледнев, встала со стула, но тотчас же снова не села, а скорее упала на него…
Из рассказов Мадлен де Межен он знал, что молодой адвокат близок с домом Селезневых, – любил молодую девушку и даже желание ее отца было, чтобы он сделался ее мужем.
Николай Герасимович догадался, что Сергей Павлович приехал в Москву по следам беглецов.
Этим объясняется и испуг молодой девушки, вскоре, впрочем, оправившейся и бросившейся к Долинскому.
– Вы из Петербурга, что папа и мама, что брат?..
– Папа и мама здоровы, а ваш брат со мной в Москве, с нами и Елизавета Петровна Дубянская.
– Где она? Где? – воскликнула радостно Любовь Аркадьевна.
Только теперь, когда положение ее выяснилось, она поняла и оценила свою бывшую компаньонку.
– Очень рад, очень рад вас видеть… Сперва надо хлеба и соли откушать, а потом успеете переговорить на свободе, мне надо уехать, а Мадлен… Но позвольте вас представить.
Савин представил Долинского Мадлен де Межен.
– Я очень рада, заочно я знаю вас давно и благословляю как спасителя Nicolas, – сказала француженка.
– Какое там спасение… – улыбнулся Сергей Павлович.
– Мадлен тоже пойдет переодеваться. У ней это продолжается несколько часов.
– Nicolas! – с упреком сказала молодая женщина.
– Уж верно, матушка, да я ведь к тому, что у Сергея Павловича будет время переговорить с Любовь Аркадьевной. А теперь милости просим.
Слуга по звонку Николая Герасимовича принес лишний прибор, и Долинский уселся за стол.
Разговор за завтраком, конечно, не касался цели его приезда в Москву, а вертелся на петербургских новостях.
По окончании завтрака Савин тотчас же уехал, а Мадлен де Межен удалилась в другую комнату.
Молодые люди остались с глазу на глаз.
Наступила довольно продолжительная пауза.
Вдруг Любовь Аркадьевна как-то вся вздрогнула и залилась слезами.
– Вы плачете… О чем? – встав со стула, сказал Сергей Павлович и подошел к молодой девушке.
Молодая девушка продолжала рыдать.
Он взял со стола недопитый ею стакан содовой воды и поднес ей.
– Выпейте и успокойтесь… Не терзайте меня.
Он смотрел на нее с выражением мольбы.
Она порывистыми глотками выпила воду и подняла на него свои чудные заплаканные глаза.
Он взял ее за руку и отвел к маленькому диванчику, на котором и усадил ее, а сам сел рядом.
– Нет, – начала она, – так нельзя, я думал, что найду вас счастливой и довольной, рука об руку с любимым человеком.
Любовь Аркадьевна вздрогнула.
– А между тем, – продолжал он, – я нахожу вас среди чужих людей, грустной и, видимо, несчастной. Это выше моих сил, мне тяжело было бы видеть вас счастливою с другим, но несчастной видеть еще тяжелее… Я был когда-то вашим другом… Вы сами дали мне право считаться им. Теперь же я скажу вам, что я любил и люблю вас без конца.
Он вдруг порывисто схватил ее руку и поднес ее к своим губам. Молодая девушка с каким-то испугом отняла ее.
– Ах, оставьте, пощадите меня! – воскликнула она со слезами в голосе.
– Поймите же, Любовь Аркадьевна, что я готов отдать жизнь, чтобы заменить ваши слезы веселой улыбкой… Наконец, я помню, что вы когда-то относились ко мне сердечно… Почему же вы не хотите быть со мною откровенны?
– Нет! Нет! Это невозможно… О, если бы вы знали все!
– Ну, а если я… если я уже почти все знаю! – воскликнул Сергей Павлович.
Молодая девушка мертвенно побледнела и долго смотрела на него широко открытыми глазами, в которых мгновенно исчезли слезы горя и появилось мучительное выражение безысходного отчаяния.
