Алексей Салмин - Буря на Волге
— Помоги, браток, солдату! — ответил полковник.
— Солдат, так можно вытащить, — ворчал, спускаясь с откоса, ездовой.
— Сюда! Сюда! Направо! — кричал полковник.
— Вижу, — сказал солдат, хлюпая ботинками в болотной жиже. — Ну-ка, давай руку. Ну, брат солдат, ты, видно, на кухне воевал, больно тяжел...
— Нельзя ли полегче? Так руку вывернешь. Ох, моченьки моей нет! — стонал полковник.
Подхватив его под мышки, солдат помог ему взобраться на парную повозку и только теперь разглядел на плечах спасенного полковничьи погоны. «Ах, черт побери, как это я раньше не разглядел», — думал солдат, узнав своего командира полка.
Утром был привал на кормежку лошадей. Полковник, не найдя своего фаэтона и кучера, ходил в обозе грозный, как туча.
— Ты что, сволочь, весь грязный? — рычит он на солдата, намереваясь поддеть кулаком в зубы.
— Нельзя ли полегче, господин полковник? Так можно руку вывернуть, — напоминает солдат.
— Ах, это значит ты? Ну, ну, прощаю, — ворчит полковник, узнав своего спасителя.
Но в это время невдалеке разорвался снаряд.
— По коням!
Все кинулись на повозки и погнали дальше. Снаряды начали рваться около самой дороги, подкашивая людей и лошадей.
На седьмые сутки отступление было приостановлено. Снаряды перестали падать, войска уже вышли на старую русскую границу. На этой позиции полк закрепился надолго. Ни отступать, ни наступать приказа не было. Да и неприятель успокоился, перестал стрелять и продвигаться дальше, видимо, тоже был не намерен.
Вскоре в стране произошли грандиозные перемены. Власть, завоеванная Октябрьской революцией, перешла к Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Когда Чилим вернулся в полк, там уже был получен приказ переизбрать все армейские комитеты, упразднить офицерские звания, снять погоны и кокарды. Большинство офицеров этому приказу подчиниться не пожелало. По предложению полкового комитета солдаты избрали комиссию по срезанию офицерских погон. В первую же ночь после приказа большинство офицеров полка скрылось.
Чилим нашел своих одновзводцев в деревенской избенке. Переступив порог, он весело крикнул:
— Здравствуйте, товарищи! Поздравляю вас с победой Октябрьской революции!
— Ура! Васька пришел, — жали руку Чилиму друзья.
— А где мой земляк Ефим? — обводя взглядом присутствующих, спросил Чилим.
— Нет твоего земляка, остался один только я, — сказал Ильяс.
— А что, ранен, убит?
— Откомандировали его в другую часть, он тут недалеко, в соседней деревне, — пояснил Ильяс.
— А Кукошкин куда девался?
— О, Кукошкин теперь подымай выше, в штабе дивизии.
— Как он туда попал?
— А помнишь, наша старый командир полка, Дернов?
— Ну, как же мне не помнить, это ж мой старый приятель, — улыбнулся Чилим.
— Так вот, он теперь командиром дивизии стал и Кукошкина к себе взял.
Вот это действительно будет командир! — заключил Чилим, — А наш ротный Голиков?
- Убежал, окаянный. Командир полка тоже сбежал.
- Кто вместо него теперь? — спросил Чилим.
— Собирал собранья, выбирал старший унтер Тычкина. Он будет хороша, ему полный грудь медаля, креста. А ты не слыхал, Васька, солдаты калякал, скоро война кунчат?
— Скоро, скоро, Ильяс, опять поедем на родную Волгу!
— Не знай, скоро ли отвоюемся с новыми-то командирами, — сказал солдат Куземкин, который был недоволен отменой офицерских званий и вступил в спор с Чилимом. — Какая уж это армия без офицеров...
— Да, да, — посочувствовал Чилим. — Теперь в зубы совать некому будет.
— А ты думаешь новый-то командир не сумеет сунуть в зубы? Еще покрепче офицерского заедет мужицкой-то лапой, — возразил Куземкин.
— А чего же тогда тужить? Мы опять в этом смысле не проиграли, — отшутился Чилим.
Все рассмеялись.
— Нет, товарищ Куземкин, — начал Чилим. — Вы думаете, что армия без офицеров существовать не сможет? Это неправда. Армия без офицеров существовать может, а вот без командиров — нет. Если мы выбрали командира, то будьте любезны ему подчиняться и выполнять его приказания, будь он офицер или рядовой солдат.
— Так-то оно так, а все как-то получилось неловко, — сказал Куземкин.
— Все будет ловко, — заключил Чилим.
Узнав о прибытии Чилима, пришли солдаты и из других взводов осведомиться о его здоровье. Спрашивали, побывал ли он дома.
— Вот это не удалось. В команде выздоравливающих был, а домой не пустили, выписали прямо в роту.
Через несколько дней явился и Бабкин из соседней деревни.
— Вася! Друг мой! — воскликнул Бабкин, обнимая Чилима. — Ну как, вылечился, поправился? Как себя чувствуешь?..
— Как будто ничего, — ответил Чилим.
— Да видать и по физии, — заметил Бабкин. — Ну что ж, со свиданьем! Давай кружку, промочим немножко горлышко, я принес.
— Где ты достал?
— Э, брат, мы там живем богато, вся деревня курится, к рождеству припасают, в каждом доме закваска.
— Ну, за наше свиданье и за будущий мир!
— Вали, вали! — поощрял Бабкин.
— Ну, как у вас там? Что говорят насчет замирения? — спросил Чилим.
— Да будто скоро кончится вся эта музыка... Здорово надоело, да и жрать стало нечего, хоть к мужикам воровать иди. Ты видал, какие запасы были на станции Пидгайцы? А чего оттуда вывезли? Да ровным счетом ничего. Как было все в штабелях, под брезентами, так все и осталось неприятелю. Мы при отступлении последними проходили. Люди подходят голодные, босые, а там лежат штабеля сапог и всякого другого обмундирования, Солдаты сколько ни доказывали, что они идут последними, а за ними двигается неприятель, охрана отвечала: «Приказа нет выдавать», — закончил Бабкин.
— Ну, Васяга, я рад, что ты выздоровел, ведь что сделал, сволочь, чуть было не убил тебя. Ну и мы ему тоже дали хорошую мойку, хотели было совсем решить, да Кукошкин вмешался, разговорил. Ничего, и так ему порядком насовали, жив будет, так долго не забудет. Заговорились мы с тобой, уже темнеет, надо к своим бежать. Ты, Вася, приходи послезавтра ко мне.
— Ладно, приду, — сказал, прощаясь, Чилим.
— Ты обязательно, буду ждать.
И друзья распрощались.
После ухода Бабкина пришел проведать Чилима вновь выбранный ротный командир Кузьма Игнатьевич Тычкин.
— Здорово, больной! Ну, как ты тут, ничего устроился? — спросил он Чилима.
— Хорошо, тепло, и хозяйка старательная.
— Ты, видать, повеселел... — улыбнулся Тычкин.
— Друг приходил, немножко принес, — ответил Чилим и, желая перевести разговор на другую тему, спросил: - Вы думаете, товарищ ротный, теперь наши кресты старухам на шею годны?
— Пожалуй, так, — согласился Тычкин.
— У вас, говорят, полная грудь?
— Есть три штуки.
— Думаю, не за карие глаза получили?
— Такие в штабах корпуса и дивизии получают, а наше дело иное: или, или. Вот, помню, однажды командование дает такой приказ — любой ценой языка добыть. Командир роты вызывает меня и говорит: «Ефрейтор Тычкин, даю тебе двух стрелков и чтоб душа из тебя вон, а языка приведи». «Да ведь день, — говорю. — Как подберешься к ним?». «Не разговаривай, выполняй приказ!» — крикнул он.
Вышли мы втроем — Бобровнин, Петровнин и я. Думаю: что будем делать, как выполнять приказ? Если бы ночью, тогда разговор другой, а то ведь день. Ну, идем тихонько, пробираемся лесом, чтоб самим не попасть в лапы. И так пробираемся от дерева к дереву — то скрючившись, то ползком. Видим — впереди громадная сосна свалена. Залегли за нее и начали наблюдать за противником. А со стороны неприятеля три австрияка лупят к этой же сосне. «Готовьтесь», — сказал я своим стрелкам. Австрияки все ближе подходят, я им — раз гранату под ноги. Они хлоп на землю вниз мордами. Тут мы и накрыли. Они кричат: «Пан, ваш!» Ну, всех и доставили в штаб.
А однажды вот через Стрый переправлялись, тоже за языком. Многих тогда побили, а я как-то уцелел. А когда вернулся в роту, командир спросил: «Младший унтер Тычкин! Что это вороны тебе расклевали картуз?» Снял я фуражку и сам не пойму: повыше кокарды дырка, а верх распорот. Если бы на вершок ниже, получил бы березовый крест. Вот как они, кресты-то, доставались, — закончил Тычкин.
Утром следующего дня Чилим отпросился у ротного сходить к Бабкину.
— Явился! — крикнул Ефим, встречая Чилима.
Вскоре Бабкин истопил хозяйскую баню, и раздался его голос:
— Васька! Пошли париться!
В густом пару жаркой бани Чилим бил себя по спине и бокам березовым веником, приговаривая:
— Вот это по-нашенски, вот это по-земляцки! А ну-ка, поддай пожарче!
— На, на, не жалко, только совсем не запарься.
После бани выпили по маленькой, и на следующее утро Чилим возвратился в роту, где уже ждал его ротный командир. Тычкин сообщил, что Чилиму разрешен двухмесячный отпуск по болезни. Увольнительный билет подписали командир полка и полковой комитет.
