Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век
— Ходили уже в Литву, — отмахнулся Юрий. — Лазарь ходил. Ты где, торговый человек?
— Здесь я, государь, — отозвался купец.
— Только и дошел-то он до Новугорода, а дальше купцы новгородские не пустили, сами торговлю ведут. За хлебушко такую цену заломили, что… Да чего там говорить! Купцы новгородские только о выгоде своей пекутся, им и дела до чужого лиха нет!
— Народ из городов по деревенькам направить надобно. Там хотя и голодно, а все на земле прокормятся, — предложил кто-то из сидящих по лавкам у входа в думную палату.
— Так кто был в силах, уже сошел и без твоего совета, — прошамкал беззубым ртом боярин Евмен Федорович и, помолчав, как бы рассуждая, продолжил: — Кто зиму переживет, того летом лютая свалит. — И пояснил: — Сеять нечем, а значит, и собирать по осени будет нечего.
— Чего каркаешь? — подал голос из своего угла воевода Еремий Глебович. — Нам бы только до теплых денечков дожить, а там Волга-кормилица очистится, по ней хлебушек и придет. С юга ли, с севера, а хлебушек будет, — заявил он уверенно.
Растолкав стоявших в дверях купцов, в палату протиснулся Ермила Лукич. Приблизившись к креслу, в котором сидел Юрий Всеволодович, он перекрестился на образа, поклонился князю и не спеша начал:
— Прости, великий князь, коли скажу не в лад с другими речами, но сколь ни гадай, а все одно выходит: за допомогой идти надобно к булгарам. Хотя и зол я на них, что изведал земляной ямы в Ошеле, а поклониться бедой след перед соседом. Булгары ноне покладисты, у самих беда на пороге. Коли далее обид на нас смотрят, то в просьбе не откажут. Да и Роман Федорович в этом деле нам поможет.
Закончив свою речь, купец чинно поклонился и направился к выходу.
— Погоди, Ермила Лукич, — окликнул его князь. — Знамо, что несладко в места возвращаться, где познал горе, но скажи: готов ли в Булгарию отправиться?
Ермила остановился, оглядел соколом сидевших в совете владимирцев и с достоинством заявил:
— Будет на то твоя воля, великий князь, пойду к булгарам. Одно токмо смущает меня: чином не вышел для разговора с царем Булгарии.
Впервые за последние полгода Юрий Всеволодович, глядя на подбоченившегося купца, улыбнулся. Погрозив перстом, нарочито строго сказал:
— Посольского чина не дам! Его заслужить надобно! Пойдешь провожатым в землю булгарскую с посольскими боярами. Им речи вести. Тебе же поручаю разговор с Романом. Ему всю правду о беде нашей поведаешь.
На этом и порешили. Не прошло и недели, как посольство на санях, по зимнику, пошло по льду Клязьмы и Волги к Городцу и, передохнув там, отправилось дальше, в Ошел.
2
С великой надеждой, моля Господа о снисхождении, ожидали обессилевшие от голода владимирцы прихода весны. И, видимо, Господь сжалился: весна выдалась ранней, с обильным снеготаянием и дождями, съедавшими снег и лед на глазах. В конце марта пришла долгожданная весть: пошел лед по Волге, а вскоре и Клязьма вскрылась.
— Даст Бог, скоро и насады по реке пойдут. Князь обещал, что по высокой воде хлеб придет, недолго уже ждать, — поговаривали, с надеждой глядя на реку, владимирцы.
В начале апреля пришли первые насады из Булгарии. Алтынбек в знак уважения прислал в подарок владимирскому князю тридцать больших речных лодий с зерном. Привели их посольский боярин и зять царя Булгарии Роман Федорович. В сопровождении десятка молодцов он поспешил в княжеские палаты.
С трудом признал Роман в еле передвигающем ноги человеке великого князя. Упав перед ним на колени, он воскликнул:
— Прости, государь, что не пришел ранее.
— Встань, — тихо просипел князь и, положив руку Роману на плечо, устало добавил: — Услышал Господь мои молитвы. — Опустившись на лавку, Юрий Всеволодович спросил: — Много ли жита царь булгарский дал?
— Не тревожься, государь, всем хватит. Следом идут караваны купцов булгарских, не только зерно, но и иных припасов везут вдосталь. Алтынбек, дружбы твоей ища, отпустил всех пленных со своих городов, земли мордвы по Тешу тебе отдал, посольство прислал с предложением мира на шесть лет, тридцать насадов жита тебе в подарок, — на одном дыхании выпалил Роман.
Юрий Всеволодович устало смежил веки и дрожащей рукой перекрестился. Слезинки сбежали по впалым щекам, оставив искрящийся след.
— Слава тебе, Господь наш, спаситель, — прошептал князь.
Так он сидел долго, отдыхая. Затем, поманив Романа пальцем, сказал:
— Сядь рядом, — и, когда тот осторожно присел, продолжил: — Царю Булгарии готовь ответное посольство. В подарок ему от меня тканей множество, посуды из золота, каменьев и диковинных зверушек из рыбьего зуба. Грамоты готовь: мир дам булгарам на шесть лет. — Подумав, добавил: — Сколь людей с собой привел?
— Полсотни моих мужиков да булгар десятка три.
— Хорошо. На тебя и на твоих мужиков надежа: коли не захоронить зимой умерших, то страшная болезнь прийти может. Называют ее «черной». Нет от нее спасения.
— Не тревожься, государь. Только жито разгрузим…
— Вот и славно, — вздохнул Юрий Всеволодович облегченно. — Ты иди, а я посижу немного. Устал.
Днем, а ночью при свете костров и факелов прибывшие с Романом мужики хоронили владимирцев. Поначалу, заступами вгрызаясь в еще не отогретую после зимы землю, копали могилы для каждого, но очень скоро отказались от этой изнурительно тяжелой работы. В неглубокие ямы клали по три-четыре трупа и присыпали землей, ставя наскоро сооруженный из двух березовых палок крест. Отпевали всех скопом и скорбели обо всех разом.
Обезлюдела земля владимирская. Лишь на севере голод только показал свой страшный лик, во всех же иных уделах унес каждого второго. Всю весну уныло гудели колокола на звонницах, провожая в последний путь безвременно ушедших в иной мир. Но жизнь неумолимо шла вперед, отсчитывая день за днем, месяц за месяцем… Где лошадьми, а где и впрягшись в соху вспахали землю, засеяли зерном. Задымили трубы печей гончаров, зазвенели молоты по наковальням в кузнях, с каждым днем все многолюднее становился владимирский торг. В начале же лета зазвенели гуслями и свирелями свадьбы.
Не обошло веселье и княжеский двор. Великий князь Юрий Всеволодович решил женить своего старшего сына Всеволода на дочери киевского князя Владимира Рюриковича. В Киев за красавицей-невестой владимирский князь отправил своего брата Святослава. Тот воспринял предложение Юрия с большой охотой, ибо уже давно не выезжал из своего удела. Вместе со Святославом во главе почетной охраны ехал и посольский боярин Роман Федорович. Накануне отъезда Юрий Всеволодович позвал Романа в харатейную палату и вел с ним долгий разговор. О чем шла речь, никто не знал, но что тайный разговор состоялся, довели до Святослава тут же. Тот старшему брату ничего не сказал, но обиду затаил и к Роману приставил своего доверенного человека, поручив ему не спускать глаз с посольского боярина ни днем, ни ночью.
В Ростове, где Святослав остановился на отдых, к нему присоединился князь Василько Константинович, пожелавший тоже поучаствовать в сватовстве дочери киевского князя, а главное было то, что молодому ростовскому князю страсть как хотелось посмотреть Киев.
До стольного града Южной Руси ехали не спеша, перемежая утомительную езду с охотой, пирами, которые устраивали князьки и воеводы городов и городков, стоявших на пути владимирского посольства. Великого князя Белой Руси уважали, боялись и потому стремились выказать милость его родственникам.
О намерениях Юрия Всеволодовича в Киеве знали и потому встречали князя Святослава колокольным перезвоном. Сватовство было желанным, хотя невеста и не видела своего суженого, да кто ее об этом спрашивал, и проходило весело в пирах и гуляньях.
Накануне отъезда киевский князь Владимир Рюрикович принял Романа Федоровича по его просьбе тайно. Усадив посольского боярина напротив себя, князь строго спросил:
— Почему грамоты доверительной Юрий Всеволодович не дал? Как верить тебе я могу, человеку, мне неведомому? Может, ты замыслил что недоброе?!
— Прости, великий князь, но вина в том не моя. А то, что речь поведу по воле князя владимирского, подтвердит словом своим и святой клятвой епископ Киевский. Дозволь слово, государь?
— Слушаю, — кивнул Владимир Рюрикович.
— Не как князь Белой Руси, но как родственник обращается к тебе Юрий Всеволодович. По-родственному просит в тайне сохранить разговор. А дело в том, что беда идет непрошено, горе и слезы людские несет она, разорение земли володимирской и всей Руси.
— Как я разумею, о татарах речь ведешь?
— О них, государь.
— Так чего же хочет Юрий Всеволодович?
— Помощи, государь. Помощи и союза.
