Юрий Лиманов - Святослав. Великий князь киевский
— Неужто не видишь, что не до того мне...
— Убит певец твоей милости, государь, — быстро произнёс Ягуба.
— Не может того быть, боярин! — На лице Святослава отразилось такое недоумение, растерянность, что Ягуба даже заколебался в правильности своих предположений.
— Увы... — произнёс он с приличествующей сообщению скорбью.
— Как убит? — Святослав запахнул заячью душегрейку.
— Ночью в постели зарезан. И жена его невенчанная, по имени Мария. Та — во дворе. И слепой гудец Микита там же...
Святослав опустил голову, зябко поёжился, сунул руки под душегрейку, отчего стал похож на больную птицу.
— Горестная весть. Певец был от Бога дивным даром взыскан. Помолимся за упокой его души... — Святослав перекрестился. — Недосмотр, боярин, чреватый последствиями, а?
— Уж не на меня ли, великий князь, вину поворачиваешь?
— Говорю — недосмотр.
— Моё дело — всё, что на твоём дворе.
— И в стенах киевских.
— А он твоим повелением за стеной на жительство был определён.
— Это так... Закажешь сорокоуст из моей казны.
— Ещё убит на том же дворе дружинник князя Романа.
— Дружинник Романа убит? — растерянно спросил великий князь.
— Увы, — повторил Ягуба.
— Чего ему там понадобилось?
— Не знаю, государь. Мёртвые молчат.
— Это верно, мёртвые молчат... Кто нашёл трупы?
— Обходчик. Сразу же мне донёс. Я приказал рта не открывать, трупы убрать тихо...
— Умница, Ягуба, умница... Ни к чему слухи множить, да к тому же сразу после пира... А как дружинник-то убит? Мечом, ножом?
— Мечом, государь, — ответил Ягуба и подошёл поближе к Святославу.
— В доспехе был?
— В боевой кольчуге.
— Охо-хо-о... Горе, горе... — Князь ссутулился ещё сильнее. — Думается мне, напали на певца ночью лихие люди, а дружинник Романа, видать, мимо проходил, крики о помощи услыхал и вступился... Честь ему. Закажешь поминание, и пусть священник восславит... И вдове пять гривен... нет, десять гривен от меня. А как князь Роман наградит, то его забота...
Святослав выпрямился, как бы показывая, что тяжёлый разговор окончен.
— И князь Роман убит, государь.
По лицу Святослава метнулся испуг, руки его, совершив некое непроизвольное движение, стали медленно оглаживать бородку, будто успокаиваясь, затем неожиданно ухватили Ягубу за ворот. Великий князь вскочил и стал трясти боярина, злобно выкрикивая:
— Убит князь Роман?! Убит? Ты с кем хитрить вздумал, пёсий сын? Со мной? Куда нос суёшь? Что вынюхиваешь? Что замыслил?
— Ничего, государь...
— Почему о том, что Роман порубан, последним сообщил? О каких-то смердах да певце — первым делом, а о князе, Мономаховиче, — последним? Говори!
— Боялся гнева и скорби твоей, великий князь!
— Ты? Боялся? Скорби моей? — Святослав с силой швырнул Ягубу на пол, склонился над ним, зашипел, брызгая слюной: — Уж не в скоморохи ли готовишься? В глаза, в глаза мне смотри! — И сам впился глазами в зрачки поверженного боярина. Потом так же внезапно отпустил, выпрямился, стряхнул что-то невидимое с любимой душегрейки и сел. Спокойно, словно не он только сейчас кричал, спросил: — Выдал я себя?
— Выдал. — Ягуба поднялся, встал над князем: хозяин положения!
— Чем?
— Поспешил дружинника оправдать, государь. И не спросил, есть ли следы татей.
— Учту. Но намотай на ус: князя Романа никто не учил, не подстрекал, то от усердия его не по разуму.
Ягуба кивнул.
— А следов, государь, тати не оставили.
— Тати ли то были? Говоришь, нет следов?
— Нет...
— А как убит Роман?
— Мечом воинским порубан. Страшные удары. И точные.
— Не след ли здесь?
— Намёк на след, государь.
— Вот-вот... Романа силой Бог не обделил. И.мечом он владел знатно. Нет ли здесь ниточки?
Ягуба ответил не сразу и не прямо, а вскользь, как бы проверяя, так ли он понимает мысли князя:
— Игорь Святославич ночью со двора не выходил, никого из своих не отсылал, до сих пор почивает...
— Точно ли?
— Точно, государь.
В дверь постучали, и вошла мамка, за нею кормилица со спелёнутым младенцем на руках.
— Великий государь, — запела мамка с обычным умилением в голосе, — твой правнук тебе доброго утра желает!
— Уйди, дура! — отмахнулся Святослав.
Мамка охнула, рот её округлился, она попятилась, наседая на кормилицу, обернулась, вытолкала её и тихонько закрыла за собой дверь...
— А княжич Борислав? — В голосе Святослава прозвучало непонятное Ягубе беспокойство.
— Слаб княжич против Романа, — ответил боярин.
— То верно, — облегчённо вздохнул великий князь.
Они замолчали, перебирая каждый мысленно возможных врагов Романа.
— Глуп был Роман и супротивник мне, — снова заговорил великий князь. — Но он племянник Рюрика... Для Рюрика мне убийцу нужно сыскать, иначе не обелюсь перед всеми Ростиславичами. Должны быть следы, обязательно должны быть следы, не может быть такого, чтобы пять трупов — а следов не найти. Дознайся, Ягуба, дознайся...
— Скажи, государь, а список «Слова», который из библиотеки исчез... Его ведь наши монахи переписывали?
— Побывал уже? — ответил вопросом великий князь. И подтвердил: — Да, они.
— А где же изначальный список, который певец привёз с собой, с которого списывали? — допытывался Ягуба.
— Бог его знает, полагаю, вернули певцу. А ты спроси у Паисия;
— Я в избе той побывал, всё обыскал. Нет там ничего.
— Говорю же, спроси у Паисия.
— Нет у него рукописи, — сказал, как отрезал, Ягуба. — Что с отцом Паисием делать будем? Наказать?
— За что? — не понял Святослав.
— За ротозейство.
— Непременно.
— А может быть, простить вину монаху?
— Не улавливаю твою мысль.
Ягуба оживился вдруг и стал азартно объяснять:
— Здесь, государь, след может обнаружиться. Старик знает, что Вадимыслов список — единственный, всё, что осталось от повести, так?
— Так... — всё ещё не понимал Святослав.
— Он не успокоится, станет рукопись отыскивать. Отец Паисий — человек простодушный и сговорчивый, но ежели дело касается книг для твоей библиотеки, то настырен он и вездесущ, ему все пути книг на Руси ведомы. Так что, коли рукопись «Слова» сохранилась — мимо него не пройдёт. Вот когда он её отыщет, тогда я и нагряну, вроде бы невзначай, с другим делом. Уж такой-то след я не упущу.
— Я тебе сказал — отыщи убийцу. А как — твоя забота. Прилягу, устал я что-то. Стар я стал с тобой по-лисьи петлять. — Святослав поднялся и властно, с угрозой в голосе, которая не предвещала ничего хорошего — Ягуба знал это лучше всякого иного, — сказал: — Ты впредь всё прямо говори. А не то осерчаю, боярин, смотри...
Ягуба вышел из светёлки, пошёл по переходу, усмехнулся про себя: «Стареешь, Святослав, стареешь...»
После ухода Ягубы Паисий никак не мог заставить себя взяться за дело. Да и к чему? Не сегодня завтра его вернут в монастырь. Конечно, нужно бы посмотреть описи книг и рукописей, подготовить их для передачи новому смотрителю. Но не было сил, в голове метались обрывки строк из повести погибшего Вадимысла... Записать бы их, но даже на это сейчас Паисий был не способен.
Вошли непривычно притихшие переписчики — Остафий, Карп, Пантелей, — с ними незнакомый паренёк.
— Вот, отче, тебя спрашивал, — сказал Остафий.
Паренёк подошёл, робко представился:
— Данилка я, поводырь Микиты, может, помнишь меня, отец Паисий?
Паисий закивал. Данилку он несколько раз видел на постоялом дворе, куда забегал поговорить с Микитой во времена его приходов в Киев. Хоть и слепой, Микита удивительно хорошо знал, что и в какой библиотеке можно отыскать. Да и записывал Паисий не раз с его голоса сказы и былины...
— Микита тебя прислал? — спросил Паисий ласково. Паренёк был ему симпатичен.
— Убит Микита, отче, — ответил Данилка, и голос его дрогнул. — Вчера...
Он рассказал обо всём: и как княжич Борислав помог Миките и Марии пройти на пир, а ему, Данилке, сопровождать слепца, и как на дальнем конце стола, в гуще киевских гостей, никто не обратил внимания на известного в городе старого певца, как слушали они великого песнетворца, как пригласила их Мария переночевать, и как ворвались тати...
Паисий слушал молча, только мелко крестился, горевать уже не было сил, всё словно выгорело в нём, выплеснулось в том отчаянии, которое родилось утром после рассказа Ягубы.
