Государев наместник - Николай Алексеевич Полотнянко
По обыкновению грамоты воеводам посылались не от имени Алексея Михайловича, а от начальников приказов, и только в важных случаях эти повеления были оформлены как «Государь указал, а бояре приговорили». Как раз такую грамоту сегодня доставил в Синбирск вестник из приказа Тайных дел, особого, учрежденного царём для своих надобностей келейного приказа, который занимался всем, что в данный час интересовало Алексея Михайловича: и охотой с ловчими птицами, и организацией производства пахотных орудий – косуль, которые рассылались по уездам в большом количестве, и перепиской втайне от бояр, с воеводами и послами.
Государь был ловок в письме, и многие грамоты писались им собственноручно. Едва развернув свиток, Хитрово сразу узнал характерный округлый почерк Алексея Михайловича, хорошо ему известный по прежней службе стольником «при крюке». Это было первое письмо, полученное им от государя в Синбирске. Оно было небольшим, но содержало в себе важное для Богдана Матвеевича известие. Царь приказывал окольничему Хитрово «в третий день после праздника Покрова Пресвятой Богородицы быть на соборе», а «прежде изловить и казнить воров, что на переволоке живут и Волгу загородили от прохода стругов».
Богдан Матвеевич протянул прочитанную им грамоту Кунакову.
– Вычти, Григорий Петрович, – сказал он. – Государь велит нам извести воров в Жигулях.
– Извести этих душегубов мы не сможем, – промолвил дьяк, возвращая царское послание воеводе. – Но укорот им сделать вполне нам по силам. Пошли на струге стрельцов да казаков, пусть изловят хотя бы одного вора и повесят или утопят. А про то мы государю и отпишем.
– Кого послать? – задумался Хитрово. – Агапов за Волгой, а другие сотники, да и казаки пороху не нюхали.
Рядом с воеводской заорали непотребно плотники, затем раздался тяжкий удар рухнувшего на землю бревна. Хитрово поморщился, а Кунаков легко поднялся с лавки и, высунувшись в незатворённое окно, крикнул:
– А ну заткните пасти! Еще раз услышу матерный лай, всех выпорю!
– Мы чо? Мы ничо, – присмирев, отвечали мужики. – Степка, леший его возьми, оступился, не удержал бревно.
– Все целы?
– А как же, целы.
– Отзови Агапова, – продолжил дьяк. – А в Заволжье пошли другую сотню.
– Не будем спешить, – сказал после некоторого раздумья Хитрово. – А что московский пушечный мастер? Готов ли показать огненный бой?
– Готов, Богдан Матвеевич. В сей час на крыльце обретается.
Из Пушечного двора в Синбирск прислали струг с двумя десятками пушек, как водится, без лафетов, одни «дырки, облитые бронзой», так называли тогда пушечные стволы. На струге прибыл и умелец, способный установить пушки в башнях кремля согласно их бою. Он был весьма преклонного возраста, и, увидев его, Хитрово спросил:
– Что, дедушка, на Пушечном дворе никого моложе не нашлось, что прислали тебя?
– В литейном деле спрос одинаков, что с молодых, что со старых, – ответил мастер. – По нашему правилу литейщик обязан сам опробовать свою пушку огненным боем, чтобы убедиться в прочности ствола при выстреле.
– Доброе правило, – сказал Хитрово. – Но судя по тому, что ты дожил до старости, твои пушки крепки и надёжны?
– Пока ни одна не разорвалась. Бог миловал.
Хитрово приказал выделить пушечному мастеру десять добрых плотников для устройства лафетов. Умелец оказался дотошным и придирчивым. Сырые, только что срубленные брёвна, которые ему доставили, он сразу отверг и долго ходил между бревновых кладей, выбирая нужный материал, осматривая и выстукивая каждое бревно. Скоро возле Казанской, Крымской проездных и Свияжской наугольной башен закипела работа. Мастер сам размечал брёвна, из которых делался каждый лафет, и неусыпно следил за работой.
Первыми устроили пушки нижнего боя, самые тяжёлые, на первых этажах выбранных башен. Лафеты для них делались массивными из толстых дубовых колод, скреплённых между собой железными полосами. Рядом устанавливали ящики для хранения пороха, свинцового и каменного дроба. Тут же на помосте должны были храниться каменные ядра, но ими при осаде пользовались нечасто, только тогда, когда неприятель начинал воздвигать против крепостной стены вал, чтобы с него метать огонь в осаждённый город.
Пушки на средних этажах башни были много меньше тех, что устанавливались внизу. А над крепостной стеной размещали затинные пищали, нечто среднее между пищалью и пушкой. Для них лафеты делались небольшие, а иногда их при помощи крюка крепили к крепостной стене на помосте между башнями.
Хитрово и Кунаков вышли на крыльцо съезжей избы. Пушечный мастер степенно поклонился лучшим людям Синбирска.
– Что, старинушка, – сказал Богдан Матвеевич. – Веди, показывай свою работу.
На крымской стороне, откуда скорее всего следовало ждать нападения степняков, проездная башня и крепостная стена были почти готовы, и плотники заканчивали навершные работы. Весть о предстоящем испытании разнеслась по Синбирску, и отовсюду к башне спешили люди. Дьяк Кунаков, недовольный этим, хотел было развернуть всех назад по работам, но одумался: пусть все смотрят, стрельба из пушек да колокольный звон всегда в радость русскому человеку.
В нижнем помещении башни было сумрачно, свет падал только через смотровое оконце да через проём, в который глядела пушка. Она лежала на дубовом ложе лафета и маслено светилась бронзой ствола. Хитрово похлопал по нему рукой, ощутив прохладу металла.
– Куда бить будешь? – спросил он мастера.
– Вон копна стоит, по ней и ударим.
Хитрово прицельно прищурил левый глаз: до копны было полсотни саженей.
– С Богом! Приступайте.
Мастер, которому помогал пушкарь из Алатыря, развернул пушку поперёк амбразуры. Их помощники занялись заряжением: один поджёг растопку, и когда она разгорелась, положил на неё древесный уголь, двое других достали из ящика мешочки с порохом и с помощью шеста с накрученной на одном конце тряпкой забили заряды в казенник пушки. Затем был забит в дуло изрядный пук пакли, а завершила снаряжение орудия к бою утрамбовка в стволе дроблёных камней, всё тем же шестом.
В башне запахло пороховой сыростью. Угли разгорелись, и мастер положил на них заострённый на одном конце железный пруток.
– Разворачивай к бою! – скомандовал он пушкарям.
Поворотное устройство заскрипело, пушка уставилась жерлом в амбразуру.
– Разреши запалить, воевода? – спросил мастер.
– Разрешаю.
Мастер взял раскалённый пруток за холодный край и укоризненно посмотрел на Хитрово.
– Посторонним людям здесь не место. Прикажи, воевода, всем выйти отсель и сам уходи.
Богдан Матвеевич, Кунаков и пушкари вышли из башни и встали в распахнутых настежь воротах крепости. Вокруг было тихо, люди молчали, многие никогда не слышали, как стреляет пушка, и
