Поле мечей. Боги войны - Конн Иггульден
– Продай своих рабов. Немедленно. Продай тем людям, которые не будут над ними издеваться, и пришли мне адреса, чтобы я мог проверить жизнь каждого. Тебе же придется существовать в одиночестве – если я вообще оставлю тебя в живых.
Не переставая дрожать, Бибул кивнул:
– Да, да, конечно! Я все сделаю – только… не режь меня.
Толстяк снова завыл, а Юлий, не сдержавшись, дважды наотмашь ударил его по лицу, отчего голова новоиспеченного соконсула запрокинулась. В уголке рта показалась тонкая струйка крови, и он задрожал еще сильнее.
– Клянусь всеми богами, что если замечу тебя в сенате, то не поможет никакая неприкосновенность. Уж я позабочусь, чтобы тебя отправили куда-нибудь подальше, где никто и никогда не увидит этой физиономии и не услышит нытья. А сам ты будешь умолять о смерти.
– Но я же консул! – пропищал Бибул.
Юлий снова пошевелил острием меча складки одежды:
– Это пустой звук. Я не потерплю в сенате рядом с собой человека подобного тебе. Никогда в жизни. Твоя песенка спета.
– А он еще будет меня обижать? – неожиданно поднял голос мальчик.
Юлий взглянул на него и увидел, что ребенок поднялся на ноги. Успокаивая, отрицательно покачал головой.
– Тогда дай мне нож. Я убью его, – решительно потребовал мальчик.
Юлий заглянул в глаза мальчика и увидел выражение нешуточной решимости.
– Если ты это сделаешь, тебя самого убьют, – негромко предупредил он.
Несчастный ребенок равнодушно пожал плечами:
– Ну и пусть. Все равно – дай мне нож, и я сделаю это.
Бибул открыл было рот, но Юлий тут же угрожающе повел мечом:
– Сиди тихо. Здесь разговаривают мужчины. А ты вовсе ни при чем. – Он снова взглянул на мальчика и заметил, что тот выпрямился, приняв уверенную позу. – Если ты настаиваешь, парень, то я не буду тебя останавливать, но, если честно, от живого будет больше толку, чем от мертвого. По крайней мере сейчас.
И действительно, труп означал бы еще одни выборы и нового соперника, который мог оказаться вовсе не таким слабым, как Бибул. И все-таки Юлий не отослал мальчика.
– Он нужен тебе живым? – уточнил ребенок.
Консул смерил его долгим внимательным взглядом, а потом кивнул.
– Ладно, пусть остается. Только тогда мне непременно нужно сегодня же уйти отсюда.
– Я постараюсь подыскать тебе новое место. Обещаю.
– И не мне одному. Нам всем. Мы не можем больше оставаться здесь ни единой ночи.
Юлий взглянул на ребенка с удивлением:
– Вы все?
– Да, все до единого, – ответил мальчик, глядя прямо в глаза взрослому, сильному человеку.
Юлий не выдержал и первым отвел взгляд:
– Ну что ж, пусть будет так. Соберитесь у входной двери и подождите меня. Я еще немного поговорю с вашим хозяином, а потом отправлюсь с вами.
– Спасибо, добрый господин, – с благодарностью поклонился мальчик.
Все дети выскочили из комнаты, и теперь тишину нарушало лишь затрудненное дыхание их господина.
– Как ты об этом узнал? – прошептал Бибул.
– Пока не увидел всю эту ватагу, я и понятия не имел, кто ты такой на самом деле. Но если бы и не узнал, ты все равно не стал бы чище! – прорычал в ответ Цезарь. – И учти, если ты только отважишься притащить в свой притон новых детей, я тотчас об этом узнаю. Едва мальчик или девочка перешагнет порог этого грязного дома, мне все моментально станет известно, и тогда прощения тебе уже не будет. Понимаешь, о чем я? Сенат теперь мой. Полностью.
Произнеся последнее слово, Юлий резко повел мечом, и Бибул вскрикнул, обмочившись от ужаса. Со стоном он схватился за расплывающееся по тоге пятно мочи, слегка окрашенное кровью. Юлий же, внезапно успокоившись, сунул меч в ножны, резко повернулся и направился к выходу, где его ждали больше тридцати маленьких рабов. Каждый из беглецов сжимал в ручонках небольшой сверток с одеждой. В свете ламп расширенные от страха глаза детей казались особенно жалобными.
– Решено, – обратился к ним Цезарь. – Сегодняшнюю ночь вы проведете в моем собственном доме. А скоро я найду каждому из вас семью, где будет тепло и уютно.
Глаза детей наполнились благодарностью и неподдельным счастьем, и Юлию неожиданно стало стыдно: ведь он пришел в этот дом вовсе не ради них.
Глава 21
Лето прошло чередой долгих, наполненных трудами и заботами дней, но до зимы было еще далеко. У городских ворот Юлий сел на коня и направился в сторону легионов, стоящих лагерем на Марсовом поле. Крепко сжав поводья, он оглянулся, стараясь унести с собой образ города. Кто знает, сколько месяцев и лет ему придется провести в далекой Галлии? Путешественники и купцы, которым довелось побывать в маленьком римском лагере у далекого подножия Альп, рассказывали, что это отчаянно неприятное место: холоднее они просто не встречали. Юлий исчерпал все свои кредиты, но постарался как можно лучше одеть и накормить все десять тысяч легионеров. Конечно, он понимал, что долги придется отдавать, но сейчас старался не думать об этом – не хотелось портить последние минуты прощания с родным городом неприятными мыслями.
Ворота были открыты, и за ними вдалеке виднелось Марсово поле. Стройные ряды солдат в серебристых доспехах терпеливо ждали своего полководца. Юлий не сомневался в силе и мастерстве собственного Десятого легиона, да и Брут постарался из недавно набранных воинов создать боеспособную часть. Никто из легионеров уже почти целый год не получал отпуск. Никто не терял времени понапрасну. Цезарь одобрил название, которое дал своему легиону Брут, – Третий галльский. Воины должны были закалиться на той самой земле, в честь которой и получили имя.
Брут и Октавиан тоже уже сидели верхом, а Домиций в последний раз проверял подпругу. Глядя на серебряные доспехи офицеров, Юлий не смог сдержать улыбки. Все трое боевой доблестью завоевали право носить столь заметное боевое украшение, однако в городе, пусть и у самых ворот, они представляли необычное зрелище – настолько любопытное, что вокруг уже собралась целая ватага мальчишек. И неудивительно. Каждая, даже самая мелкая деталь лат ярко блестела, любовно начищенная, так что ехать рядом с красавцами было одно удовольствие.
Юлий снова пожалел о том, что в походе не принимает участие Саломин. Увы, ему так и не удалось убедить доблестного бойца отправиться в составе легионов в Галлию. Саломин пустился в долгие рассуждения относительно понятия чести у римлян, и Юлий терпеливо выслушал его. Позорный поступок Помпея возымел свое действие, и Цезарь, получив решительный отказ на первое свое предложение, не стал настаивать и упорствовать.
Месяцы работы в сенате оказались весьма успешными, даже более результативными, чем можно было ожидать. Идея триумвирата
