Иван Клула - Екатерина Медичи
Но по-прежнему была велика опасность начала новой гражданской войны между королем и его братом. Отдохнув несколько дней в Париже, Екатерина снова в пути – она едет к герцогу Анжуйскому. Принц, сославшись на «желудочный понос», не встретил ее. Ей не удалось привезти его ко двору, однако она заручилась его обещанием, что он не будет делать попыток объединять недовольных, как он делал это раньше.
Этот двусмысленный результат был как бы символом всего того, что смогла сделать королева в течение своего [313] долгого путешествия: прочность «мирного урегулирования» зависела от доброй воли ее партнеров. Такое хрупкое равновесие могло существовать только при условии, если исчезнут причины для недовольства и если каждый будет стремиться поддерживать порядок в государстве.
Весьма своевременно, пока Екатерина отсутствовала, король принял некоторые меры, направленные на национальное примирение.
Первой такой мерой стало учреждение королевского ордена Святого Духа. В ноябре 1574 года королю пришла в голову мысль создать «орден и ополчение», нечто вроде рыцарского учреждения, напоминающее воинствующие религиозные ордена средневековья. Он заставил вступить в него принцев и вельмож, которые дали обет защищать и оберегать католическую религию. Скорее всего, на Генриха оказали большое влияние рассуждения, содержащиеся в труде, который ему дал дож, когда он проезжал через Венецию, и который содержал установления ордена Святого Духа, созданного Людовиком Анжуйским, королем Неаполя и Сицилии. Король начал переговоры, чтобы получить поручительство по векселю в Риме, но препятствием к этому стала дотация, которую король хотел дать новым рыцарям в ущерб собственности духовенства в форме команд (пользование доходами с аббатства). Начавшиеся позже волнения заставили его временно отказаться от своего замысла, но после эдикта в Пуатье Генрих III с прежней настойчивостью возобновил переговоры со Святым Престолом. Его идея прояснилась: он хотел окружить себя тремя сотнями дворян, которые бы дали клятву защищать не только религию, но также и Корону. Ополчение стало бы почетной гвардией суверена. Но тем не менее религиозная подоплека замысла было всего лишь предлогом, чтобы попросить на это денег у церкви в форме ежегодной субсидии в 200000 экю. Категорический протест папы, переданный его нунцием Ансельмо Дандино, не помешал королю торжественно учредить орден. 31 декабря 1578 года он произвел в рыцари двадцать шесть аристократов, среди которых были важные сановники и солдаты: Невэр, Меркер, адмирал де Виллар, [314] Омаль, маршалы Конде и Рец, Фелиппе Строцци: все они были преданными слугами короля или королевы-матери. В течение года Генрих III пререкался с папой, но в итоге отказался обложить духовенство налогом в пользу своего нового ополчения. Тогда 31 декабря 1579 года он смог произвести в рыцари еще шестнадцать человек, среди которых на сей раз были кардиналы Карл Бурбонский, Луи Лотарингский, Рене де Бираг и пять прелатов, приближенных Екатерины – Филипп де Ленонкур, бывший епископ Осера, Пьер де Гонди, епископ Парижский, Жак Амио, епископ Осера, Рене де Дальон, будущий епископ Байе. Герцог де Гиз входил в число рыцарей-мирян. Благодаря созданию этого ордена, король теперь был связан с элитой самых знатных людей в государстве.
Дело национального возрождения требовало нечто большего, чем просто укрепление авторитета монарха: оно требовало настоящего искоренения злоупотреблений и пороков институтов власти. Это стало предметом внимания большого ордонанса из 363 статей, составленного по замечаниям Генеральных штатов в Блуа. Король подписал его в 1579 году. В течение полугода текст изменялся и подвергался критике парламентов и ассамблей духовенства. Наконец, он был принят в январе 1580 года. Церковное сословие, больницы, университеты и коллегии, управление правосудием, должности, дворянство, военные, владения Короны, вспомоществования и оброки, содержание дорог, иностранные банкиры и купцы, полиция, муниципальные выборы – все было пересмотрено. Программа реформ была необъятной, а намерения – великодушными: уменьшение количества постов, правительств и прерогатив наместников, запрет на продажу должностей, защита частных лиц через запрещение похищений. В области финансов предусматривалось сделать усилие по уменьшению расходов и оздоровлению королевской казны путем выкупа отчужденной собственности. Снова говорилось о налогах с духовенства. Было решено повышать нравственность этого сословия через запрет на совместительство бенефиций и обязательное для прелатов постоянное место жительства: большое количество статей было заимствовано, [315] без ссылки на этот документ, из решений Тридентского собора, публикация которого в королевстве была запрещена, чтобы не ущемлять «свободы» Галликанской церкви.
Итак, по возвращении Екатерины были достигнуты существенные успехи в наведении порядка в королевстве и определении способов правильного управления. Однако основы возрождения были пока еще непрочными. Когда Екатерина ездила в Нормандию на встречу с Монсеньором, то осознала, что в провинции народ не был расположен терпеливо ждать вступления в силу нового законодательства. 25 ноября 1579 года из Эвре она написала королю с горечью и разочарованием: «Государь сын мой, я вижу, что еще больше запутано, чем мы полагали, и умоляю вас исправить положение и немедленно приказать вашим финансистам, чтобы они нашли для вас средства, а вы не угнетали бы для этого ваши народы, потому что вы накануне всеобщего бунта; а тот, кто вам скажет, что это неправда, будет лжецом».
Черные тучи не могли рассеяться чудесным образом. Нужно было с удвоенной бдительностью следить за виновниками беспорядков, разогнать сеньоров, объединившихся с де Ла Рош-Гюйоном в Шампани, попытаться выманить из Ла Фера принца Конде, который там закрепился, несмотря на положения эдикта, принятого в Пуатье, заставить гугенотов Гиени действительно вернуть города, которые они обязались возвратить. Несмотря на декабрьскую отвратительную погоду, старая королева снова отправилась в путь – на этот раз в Пикардию, чтобы попытаться убедить Конде вернуться в Сен-Жан д'Анжели, который ему уступили для обеспечения безопасности. Снова ей пришлось призвать на помощь всю свою мудрость. Она умоляла принца не провоцировать волнения католиков и новую войну, угрожала ему, в случае неповиновения, что первой посоветует королю «поставить все на карту и никогда больше не говорить ни о каком мире». Король не боится, сказала она принцу, его сторонников, и да накажет Бог всех тех, кто хочет уничтожить королевство. Ни молитвы, ни угрозы не возымели никакого действия. Ей пришлось уехать, так ничего и не добившись. [316]
Конде, к счастью, был изолирован и отрезан в Пикардии от провинций, захваченных гугенотами. Но на юге их дерзость не знала границ. 25 декабря капитан Матье Мерль захватил Манд. Король Наваррский извинился перед Генрихом III за это нападение: все было сделано без его ведома, а он не давал своего согласия. Но за таким благоразумием скрывалось желание сохранить приобретенные преимущества. Де Рамбуйе и маршал де Монморанси, которых король к нему направил, а также представитель королевы-матери аббат Гуаданьи столкнулись с его отказом вернуть незаконно захваченные города.
Несмотря на огромные усилия королевы-матери, мир еще не воцарился в сердцах людей. Подозрительность и агрессивность царили повсюду: великая кавалькада мира ничего не смогла изменить. [317]
Глава III. Миражи и иллюзии
1580 год начался с блестящих придворных праздников. Королева-мать с удовольствием наблюдала, как ее сын раздавал 1 января знаки отличия нового королевского ордена своим верным советникам. В середине февраля начались праздники по случаю масленицы. В течение многих дней балы и пиры сменяли друг друга, организованные по просьбе короля королевой-матерью и тремя кардиналами, вновь посвященными в рыцари Святого Духа. Вынужденный присутствовать на маскарадах и балетах нунций был чрезвычайно возмущен тем, что король заставлял кардиналов принимать в них участие, что не помешало ему самому поздравить Генриха III, танцевавшего в маске с одиннадцатью вельможами. Екатерина не присутствовала на этих празднествах. Ее приковал к постели ревматизм. Король также был не совсем здоров: развлечения его настолько утомили, что встревоженная мать продиктовала у себя в спальне письмо д'Обену, послу в Риме, чтобы папа освободил Генриха от поста. Бреве было вскоре получено, согласовав это с предсказателем короля, были организованы обеды, на которых король делал вид, что ест рыбу. Затем Генриху потребовалось очиститься. Под этим предлогом он уехал из Парижа, который считал очагом заразы. Его странный темперамент развил в нем склонность к монахиням. Он принялся посещать аббатство в Мобюиссоне с таким усердием, что нунций Дандино приказал исповеднику аббатства расспросить его о природе отношений с одной из монахинь. Духовный наставник, нарушив на сей раз тайну исповеди, отчитался перед представителем папы: несмотря на то, что король поддерживает со многими монахинями близкие отношения, ни с одной из них он не предавался «никакому предосудительному акту» и ограничивался частными беседами. [318] В апреле Екатерина решила отправиться к своему сыну, уехавшему в Бурже, около Шинона. Официально цель ее поездки состояла в том, чтобы вместе с ним рассмотреть различные брачные проекты и, в частности, новое предложение графа Сассекса от имени королевы Елизаветы французскому двору. Для проформы королева-мать напомнила герцогу, что она мечтала женить его на Христине Лотарингской. Она напомнила ему также о проекте брака с Екатериной де Бурбон, сестрой короля Наваррского, но для того лишь, чтобы показать, что он был бы невыгодным, потому что принес бы не больше 50000 ливров ренты, тогда как королева Елизавета давала корону. Герцога долго уговаривать не потребовалось: поверив, он показал своей матери несколько писем, собственноручно написанных английской королевой, свидетельствовавших об очень большой привязанности. Он согласился, чтобы король, королева-мать и он сам сделали официальное предложение Елизавете и чтобы были направлены к ней послы для улаживания всех вытекающих отсюда проблем, например – религиозные обряды, которые будут разрешены герцогу.
