Иван Клула - Екатерина Медичи
Эти встречные предложения были слишком уж несерьезными. Герцог решил, что над ним издеваются, и продолжал вооружаться. В июле король был вынужден отдать своим наместникам приказ разогнать войска брата, но королева-мать тихонько им посоветовала дать возможность солдатам добраться до границы Фландрии. Приличия были [304] соблюдены: Франция во всеуслышание заявляла, что не причастна к экспедиции Монсеньора, а сама в это время тайно ему помогала, чтобы не допустить гражданской войны. Ход событий ускорился: 7 июля герцог Анжуйский покинул свою вотчину, проехал через Пикардию, а 11-го вступил в Монс в Эно. Вскоре он начал военные действия и бросил своего фаворита, де Бюсси, на осаду Мобежа и соседних городов, захваченных один за другим.
Екатерина решила снова сыграть роль великой примирительницы, которую она когда-то сыграла во время великого путешествия по Франции с Карлом IX в 1564 году. Она добилась от короля разрешения уехать, чтобы проводить Маргариту Наваррскую к мужу, который требовал ее приезда не потому, что любил ее, а из соображений чести. Таков был внешний предлог, на самом же деле королева намеревалась вести очень серьезные переговоры, что доказывает состав ее свиты: государственный секретарь Пинар, бывшие послы в Риме и Испании – Поль де Фуа и де Сен-Сюльпис, Жан де Монлюк, который так ловко поработал на выборах в Польше, кардинал Бурбонский и герцог де Монпансье, который присоединился к ней по дороге. Полезный совет могли дать герцогиня д'Юзес, вдовствующая принцесса Конде, и герцогиня де Монпансье. Но в свите находились также придворные дамы и девицы, изящество, красота и любовный пыл которых доказали, что при необходимости они способны творить чудеса: итальянка Атри, гречанка Дайель и знаменитая мадам де Сов.
В таком окружении королева прибыла 18 сентября в Бордо, где сразу же стало ясно, какова была ее цель – она упразднила братство, объединявшее всех ревностных католиков города. В Ажане, куда прибыли 11 октября, королева собрала представителей провинциальной католической знати в большом зале епископского дворца и объявила им, что по приказу короля собиралась восстановить все губернаторские полномочия своего зятя короля Наваррского. Она выразила готовность вместе с ними потрудиться над достижением искреннего примирения всех подданных; если при этом они столкнутся с какими-либо трудностями, предлагала [305] им обратиться к ее дочери, чтобы Генрих III смог их выслушать. Она изображала добрую мать семейства, обращающуюся к своим детям.
Первая встреча Екатерины и Маргариты с королем Наваррским состоялась 2 октября у Ла Реоль. Она была весьма сердечной. Были выработаны общие условия мира, в частности касавшиеся возвращения захваченных укрепленных городов. Но их было более 200, а некоторые капитаны, как знаменитый Мерль, были «разбойниками», которые ни за что не дали бы лишить себя владений. С другой стороны, внешне приветливый Генрих Наваррский нисколько не доверял королеве-матери и королю Франции: он продолжал искать поддержку за границей, которая могла бы оказаться полезной, и поддерживал отношения как с Яном-Казимиром, так и с Филиппом II. Присутствие маршала де Бирона в Бордо по-прежнему вызывало его крайнее раздражение: их встречи, происходившие всегда в присутствии королевы-матери, заканчивались громкими спорами. Все это практически не давало возможности вести плодотворный диалог. Заявив, что страдает «от фурункула на ягодице», Генрих Наваррский отменил встречу со своей тещей. Вместо себя он прислал виконта де Тюренна, с которым она вела переговоры в Тулузе. Разговор казался бесконечным. Потеряв терпение, королева уехала и 20 ноября остановилась в Оше. Она надеялась завлечь туда Наварра, который там почувствовал бы себя в безопасности. Это ей удалось и она смогла его удержать там благодаря своим придворным девицам. Пылкий в любви Беарнец не смог устоять против чар красавицы Дайель. Праздники не прекращались. Вечером 22 ноября, в разгар бала, король Наваррский вдруг узнал, что католики захватили Ла Реоль. Он немедленно улизнул, сделав это как можно незаметнее, и отправился захватывать католический городок Флеран: 4 декабря Екатерина была вынуждена «в публичном акте» вернуть Ла Реоль протестантам.
Атмосфера удовольствий и подозрения сменилась в начале 1579 года серьезными переговорами. Они состоялись [306] в Нераке. Прибывшая туда 15 декабря 1578 года Екатерина терпеливо ждала делегатов протестантских церквей. Конференция открылась 3 февраля 1579 года. Впервые со времени начала гражданских войн главные заинтересованные стороны должны были свободно обсудить исполнение королевского эдикта. Этот способ действий удовлетворял гугенотов, привыкших сообща рассматривать документы, упорядочивающие коллективную дисциплину. Кроме того, он отвечал тайному желанию Екатерины: заставить заинтересованные стороны принять положения мирного урегулирования, с тем чтобы оно соблюдалось в течение длительного времени. Еще было необходимо сохранить занятые позиции. Протестанты направили в ее адрес многочисленные наказы и претензии. Она заставила своих советников ознакомиться с ними и в течение многих часов обсуждать их со своими партнерами. Как-то Монлюк почувствовал себя дурно. В другой раз он и Поль де Фуа слегли в постель, обессиленные, после окончания заседания. Их собеседники начали требовать свободного отправления культа во всем королевстве, как это было записано в «мире Монсеньора», что шло вразрез с положениями эдикта. Они заговорили о требовании предоставить шестьдесят безопасных городов, доказывая на примере Ла Рошели, насколько такая безопасность была необходима во время Варфоломеевской ночи: для них это было так важно, что однажды вечером они явились к королеве просить об отставке, потому что не получили те города, которые требовали. Екатерина как раз ужинала. На этот раз она прореагировала весьма высокомерно: пригрозила им, если они будут по-прежнему упорствовать в своих требованиях, повесить их как бунтовщиков. Маргарите Наваррской пришлось вмешаться: она плакала, пытаясь смягчить гнев своей матери.
Наконец, договоренность была достигнута: подписанная 28 февраля 1579 года Неракская конвенция передавала гугенотам девятнадцать безопасных городов, но только на полгода. В конце концов король Наваррский и виконт де Тюренн согласились с мнением Екатерины. [307]
Постоянную тревогу Екатерины вызывал близлежащий Лангедок, где противостояли наместник Дамвиль и капитаны-протестанты, самым буйным из которых был сын Колиньи – наместник Монпелье. Королева неоднократно заверяла Дамвиля в своей поддержке и поддержке короля. Она заставила короля Наваррского вмешаться, чтобы тот отвлек Колиньи от захвата некоторых важных городов, таких как Бокер. Ее присутствие и непрекращающаяся деятельность способствовали возрождению веры в правосудие королевской власти: в Кастельнадори в апреле королева-мать была приятно удивлена, когда получила от штатов Лангедока субсидии, о которых она просила.
Постепенно в провинции устанавливалось спокойствие. Конечно, привычная борьба между семьями и кланами продолжалась под прикрытием религиозных расхождений, но Екатерина полагала, что выполнила свою роль, на месте определив, что кому было позволено. В мае она попрощалась со своим зятем и дочерью, проливавшей при расставании горькие слезы.
В течение девяти с половиной месяцев королева-мать отсутствовала и теперь думала, что может вернуться в Париж. 16 марта 1579 года туда возвратился герцог Анжуйский после провала своей затеи в Нидерландах: южные провинции бросили его и примирились с новым испанским правителем Александром Фарнезе, герцогом Пармским. Уже в январе Екатерина посоветовала Монсеньору возобновить переговоры о браке с королевой Англии. Как она писала, для него это было единственное средство надеть «корону на свою голову». Если необходимо, была готова лично встретиться с Елизаветой, чтобы устроить этот брак, как она доверительно сообщила своей старой подруге, герцогине д'Юзес: «Даже если наш возраст больше располагает к отдыху, чем к поездкам, придется все-таки совершить еще одну в Англию».
Но перед тем как пересечь Ла-Манш, королева должна была закончить свою миротворческую миссию на юге. Зима для нее оказалась очень тягостной, она страдала от «колик» и хронического катара, который сменяли ревматические [308] приступы. Резкие колебания температуры, которые она испытала в Лангедоке, не улучшили положения. Екатерина страдала от сухой и жаркой тулузской весны. Она уже отвыкла от Италии и привыкла к сезонным ритмам Иль-де-Франса. А в Тулузе, в марте, она с радостью увидела «цветущие бобы, твердый миндаль и крупные вишни». Королева ехала в носилках и иногда, несмотря на свой ишиас, садилась верхом на маленького мула, чтобы лучше видеть прекрасную местность. «Я думаю, – писала она герцогине д'Юзес, – что король посмеется, когда увидит, что я прогуливаюсь с ним на муле как маршал де Коссе!» Путешествовать по южным живописным дорогам совершенно неудобно. Королева, которой уже было за шестьдесят, проезжает через провинции, довольствуясь жалким ночлегом. Иногда она спит в палатке: так было, когда ехали вдоль средиземноморского побережья, между прудами и морем. Она очень экономно тратит свое скромное содержание в 339 экю 1/3, которое каждый месяц вручает ей «казначей ее случайных увеселений». Как далеко все это от той роскоши, которая окружала ее во время великого путешествия по Франции вместе с юным Карлом IX, когда они проезжали по этим же местам! Королева ведет «суровую» жизнь – как мелкие дворяне и буржуа тех гордых обнесенных стенами городов, разногласия которых она должна разрешить как добрая советчица, а не как агрессивная государыня.
