ВАЛЕРИЙ ШУМИЛОВ - ЖИВОЙ МЕЧ, или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста Часть I и II
О, как стыдно, как мучительно стыдно ему теперь! Этот его доклад о жирондистах, прочитанный им в Конвенте 8 июля… многостраничный, нудный, состоящий из перечисления односторонне подобранных фактов, грозящий заговорщикам и в то же время призывающий к милосердию, самый слабый его доклад!
Конечно, он выражал в нем не свое мнение – это было мнение всего Комитета общественного спасения; и недаром его доклад получил одобрение лишь после его двухнедельного обсуждения в Комитете! Коллеги призывали его к умеренности… А он… Впрочем, не сам ли он всегда был склонен к умеренности по отношению к идейным противникам в Конвенте? Да-да, несмотря на все свои грозные речи! Почему, спрашивается, доклад о «заговоре жирондистов» поручили из всех членов Комитета общественного спасения именно ему? Да потому что Сен-Жюст фактически всегда стоял в стороне от борьбы и в то же время считался видным монтаньяром, близким Робеспьеру [88]! Вот он и постарался!
Какие громы и молнии он метал в жирондистов! Обвинял их и в роялизме, и в контрреволюции, и в симпатиях к Орлеанам, и в намерении уничтожить Республику (и сам в это верил!). А чем кончил? Его огромная речь, по сути дела, заканчивалась ничем, пустышкой: он предлагал привлечь к ответственности четырнадцать жирондистских депутатов, но тут же призывал проявить к ним снисходительность и милосердие, то есть, собственно, ограничивался всего лишь констатацией фактов! Сен-Жюст помнил, как на него, застывшего на трибуне, смотрели с недоумением все – и враги и друзья: зарекомендовавший себя сторонником самых крайних мер и крайне жестоким человеком (он отдавал себе в этом отчет), он вдруг выступал в несвойственной ему роли примирителя, роли, которая больше бы подходила его коллеге по Комитету – Дантону.
Нет, напрасно он позже успокаивал сам себя, что слишком «снисходительный» декрет против изменников-жирондистов ему просто «навязали» его коллеги по Комитету, чтобы не обострять обстановку, – Сен-Жюст знал, что ему нет оправдания: обрушиваясь в докладе на Бриссо, «главу заговора», на Валазе, составителя плана «истребить половину Конвента», на Инара, грозящего парижанам, что «на берегах Сены скоро будут искать место, где стоял Париж», на Пейна, собиравшегося переправить Капета в Америку, он в предложенном Конвенту декрете не назвал их имен! – не назвал имена Бриссо и Инара! То есть как бы давал им всем, не упомянутым в декрете, отпущение грехов!
Как же все это могло произойти? Как он вообще мог говорить такие слова?!
«…Не все ныне задержанные виновны; известная часть их была только введена в заблуждение… а кто из нас может похвалиться, что никогда не был обманут? Подлинные виновники – те, кто обратился в бегство, и вы больше не в долгу перед ними, ибо они причиняют несчастье нашей родине. Пламя свободы очистило нас, подобно тому, как расплавленный металл извергает из тигля грязную пену… Однако вам следует проявить и теперь уважение к свободе мнений; Комитет призывает к этому… Покарайте тех, кто бежал, чтобы взяться за оружие; их бегство свидетельствует о том, что заключение их не было достаточно строгим. Покарайте их, но не за то, что они говорили, а за то, что они сделали. Судите остальных и помилуйте большинство: заблуждение не следует смешивать с преступлением, а вы не желаете быть жестокими…»
Слова, все слова… Да еще какие «высокопарно-поэтические», выглядевшие сейчас почти что издевательскими… И прошло-то всего пять дней…
Теперь Сен-Жюст понимает, что в своей «снисходительной» речи он успокаивал сам себя, убеждая всех, что падение жирондистов будет последней «революционной бурей». Сам старался поверить в это, кстати, как и Марат, призывавший в последние недели своей жизни лишь к сплочению всех революционных сил вокруг правительства монтаньяров. А теперь… «Друг народа, убитый врагами народа»… Вот и еще одна твоя ошибка, гражданин Сен-Жюст, что ты говорил в своей речи? – что жирондисты завидуют лаврам монтаньяра Лепелетье, что они сами желали бы, чтобы кто-нибудь из них пал от руки врага революции и тем привлек к ним симпатии народа! А что получилось
в действительности? Друг народа, убитый врагами народа – жирондистами! Не монархистами, как Лепелетье, а изменниками-революционерами! Вот к чему привела Конвент снисходительность, вот что получилось из речи самого Сен-Жюста о «невиновности большинства»! Что ж, больше он в эту ловушку не попадется – он так решил.
Сен-Жюст смотрит, как при колеблющемся свете факелов мимо могильного холма все еще тянутся друг за другом многочисленные группы людей с непокрытыми головами, и в том числе даже еще какие-то делегации со склоненными знаменами, и ему становится понятным, что, хотя закончилась сама торжественная церемония похорон, еще далеко не закончено прощание народа с их Другом, – шествие мимо могилы длится уже несколько часов, оно будет длиться и до утра, может быть, оно будет продолжаться вечно…
Но оно закончилось для него. Марата больше нет, но теперь у Сен-Жюста нет последних сомнений: он видит только смерть…
«Разве те, кто упрекает нас в суровости, предпочли, чтобы мы были несправедливыми?»
Стоя над могильным холмом Марата, Сен-Жюст клянется в душе страшной клятвой Мстителя. Для клятвы ему не нужен клинок, обагренный кровью Друга народа, он сам будет Живым Мечом, одушевленным мечом Революции.
Но для этого надо будет наступить на горло собственной гордыни и сознательно стать за спину Робеспьера, чтобы поддержать и направить его…
Потому что сейчас спасти Республику способен только Максимилиан Робеспьер. И Сен-Жюст должен стать мечом того, кто олицетворяет сейчас Общую волю государства.
Потому что без Сен-Жюста Робеспьер Республики не спасет…
Сен-Жюст шептал про себя слова клятвы и не думал о том, что вытащенный из ножен меч всегда будет мучить жажда.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ЖИРОНДИСТСКИЙ АПОКАЛИПСИС
13 ноября 1792 г. – 2 июня 1793 г.Там, где нельзя управлять посредством справедливости, нужно употребить железо… и поскольку личный интерес непобедим, то только с помощью меча можно установить свободу народа.
Сен-Жюст* * *Этот день он провел невольным зрителем…
31 мая Сен-Жюст явился в Конвент под неумолкающий набат и барабанную дробь секционных батальонов, казалось, маршировавших по улицам столицы в разных направлениях без всякой цели. Париж бурлил.
Впрочем, он знал, что должно было случиться.
Весь этот день он провел в молчании, со скрещенными на груди руками, с холодной застывшей улыбкой на лице, как будто бы его вовсе не трогал разворачивающийся внизу на нижних скамьях Конвента спектакль.
Конвент был в смятении – настроение мятежной столицы захлестывало его, подобно тому, как во время бури вода захлестывает утлое суденышко где-нибудь в океане. И так же как вода, переливаясь за борт, стекает в океан обратно, так и Конвент, подобно кораблю, продолжал возвышаться незатопленным народным морем, и многочисленные группы петиционеров, сменявшие друг друга у решетки Собрания и требовавшие одного и того же – ареста изменников-жирондистов, так же, казалось, лишь захлестывали палубу корабля Конвента, чтобы тут же стечь в бушующий океан-улицу обратно.
Гул голосов волной катился по всему залу Собрания от края до края. Почти никто не слушал вызванных для объяснения мэра Парижа Паша и министра внутренних дел Гара. По первым же их невнятным словам стало ясно, что они не только не владеют ходом событий, но даже плохо понимают, что происходит. Их сразу же стали перебивать угрожающие и переругивающиеся между собой выкрики…
– Арестовать! Арестовать мэра! Арестовать министра внутренних дел! Арестовать их обоих! – Измена! Граждане, нас предали! – Парижская Коммуна объявила нам войну! – Не Конвенту – только изменникам, то есть вам! – Нам? Или – вам?! – Посмотрите на гнусную рожу Дантона! Он так и хочет съесть нас с потрохами! – Где же наши батальоны? Где Национальная гвардия? – Подчинить ее Конвенту… – Теперь Национальной гвардией командует Анрио. – Этот пьяница? – Напротив, он – доблестный патриот… Граждане, мы должны вооружиться… – Против кого? На улице – наши друзья! – Вы слышали? Даже пожарные потребовали в Ратуше оружия, чтобы принять участие не только в тушении пожаров, но и в бою! – В бою – против кого?… – У них в руках – весь город! – Арестовать! Арестовать тех, кто приказал ударить в набат! Все преступники, засевшие в Ратуше, должны быть арестованы! – Нет, это вас должны арестовать, как и объявлялось, по списку! В набат ударили те, кто решил сопротивляться вашему гнету, жирондисты! – Гнету? Это – мы угнетенные! – Измена! – Граждане, граждане! Давайте поклянемся, что мы, как народные представители, не подчинимся никакому гнету, но умрем на своих постах!…
