Во дни усобиц - Олег Игоревич Яковлев
Тем часом Годин с поленицей уже скакали по зимнику в Чернигов. В калите молодая женщина везла харатейную грамоту.
В Киеве прочтёт её встревоженный Всеволод и этой же зимой решит сам отправиться в гости к старшему сыновцу. По всему видно, завязывался на севере Руси тугой узел противостояний.
Глава 52. Всеволод в Новгороде
В Новгороде не доводилось бывать Всеволоду уже более тридцати лет. Слезились старческие глаза от искрящегося под лучами солнца снега. Из труб домов густо валил в небо белый дым.
– Добротно здесь народец живёт, ничего не скажешь. В каком-нибудь ином городишке и топят по-чёрному, и избы покосившиеся стоят. Да, богат Новый город! – молвил Всеволод, высунувшись из возка, молодому отроку Димитрию.
– То верно, княже! – согласно пробасил рослый, широкий в плечах боярин Евстафий.
Мечтал боярин о должности посадника в Новгороде, тем паче что сам родом был из сих мест, да перебежал ему дорогу этот безродный Яровит, втёрся нынешнему великому князю в доверие. Вздыхал Евстафий, вытирал с чела обильный пот, злился про себя, угодливо поглядывал на Всеволода.
– Вон на том берегу церковь Иоакима и Анны, рядом – собор Софии. Всё стоит, как былинный храбр, величается. А вон мост Великий, – щуря подслеповатые глаза, показывал своим спутникам Всеволод. – Прямо на нём купеческие избы стоят и прилавки. Узнаю город, только вырос он, больше стал, многолюдней.
Возки великокняжеские остановились возле Ярославова дворища. Мороз стоял трескучий, всё тело Всеволода содрогнулось от холода, едва сошёл он при помощи челядина со ступеней на твёрдую снежную дорожку.
Святополк вышел ему навстречу, разведя в стороны руки. На долгих перстах его сверкали жуковины[226], широкие рукава нарядного кафтана тёмно-зелёного цвета разметались в стороны.
«Рытый[227] бархат. В лучшее облачился», – отметил про себя великий князь.
Обступили обоз бояре, гридни, много замечал Всеволод вокруг себя знакомых лиц. Вот Яровит, поседевший, постаревший, вот Славята выступает гоголем, ворот его вотола сажен жемчугами. А вот боярыни новгородские, одна краше другой, в высоких киках[228], иные в шапочках парчовых – разодетые, что княгини.
Боязливо бегают по площади чёрные Святополковы глаза. Этим напоминал он своего отца Изяслава, и при воспоминании о нём внезапно вновь заструилась перед Всеволодом кровавая полоса, та самая, с Нежатиной Нивы.
«Бросить, бросить бы это всё: стол великокняжеский (пусть Владимир княжит!), жизнь эту мелкую, неугомонную и пустую, уйти, запереться в келье монашеской! Всё ибо суета сует и томление духа!»
С трудом отвлёкся Всеволод от бередящих душу мыслей.
Две немолодые жёнки в парчовых убрусах о чём-то оживлённо переговаривались возле ворот. Слышался весёлый смех. Глянул Всеволод на одну из них, низкорослую смуглянку, прикрывающую нос и рот дланью в тёмно-красной сафьяновой рукавице, украшенной вкраплениями жемчугов и золотистыми нитями, и вдруг словно ударило в голову ему:
«Хильда! Материна наперсница! Господи, да что она мне опять мерещится! Умерла же давным-давно! А это – княгиня Лута, чешка, жена Святополка! Как и не узнал я её сразу!»
– Рад вельми тебя лицезреть, стрый! Сколько лет не видались? Пять? Нет, четыре, верно, – говорил Святополк, через силу улыбающийся, но насторожённый, нахохлившийся, как ястреб.
Был пир на сенях, после показали Всеволоду маленькую Сбыславу. Девочка только начала говорить и под приглушённый смешок матери-княгини с трудом произнесла:
– Кинас Фсифлот!
Со Святополком долго беседовали вечером при свечах. Княгиня Лута сидела здесь же с задумчивым видом, положив руки на резной посох.
«Вот ведь совсем на Хильду не похожа. Но есть что-то общее, а что, понять не могу», – подумал Всеволод.
Разговор предстоял семейный, один только молодой Димитрий был к нему допущен. Стольники не в счёт, они то и дело сновали на поварню.
Всеволод начал не спеша, огладив седую бороду.
– Слыхал я, сыновец, якобы с нашим общим ворогом, с полоцким волкодлаком, сношения ты имеешь? Бывают часто у тебя в Новгороде люди от Всеслава…
– Ну, был боярин один. Хотел я, чтоб отдал Новому городу Всеслав два погоста[229], кои отобрал двадцать лет назад. Да не выходит никак, упираются полочане. – Видно было, что вопроса такого Святополк ждал и заранее продумал, что ответить.
– Ещё ведомо мне стало, мыслишь ты, Святополче, племянницу свою, княжну Анастасию, за Глеба Всеславича отдать. И дочь за кого-нибудь из полоцких княжат сосватать. Правда ли это?
Всеволод лукаво сощурил глаза.
Святополк заёрзал на лавке.
«Выходит, грамотка, которую у раззявы Фармана отобрали, у Всеволода оказалась. Ох, много здесь, в Новгороде, у меня недругов! Верно, кто из бояр проведал да послал людей своих перенять свея», – успел он подумать, прежде чем в разговор вмешалась княгиня Лута.
– Я доченьку свою Здиславу ни за кого из сей волчьей стаи не отдам! Не допущу такого! – решительно заявила она, громко хлопнув ладонью по столу.
Всеволод и Святополк переглянулись. По устам киевского князя пробежала усмешка.
– Видал как, сыновец! Ты бы свою супругу почаще слушал. Плохого она не присоветует, – молвил он, заставив племянника хмуро потупить взор.
– Да не шла речь о Сбыславе! – огрызнулся владетель Новгорода. – Об Анастасии, да, была толковня! Дочь же моя, сам видишь, стрый, вовсе ещё ребёнок малый. Какие там ей женихи!
– Ну а о Смоленске ничего не говорил Всеславов боярин? – продолжал допытываться Всеволод.
– А что Смоленск? – Святополк передёрнул плечами. – Не моя ведь это волость. Как могу о чужой земле речи вести? Смоленск – это твой, стрый, со Всеславом спор.
– Спор! – Всеволод вдруг не сдержался и стукнул по полу посохом. – Какой ещё спор! Всеслав – разбойник, поганин, грабитель! Вон что учинил на Смоленщине! Сколько сёл пожёг, людей в полон увёл!
– И моих людей уводил, было дело, – угрюмо заметил Святополк.
– И твоих, – согласился, утишив гнев, Всеволод. – В общем, так. Коли узнаю, что сговариваешься ты со Всеславом за моей спиной, берегись, Святополче! Не стерплю! Полетишь ты с новгородского стола!
– Да не было ничего! Говорю же!
– Довольно! Предупредил тебя! – отрезал сердито Всеволод.
Святополк, злясь, промолчал, скрипнув зубами.
«А ведь ворог он, лютый зверь! – подумал внезапно великий князь, глядя на сгорбившуюся над столом долговязую фигуру племянника. – Немногим лучше Всеслава или Олега. Пожалуй, даже страшней!»
Невесёлые мысли Всеволода прервала Лута.
– Может, довольно о делах?! Ни к чему нам с тобою, князь Всеволод, и с сыном твоим ссориться. Угощенье доброе ждёт тебя в нашем доме! Позволь на сени тебя пригласить, попировать всласть.
– Воистину! – едва ли не хором согласились с ней Святополк и не проронивший до этого ни слова Дмитрий.
Лута с лукавым
