Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
Хорошо, татарам не хватило времени и сил окружить русских. С боков даже толком не охватили. Правильно, на лошадях у них тоже защита, как и на всадниках… Татарские кони весу несут не меньше, чем рязанские. Видно, только-только догнали. И, скорее всего, лошадки у них тоже заморились: шпорят их, а расстояние до русских убывает небыстро. Может, удастся добраться до стана раньше? Нет, не получится. Успеют догнать. И что делать? Развернуться и ударить встречь? Не получится: измотанные, пораненные лошади и люди не выстоят. Да и не успеть развернуть и собрать в кулак растянувшееся войско, татары настигнут раньше. Повернуть навстречу с теми, кто есть под рукой? Два-три десятка? Ну, тех, что идут по пятам, может, и удастся чуть задержать, но те татары, что охватывают с боков, доберутся до остальных. И что делать? Остается шпорить коней, выжимая из них последние силы!
Похоже, это поняли в голове войска. Там заметно прибавили. Буян без особого напряжения тоже увеличил ход. Первушин конь задышал с хрипом. То же и Олегов. Плохо, сгибнут коники, но тут уж деваться некуда. Зато расстояние между рязанцами и татарами стало сокращаться не так быстро.
Ратьша встал в стременах, вглядываясь в уже совсем близкую опушку Черного леса. Да, вон шатры, вон избы темнеют. Успеем! Но Олегов конь был совсем плох. В какой-то миг он споткнулся. Не упал, нет, но вырвался из клещей поддерживающих его жеребцов Ратьши и Первуши и сразу сильно отстал.
Опамятовавшийся от толчка Олег вскинул голову, махнул рукой начавшему придерживать своего скакуна Ратиславу, потянул повод, разворачиваясь навстречу совсем уже близким преследователям, перебросил щит на грудь, вытащил меч из ножен. Все! Не спасти! Ратьша отвернулся, чтобы не видеть, как взденут на копья друга по детским играм, и ударил Буяна шпорами.
Они все же успели добраться до стана. Воевода тысячи пешцов, оставленной в стане, услышал топот множества копыт издалека и успел приготовиться к встрече. Раздвинув рогатки и сделав меж ними проход саженей в пятьдесят, он выстроил за ним свою тысячу стеной в шесть шеренг, поставил позади строя и вдоль неубранных рогаток стрелков.
Когда голова рязанского конного войска начала втягиваться в проход, тысяцкий приказал сдвоить ряды, пропуская измотанных коней и всадников в образовавшиеся промежутки между воинами. Потом ряды сомкнулись, принимая на копья несущихся следом степняков. Часть их, идущих широкой волной, села на копья, кто-то налетел на рогатки, наставленные в четыре ряда, видимо, не разглядев их в неверном свете луны. Ночную степь огласили грохот железа, треск копий и ломающихся рогаток, ржание умирающих лошадей, крики боли и ярости татар, упустивших такую близкую добычу.
Осыпаемые стрелами русских стрелков, нечастыми, но меткими, татары откатились саженей на триста, собираясь там в плотный кулак и равняя ряды для нового натиска. Оказалось, их не так уж и много: тысячи три – три с половиной. Правда, подальше, в версте примерно, маячили конные стрелки, посчитать которых даже приблизительно было невозможно.
Великокняжеский рог протрубил отступление. Понятно: в лагере не задерживаться. Всадники двинулись рысью к опушке леса, к дороге, ведущей в его глубину. Татары нападать не спешили, и рязанская конница благополучно успела втянуться в чащу. Ратьша со своими двумя десятками уцелевших дружинников остался на опушке: его задача – прикрывать, хоть вряд ли горстка воинов, оставшаяся под его началом, сможет хотя бы ненадолго задержать преследователей. Но долг есть долг. Ратьшины воины выстроились в две редкие шеренги у самого начала лесной дороги и наблюдали за действиями пешей тысячи, оставшейся в воинском стане.
Воевода пешцов оказался человеком бывалым, а люди его – хорошо выученными. Выслав вперед несколько десятков воев, он закрыл проход рогатками и, сохраняя плотный строй, начал отступать к опушке. У рогаток осталась пара сотен стрелков. Подоспевшие легкоконные татары начали сыпать стрелы на них и пятящихся пешцов. Часть из них захлестывали арканами рогатки и отволакивали их в стороны, расчищая проход. Пока они с этим возились, пешая тысяча успела отойти к опушке, перегородив вход в лес, потеснив при этом людей Ратислава. Теперь с боков стену пешцов прикрывали густые заросли подлеска, сквозь которые продраться конному было почти невозможно.
Пешцы быстро перестроились в восемь шеренг, чтобы уместиться в довольно узком проходе. Да и пробить коннице глубокий строй гораздо сложнее. Даже тяжелой. Утвердили нижние заостренные концы щитов на земле. Первые две шеренги воткнули утоки копий у правой ступни, направив острия вперед, слегка приподняв. Третья и четвертая шеренги, имеющие более длинные копья, опустили их, положив на плечи впереди стоящих так, что острия торчали примерно на сажень впереди строя. Воины в четырех задних шеренгах пока держали копья наконечниками вверх.
К Ратиславу подъехал воевода пешцов. Оказался он из муромчан, и Ратьша знаком с ним не был. Видел на княжьих советах, и только. Лет сорока, невысок, но кряжист. С воеводой подъехал еще пяток всадников – видно, его ближники. Муромчанин был мрачен, зол и решителен.
– Неуж все войско угробили? – подъехав вплотную, прохрипел он простуженным голосом. – Эти все, что остались? – Он повел густой бородой в сторону леса, куда ушли остатки конницы.
Ратьша кивнул. Говорить не хотелось: навалились усталость и осознание того, что ни Могуты, ни Олега, ни других близких людей, оставшихся в снежной степи, он больше никогда не увидит.
– Как же вы так-то, – горестно покачал головой воевода пешцов. – Тут же крикнул своим: – Ровней ряды! Плотней держаться! – Потом опять Ратьше: – А вы уходите. Мы тут сами. Только мешаться будете, – усмехнулся невесело. – Не боись, отобьемся. Дадим времечко князю с уцелевшими уйти подальше и сами тронемся потихоньку. Мало-помалу по лесной дорожке до засек допятимся. Коннице здесь у опушки, сам знаешь, не развернуться, лес густой. Так что, думаю, они за нами не полезут. По крайности, без разведки. А пока разведают, мы уж далеко будем.
Воевода еще раз прикрикнул на своих. Потом опять обратился к Ратиславу:
– Потому езжайте. Ты ж воевода степной стражи?
Ратьша кивнул.
– Вот и давай, скачи. Расставляй по засекам тех, кто еще остался. Надо татар в лесу подержать, дать время селянам в схронах аль городах укрыться. Ступай. А мы до засек – и там встанем. Там нас встречай.
В словах муромчанина был резон. Вот только кого ставить на засеки? Впрочем, в стане с той стороны леса люди остались. Да еще и опоздавшие за это время подойти могли. А здесь и правда толку от него и его людей будет немного.
– Ладно, – решился Ратша. – Жду тебя на засеках. Людей постарайся сберечь. Верхами мы быстро уйдем, так что стойте здесь не более чем до полудня, а лучше уходите с восходом солнца. И смотри, татары могут все же обойти правее или левее. Там лес пореже. Верхами не продраться, но могут пешими напасть. Хоть пешие воины из степняков и плохие, но все равно стерегись.
– Да уж знамо, – кивнул воевода. – Все, езжайте. Видите, татары рогатки растащили. Сейчас нас на прочность пробовать будут.
– Удачи, – хлопнул по плечу муромчанина Ратислав. – Как звать-то тебя?
– Даром люди кличут.
– Удачи, Дар.
Ратислав развернул Буяна, махнул своим, чтобы следовали за ним, и погнал жеребца по дороге вглубь Черного леса.
Глава 16
Войско догнали верстах в десяти от опушки. Недалеко ушли уцелевшие, встали на ночевку, не глядя на возможную опасность преследования. И немудрено: кони и люди смертельно устали, да и поранены были многие. Для ночлега они выбрали заросшую молодым ельником лощину, укрывающую от студеного ветра. Уже развели костры, наломали елового лапника для ночлега, укрыли попонами лошадей. Кое-кто даже начал варить кулеш.
Оно, конечно, вряд ли татары полезут в незнакомый ночной лес. Оставшиеся в лагере пешцы, опять же, сзади прикрывают, но все-таки стоило уйти подальше. Так подумалось Ратьше. Ну да что сделано, то сделано.
