Повесть о Предславе - Олег Игоревич Яковлев
Вот одетый камнем Вишеград, вот деревянный мост через Влтаву, вот Старо Място с торжищем, вот, наконец, Град, в котором он, Володарь, мечтал сесть на златой трон. Увы, его обхитрили, обошли, разгадали! И кто! Девчонка какая-то, дочь врага, которому он отсёк собственной рукой голову! Или это месть?! Но нет, она не могла знать! Равно как и её сестрица, которая побудила на предательство Айтоня, его прежнего ратного товарища!
Что ожидает его теперь? Снова холод темницы? Или смерть? Неведомо, что и лучше! Вот посидит Володарь в подземелье ещё годик-другой и станет таким же немощным трясущимся старцем, как Рыжий. Поди, и ребёнок-то у Предславы не от него? А от кого? О, если б знать точно! Старая карга Эмма, похоже, всё спутала. Матея Хорват – простой медник, у него семья. Хотя всё может быть. Жаль, что не успел, не смог Володарь разгадать эту тайну.
Он лежал, устремив взор в ясное голубое небо. В вышине, быстро перебирая крыльями, кружил чёрный ворон.
«Не добычу ль чует? – Володарь усмехнулся. – Вещая ить птица. Может, палач уже топор острит, помост на площади ставят».
Не угадал отметник, вместо палача с топором увидел он перед собой лицо Предславы. Она сухо поблагодарила стражей-угров, пригласила их отобедать и отдохнуть в гриднице, а затем обратилась к зашевелившемуся на соломе Володарю.
– Вот и повстречались мы с тобою снова, изменник! – Глаза женщины, серые с оттенком голубого, выражали презрение.
– Напраслину на меня возводишь, княгиня, – глухо прохрипел Володарь.
Опять, в который раз невольно любовался он молодой Предславой. Эти пылающие гневом очи, эти уста, тонкие и чувственные, этот прямой хорошенький носик, эти подчёркнуто-тонкие плавные дуги бровей. И ресницы, долгие и бархатистые, и шея, как у сказочной Царевны Лебеди, и стан тонкий, осиный, под белым шёлковым платьем, перетянутым кожаным пояском с серебряной пряжкой. Тридцать лет без малого было Предславе, цвела она молодостью, красотой, как дерево весной, наливалась жизненными соками. Было Володарю горько и обидно сознавать, что никогда не достанется ему эта красавица, что между ними – пропасть вражды, ненависти, меж ними – смерть её отца, попранная честь, насилие и длинная цепочка предательств и измен.
Он не слушал, как она с гневом перечисляет его дела. Вспомнила и осаду Киева печенегами, и польский плен, и участие в Святополковых преступлениях, и, наконец, последнее – желание овладеть Чешскими землями.
Володарь молчал, смотрел на неё, упивался её красотой, её молодостью, в сравнении с которой меркли все дела, прежние, нынешние и будущие. Глупо, ох как же глупо, что открылся он тогда на забороле крепостной башни Арада Айтоню! Иначе была бы у него, оставалась надежда овладеть когда-нибудь ею. О, он был бы с ней ласков, нежен, был бы заботлив и внимателен! Он осыпал бы княгиню золотом и серебром, шелками и аксамитом, паволоками и парчой! И ворогов всех убрал бы с её пути!
Предслава, выговорив всё, что было на душе, отошла от телеги. На душе у неё стало мерзко, гадко, подумалось с сожалением: «И зачем я с сим крамольником баяла? Гневала, обиды прежние вспоминала? Что, легче стало? Да нет, тяжелей токмо».
Она приказала оружным швабам, которых Рыжий нанял охранять дворец, развязать руки и ноги пленника.
– Доставите в тронный зал! – распорядилась она и, круто повернувшись, поспешила вверх по лестнице.
Шатаясь от изнеможения, всё в тех же лохмотьях, но без ремней и верёвок, явился под охраной бдительных швабов Володарь в просторный зал с высокими сводчатыми, забранными слюдой окнами. На скамьях расположились ясновельможные паны, а посреди залы на высоких креслах торжественно восседали князь и княгиня. Как только увидел Володарь трясущуюся долгую бороду Рыжего, овладела им снова жгучая ненависть.
«Разумеет хоть он, болван безмозглый, кого ласкает ежедень в постели?! Али вовсе из ума выжил с молитвами своими?!»
Рыжий неожиданно громким и твёрдым голосом оборвал шепоток панов:
– Ясновельможные! Пред вами – переметчик и вор! Володарь сей хотел привести в Богемию диких печенегов и с помощью их захватить трон!
– Неслыханно!
– Экий злодей!
– Повесить его! – понеслось со скамей.
– Полагаю, достоин Володарь самой суровой кары! – объявил Рыжий.
«Да что он разумеет, придурок! – Злоба душила Володаря. – Заяц в короне! Не замечает, что курва ента рога ему наставляет!»
Не сдержавшись, Володарь рявкнул, перебив князя и заставив панов умолкнуть:
– Вот как судишь, князь! А не помнишь, кто тебя из вавельского подземелья вытащил?! Кто тебя горными тропами через перевалы провёл?! Кто сон твой сторожил у ночного костра?! Кто Моравию для твоей короны у Болеслава Польского отвоевал?! Али не ценят в земле вашей былые заслуги?! Али не ведают князья да короли благодарности?!
Паны на скамьях согласно закивали головами. Уже не раздавались в зале гневные крики. Многие ясновельможные подумали, что, по сути, сами могли очутиться на Володаревом месте.
– Слугам верным ты, князь, обиды чинишь, а не видишь, что у тя под рукою деется! Не зришь, что по проискам княгини твоей схвачен я был Айтонем! Не замечаешь, что изменяет тебе княгиня твоя втайне!
– То огульное обвиненье! – Рыжий едва не вскочил с кресла. – Сказывал тебе: сыщи доказательства! Что, нашёл ты их?! Нашёл?!
Предслава сидела ни жива ни мертва. По лицу её растекалась мертвенная бледность.
– Где ж я доказательства сии сыщу?! В Айтоневой тюрьме, что ли?! – злобно огрызнулся Володарь.
– А не ведаешь, так как смеешь тут княгиню порочить?! – Зелёный глаз Рыжего источал неистовый пламень. – Эй, стража! Швабы мои верные! А ну, немедля повесить этого вора на площади рыночной! За извет и измену!
Паны на скамьях загудели, как пчёлы в улье. Одни разделяли княжеский гнев, другие сомневались и в душе были согласны с Володарем.
Предслава почувствовала, поняла: настал её час. Поднялась она с мягкого кресла, взметнула длань, призывая панов успокоиться. Сказала во внезапно воцарившейся тишине:
– Велики вины воеводы Володаря перед Богемской землёй. Много зла причинил он людям и на Руси, спору нет. Но правда, что помогал он мне и супругу моему из плена польского бежать. И в Моравии храбро бился, то тоже было. Потому, – у неё на миг перехватило дыхание, – полагаю, казнить Володаря не след. Пущай сидит в замке своём в Угерске-Градиште под стражей! Слова твои, обвиненья облыжные, Володарь, прощаю, – обратилась она к пленнику. – Ибо мыслю: в заключенье тяжком
