Томазо Гросси - Марко Висконти
— Вы сказали, что он поехал на поиски Отторино, не правда ли?.. Как вы думаете, успеет он приехать, чтобы повидаться со мной?
— Ах, дочь моя, не говори так! — воскликнула Эрмелинда с мягким упреком.
Биче взяла руку матери и покрыла ее поцелуями. Ни та, ни другая не посмели произнести слова надежды, потому что надежды не было в их душе.
В течение всего дня болезнь все больше овладевала девушкой, которая была слишком слаба, слишком измучена и не могла оказать ей сопротивления.
Подчиняясь распоряжениям врача и настойчивым уговорам Эрмелинды, Биче все время молчала, спокойно лежала на подушках и довольствовалась тем, что неотрывно смотрела на сидевшую у нее в ногах мать, поворачивая за ней голову, если той почему-либо приходилось подвинуться на другое место.
В ногах кровати, рядом с Эрмелиндой, сидела любимая служанка Биче — Лауретта, которая, как ни уговаривали ее все присутствовавшие и особенно Биче, не захотела оставить комнату больной и пойти немного отдохнуть, хотя она очень нуждалась в отдыхе после мучительных бдений прошлых ночей. Она вполголоса рассказывала матери историю бед, которые они вместе с молодой госпожой перенесли после приезда в Розате. Она рассказала о том, как негодяи хитростью и обманом пытались заставить Биче отказаться от обета верности, данного ей своему супругу, как ее обманывали, чтобы заставить забыть его и склонить ее мысли к тому человеку, которого обе они считали виновником своих несчастий. Она не забыла упомянуть и о доброте жены управляющего, которая, несмотря на то что муж все время подозревал ее и следил за ней, никогда не переставала предупреждать их об опасности, давать им советы и по мере сил утешать их. Глубоко взволнованная этим рассказом, Эрмелинда время от времени бросала полный сострадания взгляд на свою бедную дочь, перенесшую столько мук, а Биче, которая прекрасно понимала, о чем они так долго разговаривают, отвечала ей улыбкой, полной любви.
Однако эта тишина и спокойствие иногда нарушались шумом, доносившимся из замка. Биче сразу же начинала прислушиваться, слабый румянец появлялся на ее лице, и она спрашивала у матери:
— Он приехал?
Эрмелинда поспешно выходила из комнаты и, возвращаясь, всякий раз отрицательно качала головой, хотя и добавляла при этом слова надежды и утешения.
К вечеру больная, которой становилось все хуже и хуже, снова захотела увидеться с родными.
— Послушай, дочь моя, — сказал ей отец. — Отторино еще не приехал, но мы ждем его сегодня вечером.
Биче взволнованно воскликнула:
— Отторино! Мой муж! Мой дорогой муж! Если бы я смогла увидеть его прежде, чем умру!
Эрмелинда и граф с трудом сдерживали рыдания и не могли вымолвить ни слова. Несколько секунд все молчали. Тем временем Лауретта принесла больной подкрепляющее питье, а сама села в кресло около кровати, но, сломленная усталостью и волнениями, вскоре опустила голову на одеяло и уснула. Как только Биче это заметила, она, не снимая руки с ее плеча, сделала знак присутствующим, чтобы они замолчали и не шумели. Она сама, продолжая говорить с исповедником, понизила и без того уже слабый голос, и благочестивый монах, растроганный этой благородной заботливостью, поступил точно так же. Вначале Биче ежеминутно просила поправить одеяла и подушки: ей хотелось то привстать, то перевернуться на другой бок, как это часто бывает с больными, которые от страданий не находят себе места; но теперь она старалась лежать неподвижно и сдерживала дыхание, боясь разбудить свою дорогую Лауретту, и только смотрела на нее любящим и ласковым взглядом. Когда Лауретта проснулась, начало уже светать и свет лампы, стоявшей рядом с кроватью, побледнел в лучах зари, падавших из окна напротив.
Проснувшаяся Лауретта удивленно обвела комнату взглядом, не понимая, где она находится, но тут ее взор упал на Биче, которая, нежно улыбнувшись, сказала ей:
— Ты со мной, с твоей Биче.
Лауретта смущенно опустила голову, стыдясь, что телесная немощь заставила ее на некоторое время забыть о своей госпоже. Но та, хотя и не угадала чувства Лауретты, сумела быстро ее утешить, отвечая благодарностью за каждую услугу, которую Лауретта оказывала ей с еще большей энергией и нежностью, чем прежде.
Через час после восхода солнца Биче сказала, что она устала и хочет поспать. Она опустилась на подушки, закрыла глаза и через некоторое время заснула тревожным лихорадочным сном. Вдруг она встрепенулась, словно от толчка, подняла голову и снова упала на подушки. Холодный пот выступил на ее лбу, дыхание стало прерывистым, пульс исчез. Все пришли в ужас, думая, что это конец. Однако это был всего лишь мимолетный приступ сердечной слабости, от которого она вскоре оправилась. Оглядевшись и видя всеобщее отчаяние, Биче ласково сказала:
— Отчего вы плачете? Видите, я опять с вами.
Все столпились вокруг ее кровати, а она, немного отдышавшись, обратилась к матери и продолжала:
— И все же я чувствую, что жизнь уходит от меня, что близится мой час. Будьте тверды и выслушайте мои последние слова, последнее желание моей души.
Она сняла с пальца кольцо и передала его матери, говоря:
— Мне дал его в вашем присутствии Отторино. Это символ уз, которые были такими краткими. Если вы его еще увидите, отдайте ему это кольцо и скажите ему, что сейчас, в этот миг, я прошу его только об одном: во имя его любви ко мне, пусть он ни с кого не требует ответа за то, что мне пришлось вынести на этом свете.
Она минуту отдыхала, а потом слабым кивком указала на служанку, стоявшую в ногах кровати, и проговорила:
— Мне не нужно напоминать вам о ней — вы всегда ее любили, но после всего того, что она из-за меня перенесла, она стала мне близка, как сестра, так пусть же она будет вам дочерью… Она будет более послушной, чем я… ведь вы меня слишком баловали. — И, повернувшись к Лауретте, она спросила: — Ты обещаешь мне это?
— Да, да, — отвечала та, — я никогда, до самой смерти не покину вашу мать, я всегда буду с ней и всей душой буду принадлежать ей.
Чувствуя, что силы оставляют ее, больная замолчала. Некоторое время она дремала, потом, медленно открыв глаза, посмотрела в окно, через которое лились солнечные лучи, и прошептала про себя:
— О мои любимые горы!
Мать подошла к ней поближе, и Биче все более слабеющим и прерывающимся голосом с трудом проговорила:
— Там, на кладбище в Лимонте, в той капелле… где покоится мой бедный брат… где мы молились… и столько раз вместе плакали… Похороните меня рядом с ним… Вы будете приходить туда и оплакивать нас обоих… Эти добрые люди будут молиться за меня… Передайте им всем мой поклон… И бедная Марта… ведь ее сын тоже покоится в этом месте…
Но внезапно царившую в комнате торжественную тишину нарушил донесшийся с лестницы звук торопливых шагов. Все взоры обратились к двери. Жена управляющего встала, пошла навстречу двум людям, появившимся в комнате, и обменялась с ними какими-то словами. Один из пришедших остановился у порога, а другой, бросившись в комнату, упал на колени перед кроватью и начал целовать одеяла, обливая их слезами.
Эрмелинда, граф и Лауретта сразу же узнали Отторино, другие же догадались, что это он.
Юноша только что прибыл из замка Бинаско вместе с человеком, именем которого его держали там в заточении и который сам прибыл туда, чтобы его освободить.
Потревоженная этим шумом, умирающая с трудом приоткрыла глаза, но не увидела вновь прибывшего, так как его заслоняли другие, и спросила, что случилось.
— Как?.. Отторино? — пролепетала умирающая, напрягая последние силы, чтобы произнести это имя.
И в глазах ее вновь блеснул угасавший было свет; она протянула ему руку, которую он прижал к измученному лицу. Через минуту Биче нежно отняла у него руку и, показывая пальцы, стала кивать в сторону матери. Тогда Эрмелинда быстро сняла кольцо с пальца и вручила его Отторино, который, поцеловав его, сказал:
— Я унесу его с собой в могилу.
Глава XXXII
Марко стремительно вышел из комнат жены управляющего, за ним бросился Отторино, который среди тревог этого рокового утра не переставал почтительно заботиться о своем господине; ему необходимо было в этот миг забыться, встряхнуться, сделать что-нибудь, чтобы прийти в себя, чтобы вновь вернуть ясность рассудку, потрясенному страшным ударом.
Великий воин тер рукой лоб и глаза, словно пытаясь прогнать пелену мрака; он широкими шагами прошел по галерее, поднялся по лестнице и остановился перед какой-то дверью, не зная, войти или нет. Тут ему вдруг стало душно, он почувствовал, что ему необходим свежий воздух, и пошел по лестнице дальше вверх. Он поднимался все выше и выше, пока не очутился на верхней площадке башни. Здесь он остановился, окинул взглядом открывавшуюся сверху панораму, взглянул на солнце, окутанное пылающими облаками, и, наконец опустив голову на грудь, скрестив руки, прислонился к стене и надолго замер в молчании. Глаза его были сухи, лицо — мрачно и насупленно, на широком лбу, который то и дело пересекали морщины, читались сменявшие друг друга жестокие мысли.
