Ирвинг Стоун - Те, кто любит. Книги 1-7
— Нэб, первое слово обращено к тебе. Папа шлет тебе свою нежную любовь и просит написать ему письмо, которое я приложу к своему.
— Напишу, мама, но мой большой палец все еще болит. Папе не понравится мое чистописание.
— Ему понравится. Следующее слово к тебе, Джонни. Папа пишет, что рад услышать о тебе как о добром мальчике, развлекающем маму чтением. Он просит тебя не якшаться с грубиянами.
Джонни выглядел озадаченным.
— Скажи отцу, я не буду якшаться с такими, если они мне попадутся.
— Следующее обращение к малышам. — Она встала, обошла вокруг стола. — Папа говорит: поцелуй за меня крошку Чарли и Томми.
Она поцеловала детей, а они поцеловали ее, Чарли захныкал:
— Напиши папе, что мы ответили поцелуем.
— Напишу. Теперь слушайте все внимательно последний наказ папы, я хочу, чтобы вы не забывали его:
«Я всегда думаю об образовании наших детей. Учи их быть порядочными, прививай им трудолюбие, активность и душевность. Сделай так, чтобы они считали позорным любой порок, недостойный человека. Внушай им честолюбие к большим и серьезным целям и презрение к мелким, пустым и бесполезным. Пришло время, дорогая, начать обучать их французскому языку. Они должны обрести благопристойность, высокие качества и честность».
Когда она кончила читать, пухленькая, розовощекая Нэб спросила, насупив брови:
— Ма, почему папа не хочет дождаться своего возвращения, чтобы сказать нам все это?
— Возможно, потому, что, когда он так далеко от нас, вы кажетесь ему более дорогими. И он скучает по вам.
Абигейл услышала приглушенный шум дождя, стучавшего по окнам, выскочила через дверь конторы и встала на дороге, подставив дождю свое иссушенное лицо. Ливень был проливным, и травы вновь поднимутся, но для второго покоса дождь запоздал.
9Второе письмо Джона пришло быстрее. Она не могла разобрать начальные строчки:
«Не знаю, когда и где застанет тебя это письмо. Не представляю, в какой обстановке отчаяния и террора. Мы получили из Бостона сумбурное описание страшной катастрофы».
Затем она вспомнила: в окрестности прошли слухи, что генерал Гейдж открыл по городу артиллерийский огонь и многие жители были убиты. Она едва не выронила из рук письмо, тронутая сочувствием к нему, находящемуся за три сотни миль от дома и не ведающему, не пострадали ли жена и дети. Потом она быстро пробежала глазами письмо, отыскивая в нем дату возвращения Джона. Но он лишь сообщал, что до завершения работы Конгресса никто не сможет покинуть Филадельфию, а «по общему мнению, следует двигаться не спеша». Он советовал ей, если в Бостоне положение станет отчаянным и появится опасность голода, предложить возможно большему кругу друзей, в частности Бетси Адамс и миссис Кашинг, найти убежище у нее. Он просил не тревожиться за него.
«В Конгрессе собрались выдающиеся люди континента по своим способностям, достоинствам и достатку. Великодушие и общественное воодушевление, какие я вижу здесь, вынуждают меня краснеть за подлое, продажное стадо… В колониях такое настроение, а члены Конгресса обладают такими качествами, что на нас не может не обрушиться напасть, которая не охватила бы целый континент, поставив его под угрозу опустошения, а кто захочет жить в таких условиях?»
Атмосфера и время, казалось, были насыщены судьбоносными событиями. Из Бостона поступали сигналы тревоги и быстро передавались дальше, в Плимут и Таунтон. Система разведки «Сынов Свободы» была настолько всепроникающей, что Поль Ревер, наиболее энергичный и находчивый курьер патриотов, объезжал на одном из самых рысистых своих скакунов окрестные города, в то время как генерал Гейдж и его штаб все еще решали, на какой город следует сделать набег для захвата тамошних запасов.
Абигейл посетила Мэрси Уоррен, привезя рукопись своей пьесы. Это была сатира на лорда Норта и других британских политических деятелей.
Остроумная и блестяще владеющая языком, Мэрси вылила ушат презрения на английских писателей, заявлявших в печати, будто бостонцы — торгаши, «возбужденная, мятежная толпа, которой не следовало бы… беспокоиться по поводу политики и управления, недоступных ее пониманию».
Конвент графства Суффолк, заседавший под руководством доктора Джозефа Уоррена в Стоугтоне, Дедхэме и Милтоне, принял серию резолюций, копии которых доставил ей родственник сестры Мэри — Джозеф Палмер, представлявший Брейнтри. Абигейл внимательно перечитала резолюции: Массачусетс не обязан подчиняться принудительным постановлениям; любая попытка навязать неприемлемые меры встретит сопротивление; рекомендовалось порвать торговые отношения с Британией и отказаться от выплаты денег казначею графства до тех пор, пока управление провинцией не будет вновь поставлено на конституционную основу; приносилась клятва «уважать и подчиняться» всем мерам, какие предложит Конгресс «для восстановления и утверждения наших законных прав… и для возобновления той гармонии и союза между Великобританией и колониями, каких искренне желают все добрые люди».
Поль Ревер доставил суффолкские резолюции в Филадельфию в невероятно быстрый срок — всего за пять дней. Из письма Джона, привезенного ей Ревером, она узнала, что Конгресс бурно аплодировал резолюциям. Его члены единодушно приняли решение: «Ассамблея глубоко сочувствует страданиям земляков в заливе Массачусетс… члены Ассамблеи полностью одобряют мудрость и мужество, с которыми осуществлялось сопротивление против злонамеренных министерских мероприятий, и искренне рекомендуют своим братьям и впредь вести себя столь же твердо и сдержанно…»
Экземпляры суффолкских резолюций и решения о принятии их Конгрессом были распечатаны в Филадельфии и быстро доставлены в Бостон Ревером. Абигейл искренне гордилась, узнав первой в Массачусетсе о единодушии делегатов. Это было первое публичное заявление Конгресса о политике.
Джон писал: «Моя дорогая…» — а потом замазал чернилами слово, но не так густо, чтобы его не разобрали глаза одинокой жены. Слово было «очаровательница» — она была в этом уверена, — и оно доставило ей такое удовольствие, что Абигейл сидела, смакуя его. Она поняла, почему он решил вымарать это слово: если бы письмо попало в руки недруга, такой знак личной привязанности мог бы быть использован для высмеивания Адамсов. Но уже одно это вымаранное слово утешало ее в неприятностях, связанных с тем, что их наемный работник Брекетт ежедневно после работы накачивался ромом в тавернах Брейнтри, и ей приходилось каждый вечер ждать его, беседовать с ним, пока у него не начинал заплетаться язык и он не взбирался по лестнице к своей лежанке.
Слухи множились, подобно червям в кукурузе. Брейнтри обвиняли в том, что поселок плохо относится к жителям — прихожанам англиканской церкви.
Абигейл присутствовала на тайном заседании жителей поселка, где было принято заявление, что ни один епископальный прихожанин не подвергался третированию. Ходили слухи о восстании негров в Бостоне, вооруженных тори и посланных на дороги убивать патриотов. Она написала мужу, выражая отвращение к подобной истерии:
«Я искренне хотела бы, чтобы в провинции не было ни одного раба. Мне всегда казалось крайне несправедливым бороться за то, что мы ежедневно отнимаем и забираем у тех, кто имеет такое же право на свободу, как мы».
Она получила встревоженное письмо от Джона, предлагавшего ей вывезти из Бостона конторскую мебель, книги и документы, а также двух оставшихся клерков — Хилла и Уильямса, поселить их в доме при условии, что они будут платить за питание. Она опросила дюжину родичей Куинси и убедилась в том, что можно не опасаясь оставить адвокатскую контору и в ней двух молодых клерков, по меньшей мере, на некоторый срок.
Клерк Джона — Хилл приехал из Бостона с письмом, доставленным в контору. Ей бросилась в глаза строка: «Если окажется необходимым оставаться здесь до Рождества или больше, чтобы осуществить наши цели…»
Первой реакцией Абигейл была скорее тревога, чем разочарование: в Плимуте находился контингент красномундирников, а каждый поселок и каждая деревня в Массачусетсе создавала новые отряды милиции.
Дееспособные мужчины работали, обедали и спали с ружьями под боком. В Новой Англии получила популярность фраза о преподобном мистере Муди из Йорка; ее привез Джон с одной из выездных сессий суда: «У него близкие отношения с Богом, но его мушкет всегда наготове».
Это знали пуритане и пилигримы с момента высадки в Америке: без Бога и ружей они не выжили бы.
Абигейл получила от отца записку, извещавшую, что он выезжает на день в Линкольн, чтобы навестить Билли и Катарину Луизу. Если она хочет с ним поехать, то он заедет за ней завтра в семь часов утра.
Они переехали реку Чарлз у Уотертауна и по испещренной колеями дороге направились на запад, затем через Линкольн добрались до Бей-роуд.
