Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб
— Хамида! Ты ли это?! Господи Боже, как мне поверить своим глазам?!… Как ты могла бросить дом и мать, и дойти до такого?!
Она смущённо, но бесстрашно ответила:
— Не спрашивай меня ни о чём. Мне нечего тебе сказать. Такова непреодолимая воля Аллаха.
Однако её смущение и слова покорности произвели эффект, обратный ожидаемому: они лишь спровоцировали его гнев и бешенство. Он повысил голос до рёва, заполнившего всю лавку:
— Бесстыжая обманщица! Тебя соблазнил прелюбодей, такой же, как ты сама, и ты убежала с ним. Ты оставила после себя в своём квартале худшие воспоминания. Неприкрытый разврат читается на твоём лице, ты позорно выставляешь себя напоказ…
Это лишь воспламенило в ней врождённую злобу, она рассвирепела, и теперь её смущение и страх стёрлись. Всё это прибавилось к перенесённому за день разочарованию и бешенству. От этого лицо её побледнело, и он в порыве безумия закричала:
— Заткнись!…Не кричи, словно сумасшедший! Или ты считаешь, что напугаешь меня своим криком?! Что ты хочешь от меня?… Ты не имеешь на меня никаких прав, убирайся прочь с глаз моих…
Его гнев утих ещё до того, как она сказала последние слова! Её гнев сломил его гнев, словно воспламенил воду, которую потушил огонь. Он растерянно посмотрел ей в лицо и дрожащим голосом пробормотал:
— Как ты можешь говорить подобные вещи?… Разве ты не… Разве ты не была моей невестой?
Его поражение стало её реваншем, и испытала удовлетворение вспышкой своего гнева в подходящее для того время. Она пробормотала:
— Какой толк вспоминать сейчас о прошлом? Всё прошло и закончилось…
Смущённым, многострадальным тоном он ответил ей:
— Да, прошло и закончилось. Но я в замешательстве из-за себя и тебя. Разве ты не приняла моё предложение тогда?… Разве я не уехал в далёкую страну, чтобы потом мы были счастливы вместе?!
Она больше не испытывала к нему ни смущения, ни неловкости. И нетерпеливо задалась вопросом: ну когда же он оставит разговоры на эту тему? Когда же поймёт? Когда уйдёт? Затем тоном, не лишённом ноток досады, сказала:
— Я хотела одного, но судьба распорядилась по-другому…
Её тревога не скрылась от него, и он с ещё большим упорством продолжил допрос:
— Что ты с собой сделала? Как ты вышла на этот чёрный путь?… Какой негодяй ослепил тебя?… И кто тот (тут он понизил голос) преступник, который похитил тебя из твоей чистой, непорочной жизни и бросил в навозную кучу разврата?
Лицо Хамиды помрачнело. Нетерпение её достигло предела, и скучающим тоном она произнесла:
— Это моя жизнь. Таков конец, которого не дано избежать. Теперь мы чужие и не знакомы друг с другом. Не в наших силах вернуться назад, и сколько бы ты ни говорил, ни насколько не можем изменить реальность. Будь осторожен в своих словах, я не в состоянии простить тебя, хотя и остаюсь слабой и иду своим путём, но не потерплю, чтобы кто-нибудь удваивал мои муки и гнев или сдерживал меня. Забудь меня, презирай меня, как хочешь делай, но только оставь в покое…
Что это за девушка, где в ней Хамида, которую он любил, и которая любила его? Как странно! Неужели она не любила его на самом деле? Разве она не целовала его на лестничной площадке? Разве не попрощалась в тот день, пообещав ему просить у святого Хусейна помощи и заступничества для него?… Тогда кто же эта девушка?! Неужели она не испытывает сожаления? Разве в ней не осталось следов былой привязанности? Он был готов снова рассердиться, если бы не испугался вспышки её гнева, и испустил вздох сломленной ярости:
— Ты ставишь меня в тупик. Чем больше я тебя слушаю, тем больше моё изумление. Я только вчера вернулся к тебе из Телль Аль-Кабир, и тут меня неожиданно застала эта чёрная весть. Знаешь ли ты, что меня толкнуло вернуться?!… (он вытащил и показал ей коробку с ожерельем)… Я вернулся с этим подарком для тебя. Я был намерен жениться на тебе, прежде чем опять уеду…
Она молча кинула взгляд на коробку, и в этот момент он заметил алмазный полумесяц и жемчужные серьги, и отдёрнул руку с коробкой обратно, положив его в карман. Вздохнув с сожалением, резко спросил её:
— Разве ты не сожалеешь о таком конце?!
В её глазах блеснула скрытая тревога, вселявшая неизбежную осторожность, и с напускной грустью она ответила:
— Ты не знаешь, насколько я несчастна.
Глаза Аббаса расширились от удивления и недоверия. В голосе его была слышна невообразимая боль:
— Как ужасно, Хамида!…Почему ты вняла зову шайтана? Почему ты презирала свою благородную жизнь в Мидаке?… Как же ты отвергла ту прекрасную жизнь и надежду ради (тут его голос захрипел) того бесстыдного преступника и шайтана, побиваемого камнями?!… Это непростительное преступление…
Жар по-прежнему не ослабевал, поглощая её ум, с сожалением она произнесла:
— Я расплачиваюсь за этой своей плотью и кровью…
Его удивление от этого только возросло, а мнимому несчастью Хамиды, в котором она созналась ему, подмешивались скрытое облегчение и радость. Но пыл её не спадал. Мысли её следовали друг за другом с безумной скоростью. Дьявольское вдохновение внушило ей идею использовать Аббаса против того человека, что раздробил её сердце на мелкие осколки так жестоко и насмешливо. Она надеялась сделать его орудием своей мести, а сама она будет в безопасности от любых мучительных последствий. Взгляд её глаз смягчился, и слабым голосом она заговорила с ним:
— Я просто несчастна, Аббас. Прости меня за мои слова. От горя я лишилась рассудка. Все они видят во мне проститутку, публичную женщину. А я на самом деле бедная и несчастная. Меня обманул проклятый шайтан, побиваемый камнями, как ты правильно заметил. Я не знаю, как доверилась ему. Но вместе с тем я не придумываю себе оправданий и не жажду просить тебя о прощении. Я знаю, что я грешница и сама расплачиваюсь за свои мерзкие деяния. Прости мой гнев, побудивший тебя сказать такие справедливые слова, ненавидь меня, презирай меня — как того захочет твоя благородная, чистая душа, злорадствуй — я не более чем дешёвая игрушка в руках того, кто не знает жалости. Он посылает меня на улицу и извлекает доход из моего бедственного положения, после того, как забирает самое дорогое, что у меня есть. Я ненавижу его всем сердцем за эти страдания и унижения, в которые он вверг меня. Но я вряд ли смогу убежать от него…
Его смутил и её рассказ и сетования на саму себя; взгляд, говоривший о страданиях и опускавший её глаза долу, потряс его. Он забыл ту женщину, что рассвирепев, словно тигрица, всего миг назад готова была наброситься на него. Его мужское достоинство призывало его разгневаться, однако он лишь заревел:
— О Хамида, какая же беда! Ты несчастна, и я тоже несчастен. Оба мы несчастны по вине этого преступника, и нас навечно с тобой разлучает то, что ты сделала. Оба мы страдаем из-за того человека, пока он наслаждается покоем и счастьем, словно наши мучения добавляют ему счастья. Но не будет мне жизни до тех пор, пока я не размозжу ему голову.
Хамиды почувствовала облегчение и опустила глаза, чтобы они не выдали её: то, с какой быстротой он проскользнул в расставленные ею сети, было превыше её мечтаний. Но особенно ей понравились его слова «и нас навечно с тобой разлучает то, что ты сделала» — после них её сердце успокоилось, узнав, что весь устроенный им шум дошёл до крайнего предела — прощения и попытки вернуть её, о чём она и мечтать даже не могла. Да, разве не об этом она мечтала? Разве Ал-Хулв не сказал мрачно:
— Я не найду покоя, пока не размозжу ему голову и не переломаю кости! Да, я не могу забыть ни того, что ты сбежала с ним, ни того, что все видели, как ты прогуливалась вместе с ним. Нет никакой надежды, что мы когда-нибудь будем с тобой снова вместе. Я навсегда потерял ту Хамиду, которую любил. Но этот негодяй должен страдать так же, как мы оба. Скажи мне, где его найти?
Мозг её стал соображать с лихорадочной скоростью, опережая язык:
— Сегодня у тебя не выйдет. В воскресенье в полдень, если хочешь, приходи: может быть, ты застанешь его в баре, что в начале этого переулка. Он единственный египтянин, который посещает его. Если ты его не узнаешь, я укажу тебе на него глазами… Но что ты собираешься с ним сделать?
