Страна Печалия - Вячеслав Юрьевич Софронов

Пока он шел по улице, ему попались несколько человек, которые торопливо кивали в знак приветствия, но подойти под благословение к незнакомому, к тому же спешащему куда-то батюшке не решались. Были то главным образом тетки солидного возраста, и Аввакум решил, что большим грехом не будет, если он первым заговорит с одной из них. И, наконец, выбрав одну, вида более степенного и благообразного, неспешно поздоровался, перекрестил ее, склонившуюся в поклоне, и спросил, отойдя на несколько шагов, дабы никто, видящий их со стороны, ничего дурного не подумал:

— Скажи, матушка, где здесь народ воду берет?

— Вам для пищи или на стирку требуется? — живо отозвалась та.

— Ты, родная, скажи, где берут ее, а там видно будет, пить ли ее стану или щи варить, — ответил он, заметив, как проходящие мимо редкие люди замедляют шаг и прислушиваются к их разговору.

— Неужто батюшка сам щи готовить станет? — недоверчиво спросила та, тоже поглядывая по сторонам и кивая проходящим мимо знакомым.

— Прежде чем щи готовить, не мешало для начала хотя бы просто воды испить, а где ее берут, и не знаю.

— Так пойдемте до моего дома, напою.

— Как-то неловко, — замялся Аввакум.

— Коль неловко, то можно и от жажды умереть. А вы разве не при монастыре состоите? Тут у нас других батюшек вроде и нет, а вас вот впервые заметила, — зачастила словоохотливая женщина, которую снедало обычное бабье любопытство узнать все подробности о незнакомом человеке.

— Нет, я сам по себе. Из Москвы два дня как приехал на службу к вам…

— Из самой Москвы? — всплеснула та руками. — Чего же к нам-то вдруг? Какая нужда заставила? Неужто места поближе для вас не нашлось?

Аввакуму не хотелось разводить разговоры посреди улицы, а потому, не ответив на ее вопрос, он быстро согласился:

— Хорошо, пойдем к тебе в дом. Там и водицы изопью, и расскажешь заодно, где брать ее следует.

Баба согласно кивнула и столь же быстро, как и говорила, засеменила к дому, оказавшемуся в нескольких шагах от того места, где они встретились.

— Фома, черт сивый, вставай, гости к нам! — закричала она в глубину полутемного помещения, откуда тут же раздалось чье-то глухое ворчание, и вскоре показался неодетый мужик с всклокоченными и действительно сивыми волосами, который с недоумением уставился на Аввакума.

— А это кто? — спросил он у жены. — Ты, Устинья, зачем его к нам привела? Опять станет на работу в монастырь звать, а мне еще и за те разы не плачено. — С этими словами он развернулся и пошел обратно.

— Не боись, — отмахнулась от него, как от назойливой мухи, хозяйка, — не из этих он, не из монастырских. Приезжий батюшка. С Москвы. Да вы на него внимания не обращайте, он только с виду сердитый такой, а в самом деле душу добрую имеет. Вот, попейте, — протянула она Аввакуму деревянный ковш с водой.

— Благодарствую, — ответил тот и сделал большой глоток. — Вода-то какая студеная. С колодца или с реки?

— Колодцы рыть испокон веку в Сибири не заведено, с реки таскаем. Так что и вам, батюшка, туда же придется ходить. Только неужто вы сами за водой пойдете так вот? — Она со смехом указала на него, и Аввакум невольно смутился, представив, как он в рясе и с крестом на груди тащит на себе ведро с водой.

— Надолго к нам в Тобольск? — спросила она, и глаза ее лукаво блеснули. — Чай, одни, без семьи прибыли? Знала я одного такого, то у одной вдовы на постой станет, а как та на сносях окажется, к другой переберется. Так и жил, пока владыка его не отправил куда-то, а после него трое ребятишек в городе у разных баб осталось. Живут и родного батьку не знают.

От ее слов Аввакум смутился еще больше, подумав, что Устинья эта необычайно остра на язык, и поспешил оправдаться:

— За мной подобных грехов сроду не водилось. У меня жена законная, и детей четверо с ней следом едут, жду их со дня на день. А меня в дом определили, где ни окон, ни дверей, ни печки нет. Не знаю, как семью в такой дом принимать.

— Это не тот ли дом, где раньше покойный дьякон жил? Он, почитай, второй год без хозяина стоит в конце слободы. Неужто вас туда определили? — спросила с неизменной усмешкой Устинья и рассмеялась. — Повезло вам, батюшка, прямо скажу. Там и остяк в малице своей не всякий мороз выдержит, а вам и подавно делать нечего. Неужто другого чего не нашлось? Как же вы там жить станете?

— Сам не знаю, — вздохнул Аввакум. — Так уж вышло…

— Да уж, вышло так вышло, не утянешь и за дышло, — неопределенно высказалась та, а потом неожиданно громко крикнула, чуть повернув голову в глубь дома: — Слышь, Фомушка, батюшка нам теперь соседом будет, коль до утра в доме том дотянет. — И она громко рассеялась, шлепнув себя ладонями по широким бедрам. — Чего скажешь?

— А чего я скажу, — отвечал ее муж, — хлопотать надо, чтоб новое жилье дали, а в этом жить никак невозможно.

— Вот и я о том же, — поддержала его жена. — Просите, батюшка, другое для себя пристанище. Хлопочите перед владыкой нашим или еще перед кем, а сюда определяться, да еще с семьей, и не думайте.

— Нет, иное жилье просить не стану, — упрямо ответил Аввакум, — авось проживу и здесь, коль Богом так уготовлено.

— Ишь, какой упрямый, — одобрительно хмыкнула она. — Тогда проси у наших мужиков помощи, без них никак не обойтись. Пусть на первое время хоть дров кто даст протопить внутри.

— Кто же ему дров в самые морозы-то даст? — подал из своего угла голос Фома. — Сейчас каждое полено у людей на счету, на других запас не приготовлен, — рассудительно закончил он.

— Может, у нас заночуете? — предложила Устинья, но муж ее тут же громко закашлял и чего-то забормотал, из чего Аввакум понял, что будет здесь гостем нежеланным.

— Ладно, спасибо за добрые слова и за то, что воды испить дали, пойду в монастырь, авось там найду кого в помощники себе, — сказал он, поклонившись. — Надо как-то дом тот обживать.

— Да уж, не повезло вам, батюшка, — сочувственно развела руками хозяйка. — Ты, Фома, это… Помоги батюшке, чем