Страна Печалия - Вячеслав Юрьевич Софронов
Дом мог быть назван жилым лишь человеком, обладавшим очень богатым воображением, который к тому же видел его лишь издали. Вблизи же он оказался жалкой лачугой, у которой, кроме стен и полуразрушенного очага, ничего больше не оказалось. Даже имеющуюся когда-то дверь добрые люди сняли и унесли, неизвестно куда. Небольшое отверстие, служащее, судя по всему, окном, куда в лучшие времена вставлялась слюдяная рама, зияло откровенной пустотой и, совместно с дверным проемом, создавало неплохой ветрогон. На удивление, сохранились остатки колотых бревен, служащих некогда своим хозяевам в качестве половых плах. И то, внимательно глянув на них, Аввакум понял, что расхитители побрезговали ими по причине их полной трухлявости.
В углу виднелась гнилая же солома, из чего можно было заключить, что какой-то бродяга в урочный час укрывался здесь от непогоды, а затем и он покинул негостеприимное жилье, найдя себе более надежное прибежище. Сносно выглядели лишь потолочные изрядно прокопченные балки и черные от дыма, присыпанные толстым слоем земли, просыпавшейся местами вниз, толстенные потолочные плахи, до которых по какой-то причине не дотянулись жадные чужие руки. Посреди них, прямо над остатками глинобитного очага, виднелось дымовое отверстие, через которое хорошо просматривался небесный свод, покрытый слоистыми тучами, предвещавшими скорый снегопад.
Аввакуму сделалось нехорошо от уготовленного ему жилища. Он помянул недобрым словом Ивана Струну, благодаря стараниям которого он стал обладателем сих хором, дав себе слово при удобном случае отплатить ему чем-то подобным, и поискал глазами, куда можно хоть на время присесть. На глаза ему попался небольшой чурбачок, стоящий у стены, не замеченный похитителями, и он со вздохом опустился на него, пытаясь собраться с мыслями.
Любой другой на его месте тут же направился бы к владыке Симеону или на поклон к зловредному дьяку, но только не он, протопоп Аввакум. Нет, лучше он будет спать на улице или в ужасной монастырской избе, поедаемый клопами, но никогда не покажет своей слабости и не попросит о милости. Он верил, что это есть очередное испытание, посланное ему Господом, которое нужно во что бы то ни стало преодолеть, а потому, стиснув зубы, стал прикидывать, как сделать жилье хоть чуточку обитаемым к приезду своей семьи.
Но главная беда его заключалась в том, что, будучи по рождению своему поповским сыном, а потом, сделавшись служителем церкви, он сроду каким бы ни было трудом, тем паче строительством, не занимался. Правда, при случае он мог расколоть одно, другое полено, но если бы вдруг кому повезло увидеть старания его со стороны, то, не скрывая усмешки, зритель тот тут же отобрал бы у него главный мужицкий инструмент, дабы батюшка, упаси бог, по нечаянности не отсек себе чего.
Жил Аввакум с самого своего рождения исключительно в общинных домах, построенных всем миром специально для батюшек, назначаемых на приход. Те жилища мало чем отличались от домов зажиточных горожан, и внутри их постояльцев ждала какая-никакая, а домашняя утварь, под навесом во дворе лежал изрядный запас дров, а в помощь матушке обычно приходили сердобольные соседки, спешившие помочь по хозяйству и прочим хлопотным житейским делам. По мере надобности церковный староста регулярно направлял, согласно заведенному порядку, деревенских мужиков для исполнения тех или иных рабочих надобностей. Они и дрова кололи, и воду подвозили, и изредка ремонтировали в случае необходимости сам дом.
Еще не так давно он и представить себе не мог, что когда-то ему придется заниматься мужицкой работой, к которой он относился с некой брезгливостью, полагая себе пригодным лишь к церковному служению. И никто никогда в вину неумение то ему не поставил. Так уж повелось, что служители церковные сроду хозяйства не вели, за что работный народ, живший бок о бок с ними и никаким занятием не брезгающий, украдкой, а иногда и в открытую подсмеивался над батюшками неумехами. А на неоплачиваемую работу свою отвечал шутками и побасенками, описывая в них не всегда приличными словами лиц звания духовного, не видя особого различия меж собой и церковными служителями. Может, иной батюшка был не прочь взяться и самостоятельно срубить дом, но вряд ли что путное вышло бы у него из этого. А потому так и жило русское духовное сословие, не отягощенное особыми заботами по хозяйству, считая, что так оно и быть должно.
Аввакум не сомневался, что и здесь, в Тобольске, найдутся со временем люди, которые возьмут все хозяйственные заботы на себя, но, как быть на первых порах, он просто не знал. Сейчас же он не мог себе позволить даже глотка воды испить, не имея посуды под воду и не зная, где ее берут.
Вот Марковна его, та обладала редким умением сходиться с нужными людьми и всегда устраняла мужа от суетных хозяйственных Дел, беря все на себя. Так что иных забот, кроме церковного служения,
Аввакум сроду не знал, и сейчас ему оставалось лишь дождаться приезда своей спасительницы. И тогда совместная жизнь у них непременно наладится и войдет в привычное русло. А он продолжит свою личную борьбу с никонианами, как он с некоторых пор стал звать всех сторонников введения новых церковных обрядов. И будущее вновь приобрело для протопопа вполне реальные очертания и смысл, заключавшийся в вечном противостоянии против тех, кто не разделял его собственных убеждений.
…И будущее вновь приобрело для протопопа вполне реальные очертания и смысл, заключавшийся в вечном противостоянии против тех, кто не разделял его собственных убеждений. Но не мог он тогда знать, что судьба преподнесет ему в далеком сибирском городке еще немалые житейские испытания, и на сей раз не со стороны ненавистного патриарха, а от безобидных соседей по монастырской слободке, жить рядом с которыми он вынужден будет весь срок пребывания в Тобольске. А слобода та ничем от похожих на нее подобных мест не отличалась, но, находясь на Сибирской земле, несла на себе вечную печать скорби и уныния, отведать вкус которых предстояло и несгибаемому протопопу помимо его на то воли.
* * *
Посидев еще чуть на нагретом им чурбачке, он
