Вдова Клико - Хелен Фрипп
— Вы знаете виноградник Клико гран крю на Большой Горе, которая в Верзене?
— Середина восточного склона, один из лучших. Конечно, знаю, — сказал Моэт с завистью.
— Вот там мы и посадили новый сорт Клико.
— Я отлично знаю этот виноградник. Там только «пино нуар».
Выглядит как «пино», но на самом деле — нет. Мы этот виноград называем «клико-понсарден». Филипп, отец Франсуа, подарил нам двадцать черенков для посадки в день нашей свадьбы. Теперь, через столько лет, и результат. Это вроде чуда.
Моэт глянул на нее искоса:
— И какое все это имеет отношение ко мне?
— Между нами говоря, у нас достаточно самой лучшей земли, чтобы коренным образом изменить производство. Я вам дам двадцать таких корней. На это уйдет время, но мы оставим наследство для будущих поколений.
— Разве я смогу отказаться от приключения с красивой женщиной, да еще и выгодного?
— Там, на восточном склоне, где ваш виноградник смыкается с моим, — идеальная почва для этих корней. Но это должен быть наш общий секрет.
— Нет никого другого, с кем я предпочел бы иметь общую тайну.
При свете зловещего неба Николь с облегчением помахала вслед Жану-Реми, который крепко вцепился в мешок с лозами «пино нуар», будучи глубоко уверенным в том, что это и есть великая тайна винодела вдовы Клико, которой поманила его Тереза.
Изобретенный Николь способ очистки пока что в безопасности. Лозы действительно из лучших, утешала она себя, пусть даже мифического сорта «клико-понсарден» не существует. А если взрывы бутылок были делом рук мсье Моэта — хотя Луи прав: этого никогда не доказать, — то обмана еще мало по сравнению с тем, что он заслужил.
Обвести Моэта вокруг пальца оказалось относительно легко. Теперь предстояли маневры с куда более опасным противником, Терезой Тальен, пока та не рассказала ему, что представляет собой настоящий секрет Клико. Николь многому научилась, годами наблюдая за интригами Терезы, и знала, как смесь желания, бессердечности и предательства легко помогает достигать самых невероятных целей. И с этого момента она собиралась играть по правилам бывшей подруги.
Не могло быть Мадонны роскошнее Терезы, и праздник сбора винограда, посвященный святому Ремигию, как и много веков подряд, шел своим чередом. Революция там или что, но Шампань не могла рисковать своим лозами, и все знали, что святой Ремигий не прощает небрежения: после революции долго не было хорошего урожая, кроме знаменитого года кометы. Тереза сидела рядом с Николь на семейной скамье Клико, подальше от любопытных ушей, но на виду у всей паствы, ведь Тереза никогда не упускала возможности покрасоваться.
Ее серьезная торжественность поражала. Даже волосы были смиренно покрыты шалью, однако шелковистые пряди уложены таким образом, чтобы красиво выбиваться из-под дорогих кружев. Прохладный воздух собора придавал ее коже мраморный оттенок, и на губах Терезы играла благоговейная полуулыбка, когда она вместе с горожанами молилась о здоровье лоз.
Не было среди паствы ни одного мужчины, не пожиравшего ее глазами, и ни одной женщины, не мечтавшей хоть в чем-то походить на нее. В этот момент она была этим людям одновременно матерью, сестрой, возлюбленной и спасительницей. Николь не сомневалась, что сейчас, когда они возносили молитвы святому Ремигию, в центре их представления о рае пребывала Тереза.
И только один человек среди молящихся не смотрел на нее с обожанием. Каждый раз, когда Николь поднимала глаза в молитве, Жан-Реми смотрел на нее в упор, пытаясь поймать ее взгляд. Николь заставила себя улыбнуться в ответ и не сомневалась, что мадам Оливье наблюдает за ними очень внимательно, чтобы по окончании службы сочинить свежую сочную сплетню.
Тереза придвинулась ближе. От нее пахло травами, как от луга, мускусом, как от кошки.
— Вы оказались порочнее, чем я могла себе представить в самых дерзких мечтах. Бедняжка Жан-Реми просто горит! Хорошо бы он весь город не поджег.
Бесстрастно глядя, как приносят на алтарь первые грозди урожая, Николь прошептала в ответ:
— Он написал о вас Наполеону?
— Конечно. Я ему доставила то единственное, чего он не мог купить. Вы же не держите на меня зла?
Николь покачала головой и солгала в ответ:
— Все забыто.
— Дело есть дело. Я знала, что вы поймете. Дружба?
— Дружба. — Она взяла руку Терезы и приложила к своей щеке. — Вы же выполните свою часть договора и не скажете ему про мои ремюажные столы?
По пролету шла торжественная процессия виноделов в красных мантиях. Когда-нибудь она будет богаче, чем они все, вместе взятые!
— Конечно, не скажу. Я бы все равно ни за что так с вами не поступила. Вы же понимали это?
— Вы можете поступать с кем угодно как пожелаете и при этом заставить любить вас.
— Давайте больше не будем говорить на эту тему. — Тереза сложила руки в молитве и опустила глаза. — Никогда не видела Жана-Реми таким довольным. Если бы у вас была капля здравого смысла, вы бы соединили с ним свои силы, но я знаю, как вы упрямы. Что ж, я больше не стану вам советовать.
Позже в тот же день в давильне Луи влетел в кабинет Николь и хлопнул дверью:
— Ты что делаешь?!
— Ты о чем?
— Флиртуешь с Моэтом на глазах у всего города и прямо в церкви!
— Это не твое дело. Ступай к жене.
— Я о твоих интересах думаю, Бабушетта. И я тебя предупреждаю. Наташа тоже заметила.
— У тебя нет права читать мне нотации. Ты делаешь свой выбор, я делаю свой.
— Тут замешана Тереза, не сомневаюсь. Ты играешь с огнем, а в этой игре не выигрывают.
— Я делаю то же, что и всегда, — работаю. Идет сбор урожая, а людей не хватает. Пожалуйста, сосредоточься на этом, а не на каких-то вымышленных нарушениях приличий. Световой день уходит, а праздник Сен-Реми воодушевил тех рабочих, которые у нас остались. Мы должны извлечь из этого максимум.
— Пожалуйста, будь осторожнее.
— Перестань обо мне тревожиться.
Луи ушел, и само место, где он стоял, заполнилось горьким сожалением.
В тот же вечер Николь навестила родителей в их особняке. Она миновала пивную Этьена и дом Терезы, которые располагались неподалеку. Большие приветливые окна ее детства светились в этот вечер сотнями свечей в люстрах.
Родители волновались, что Ментине может быть небезопасно в ее парижском пансионе. По всей стране ползли слухи, что французские войска отступают, а за ними идет русская армия. Все боялись, что она ворвется в Париж, а потом захватит всю страну — жутко было думать об этом на тихих улицах Реймса. Николь вполуха слушала все эти опасения, но
