Руфин Гордин - Иван V: Цари… царевичи… царевны…
Иван на шесть лет старше, но кажется, будто старше Петр — если б не совершенно мальчишеская физиономия. А так он выше своего братца, первого царя, чуть ли не на полголовы.
А в обычное время, когда нет официального царского сидения, либо приема послов или молебствия, Петр бегает со своими «потешными», кои притекли к нему из Преображенского, затевает игры воинские. А Иван кладет поклоны перед иконами, либо тешится со своей молодой царицею. Говорят: вошел во вкус, охочь до супружеского ложа. Всем казалось это странным, однако так оно и было.
Петр же листал книгу, либо вот еще любезное ему занятие: крутил и разглядывал подарок иноземцев — глобус. И Спафария в эти минуты призывал быть при нем и толковать про земное устройство, и про то, где какие страны и народы жительство имеют.
На глобусе том были означены и страна Китай, и Индия, и страны Европы — само собою. И выходили они такими малыми в сравнении с Россией, что Петр в который раз диву давался.
— Это что же, Голландию еле видать — такая она кроха. А уж повсюду проникла. А Швеция… А Англия… Сколь в них во всех силы и сколь многими землями завладели в других концах света, — дивился царь-отрок. — Как с этим сообразоваться, скажи? Мы аж полсвета заняли, а силы нашей против них вроде бы недостает. Неужто в мореходстве вся ихняя сила?
Спафарий отвечал с улыбкою:
— Нет, государь мой, не только в мореходстве. Главная сила их во множестве ученых людей, в развитии наук и ремесел. Народ с малолетства грамоте обучается, строит повсеместно мануфактуры, верфи, на коих закладываются корабли. Развивают знания и уменья от тех знаний. А тут, в России, ничего этого нету…
— Я заведу! — воскликнул Петр. — Все заведу. И корабли строить зачну. Дай только выйти на простор.
— Так ведь, государь мой, эвон сколько простору у нас. Одна Сибирь чего стоит.
— А моря-то нету, — сокрушенно возразил Петр. — Один Архангельск — порт да и тот зимою льдом, сказывают, окован. Нам теплое море надобно, да где его взять? Разве что у турок отнять, либо у персиян их море Хвалынское. Вот тут реки кое-где означены, ниточками тянутся. А куца ведут — неведомо.
— А потому неведомо, что картографы, кои сей глобус создавали, не все разведали в доподлинности. Мало таких людей, которые в картографии искусны и могут все земные просторы очертить. Надобны опять же знания, постижение науки. Надобно людей этому выучить и разослать во все концы земли, дабы они неоткрытое открыли и на земном чертеже все означили.
Задумался царь-отрок. Сморщил лоб, закатил глаза. Как видно, силился представить себе всю эту затейную сложность. Перевел глаза на глобус, большую часть которого залил голубой цвет — цвет воды, цвет океанов и морей. Потом сказал задумчиво:
— Воды на земле, видать, больше, чем суши. Эвон как океаны-то разлились. Все вода и вода. Конечно, без кораблей не обойтись. Батюшка, царствие ему небесное, сказывали мне, задумал строить корабли, да все отлагал да отлагал за заботами. А еще не было людей умелых, кои большие суда для хождения по морям да океанам умели бы строить.
— Да, государь мой, дело это непростое — судостроение. Тут расчет надобен во всем да, кроме расчета, еще и навык, — подтвердил Спафарий. — Голландцев да англичан зазывать надобно на первых-то порах. Они в этих делах великие мастера.
— Вот вырасту и сам за науками туда обращусь. Наберу команду людей молодых да к сему охочих и выучимся у иноземцев всей корабельной науке. Мне и самому великая охота выучиться на корабела.
— Доброе желание, государь мой, — ответил Спафарий, внутренне радуясь столь зрелому желанию. — Хоть и не царское это дело топором да долотом махать, однако же всякое уменье служит к развитию человека.
— Вот и я так думаю, — солидно ответил Петр. — А покамест хотел бы свершить малое хождение по водам. И большую ладью для сего построить и поплыть в ней по реке либо по озеру, где придется.
— Лучше по озеру.
— И я так думаю. А почему?
— На озере маневр совершать можно. Ибо течения нет, а гладь велика.
— Верно! — обрадованно подхватил Петр. — Учись вертать туда-сюда, яко на море. Вот справимся с делами, — по-взрослому озабоченно произнес он. — Да еще с супротивниками нашими. Тогда и займуся хождением во водам…
Он не сказал, каких супротивников имеет в виду, но Спафарий понял: не внешних, нет. Тех, что рядом с ним. Тех, кто обволакивает его и царицу льстивыми речами, а сами раздувают пламя междоусобицы. Он уже повзрослел в мыслях и чувствах, потому что стая свидетелем кровавой оргии стрельцов. И был чуток и не по-мальчишески осторожен. Царица Наталья, правда, то и дело призывала его блюсти осторожность. И он был послушлив. Хотя послушание давалось ему нелегко. Он был живой и резвый мальчуган, и тяжелая царская порфира никак не сказывалась на его характере и не давила плеч.
Царица Наталья время от времени пыталась его обуздать. Она говорила ему:
— Петруша, ты слишком заигрываешься со своими потешными, ты с ними на одной ноге. А тебе не пристало. Ты должен помнить, каков на тебе титул. Ты ведь великий государь, а они твои рабы. Они обязаны служить тебе. И целовать твою руку.
— А ежели она в земле, моя рука? — простодушно спрашивал он.
— Все едино.
— Нет, я ее лучше вымою.
Наталья невольно улыбнулась. Ну как есть мальчик. И трудно заставить его войти в образ великого государя. Неужто и повзрослев, он будет так же прост со своими подданными, как ныне со своими потешными? Ведь это уже характер. Ведь он уже сложился…
Правда, когда они оба, с братцем Иваном, участвуют в торжественных церемониях и их окружают почтительные до приторности взрослые — все эти придворные чины, ее Петруша волей-неволей входит в свою роль. Она наблюдает его со стороны и любуется им, и гордится, как всякая мать, а вовсе не царица. Она оставалась матерью во все времена.
Со Спафарием же он был прост и видел в нем учителя, человека бывалого и многознающего. А таких в его окружении было совсем мало. И хотя он, как всем, говорил ему «ты», в этом панибратском обращении звучала уважительность. Ученика к учителю.
И не раз и не два просил он Николая рассказывать о Сибири, о ее могучих реках: Оби, Енисее, Лене, об оленях, которые служат туземцам вместо лошадей, о ездовых собаках, о вечной мерзлоте и коротком, но буйном лете, о северном сиянии. А еще о пустынях, где, куда не кинешь глаз, один горячий песок и где конь не пройдет, а лишь вельбуд, животное о двух горбах и с широкою лапой, которая не тонет в песке. Там не выпадает снег да и дождь и такая сушь и жара, что в песке можно испечь яйцо.
— Я сего вельбуда видал, — хлопал в ладоши Петр. — У батюшки в Измайлове был зверинец. Хочу в Измайлово!
— Измайлово пожаловано братцу Ивану, великому государю, — торопливо вмешивалась царица Наталья, обычно присутствовавшая при учительных беседах и внимавшая им с таким же жадным любопытством, с которым детишки слушают сказки. — Яко свадебный подарок, — прибавила она.
— Ну и что ж. Я наведаюсь к нему в гости. Там, должно быть, звери остались. А ты сказывай далее, — обращался он к Спафарию. — Про Китайское государство. Какие там есть диковины.
— О, диковин там много! Но самая великая из них, пожалуй, — стена. Простирается та стена на полторы тысячи, а может, и более верст и зачинается от моря. И идет чрез высокие горы без урывки до берега великой Желтой реки. И еще далее к югу. А зачал ее строить тому три тыщи лет назад, за 215 лет до рождества Христова, великий хан Ксий. Согнал он тьму народу, тысячи тысяч и наказал строить ту стену столь крепко, чтобы железный гвоздь сквозь кладку не прошел. На низ кладен камень дикий, великий, а вверху кирпич. Высота же стены пять сажен и более, а ширина близ двух сажен, а вверху зубцы сделаны и бойницы частые. А где дороги проходят, там ворота и башни ставлены. Близ всех ворот строены городки на манер крепостей, где живут служилые люди для бережения стены. И богдыхан держит в тех городках, коих много, до миллиона воинов.
— Да, вот это величайшая диковина на свете! — воскликнул царь-отрок. — А мы-то мнили, что все диковинное собрано в Европе. Вот он, размах-то богатырский, вот где чудеса творились. У азиатов.
— Во многом они европейские страны опередили. И в делании бумаги, пороху, печатен, в навигации придумали приборы разные, коими землю меряют и страны света определяют. И все это за тысячи лет до того, как в Европе появилось.
— Талантлив народ китайский, — с некоей даже завистью высказался Петр. — А мы-то думали спесиво про них — дикари. Меж тем как сами в дикарях оказались.
И после паузы неожиданно спросил:
— А ты-то сам откуда родом? Сказывали, гречанин. Верно?
— Гречанин-то гречанин, а уродился я в княжестве молдавском и возрос там при православной вере. То княжество, как и все иные православные земли, завоеваны турком. И ждут своего освобождения, уповая на великую Россию.
