Елизавета I - Маргарет Джордж
В классических мифах чередование сезонов нарушалось из-за какого-нибудь недовольства на горе Олимп или опрометчивых действий ничего не подозревающего смертного. Деметра, оплакивавшая похищенную дочь Персефону, погрузила землю в вечную зиму, так что она стала бесплодна и прекратила давать урожаи. Священное Писание учит нас, что Господь «заключит небо, и не будет дождя, и земля не принесет произведений своих», если мы отвернемся от Него. Подозревать недовольство на горе Олимп едва ли стоило, но что, если Господь наказывал нашу землю за какой-нибудь тайный грех?
Нет, нет, подобные мысли следовало гнать. Я могла заглянуть в глубины собственной совести, но не могла сделать то же самое с каждым из моих подданных. Доктор Лопес… Я покрутила на пальце испанское кольцо. Я носила его вместе с коронационным перстнем в напоминание о том, что, хотя я и помазанница Божия, и власть над Англией дарована мне свыше, это не значит, что я могу принимать преданность моих подданных как нечто само собой разумеющееся. Я должна постоянно быть начеку. Но вопрос виновности доктора Лопеса по-прежнему не давал мне покоя.
На исходе июня ударили такие холода, что погибли новорожденные ягнята. В июле шел град, а теперь вот в августе пришли вести о снегопаде в Йоркшире. И все это время не переставая лил дождь.
Я решила перебраться в Нонсач, охотничий замок моего отца милях в двенадцати от Лондона. Прежде там жили другие люди, и лишь два года назад он вновь перешел в мои руки, поэтому не утратил еще для меня прелести новизны. В моем возрасте оказаться владелицей замка, в котором я не знала бы каждый коридор и каждое окошко как свои пять пальцев, было редкой радостью. К тому же это позволяло мне побывать в деревне и своими глазами увидеть, что происходит в полях и в садах.
Ехать я была вынуждена верхом под паланкином, который колыхался вокруг седла, поскольку дороги размыло так, что королевский экипаж не прошел бы. Весь домашний скарб тоже пришлось нагрузить на мулов и приторочить к спинам лошадей. Я постаралась не брать с собой ничего сверх самого необходимого.
Увязая в грязи, наша процессия тащилась по раскисшей дороге, и собравшиеся по обочинам люди, кутаясь в плащи, смотрели на нас и выкрикивали что-то безрадостное. Пасмурные небеса и бурые поля, казалось, высосали все краски и из человеческих лиц, так что те сливались с тусклой палой листвой. Немногочисленная остававшаяся в полях скотина уныло взирала на нас, бессловесно страдая.
Я не ожидала такой тоски и безысходности. Это была мрачная подоплека того, что впоследствии должно было взорваться гневом и разрушением, – словно потемневшее серебро с оборотной стороны венецианского зеркала. Как королева, я намеревалась сделать все возможное, чтобы помочь, но мои возможности были ограниченны. Знай я, что нас ждет такой год, мы могли бы сделать запасы из прошлогоднего урожая. Зачем нужны астрологи, если они не смогли предвидеть все это?
Дрожа, мы ехали мимо несчастных людей и поникших садов. Их лица накрепко врезались мне в память.
Теперь мы достигли вершины холма, откуда всегда открывался изумительный вид на замок: сквозь аллею деревьев солнечной осенью можно было увидеть, как поблескивают обрамленные золотом оштукатуренные панели стен внутреннего двора, словно подмигивают, говоря: «Вот он я каков, другого такого во всей Англии не сыщешь». Сегодня же он был окутан серым туманом, а ветер трепал кроны деревьев, отчего на дорогу низвергались каскады ледяных брызг.
Мой отец построил этот дворец, чтобы поразить своих подданных экстравагантной архитектурой Ренессанса и утереть нос ненавистному сопернику – французскому королю Франциску I с его охотничьими замками Шамбор и Фонтенбло. Словно желая подкрепить тем самым свои притязания на престол обеих стран, он приказал построить внешний двор в лаконичном тюдоровском стиле, назвав его «строгостью», а внутренний – в вычурном стиле французского Ренессанса, назвав его «помпезностью». Слово «помпезность» и впрямь приходило на ум при виде его исполинской статуи на троне, которая встречала гостей. Он намеревался отделать бело-золотыми панелями в итальянском стиле весь внутренний двор. Боги и богини, римские императоры, подвиги Геракла – все это, согласно его замыслу, должно было служить наставлением его маленькому сыну Эдуарду на пути к правлению королевством.
Этот замок мой отец построил в 1538 году, чтобы отметить тридцать лет пребывания на престоле и появление на свет долгожданного принца. Что ж. Замок – это всего лишь замок. Принц не дожил даже до шестнадцати. Я отметила тридцатилетие царствования поражением Непобедимой армады – событием, которое куда скорее останется в веках и будет иметь значение далеко за пределами моей собственной семьи.
Впрочем, не то чтобы я пыталась с ним состязаться…
Несмотря на всю свою пышность, Нонсач был уютным, он навевал мысли об убежище от повседневных забот и тревог и о радостях охоты. Сейчас, когда за окнами барабанил холодный дождь, я очень оценила этот уют.
С потолка в присутственном зале капало. Очевидно, крыша требовала починки. Если крыша протекает в великолепном королевском замке, то что творится в бедняцких хижинах? Мое сердце болело за этих людей.
Мои фрейлины задавались вопросом, зачем я сюда приехала, но в замке им нравилось. Кэтрин с Марджори подумывали, не послать ли за мужьями, чтобы «поглядеть, готовы ли они страдать ради нас», но в конце концов не стали. Рано или поздно мужчины-придворные подтянутся, недовольно ворча, но пока что замок был в полном нашем распоряжении.
Мы грелись у камина в покоях, бросая фасолинки в потрескивающий огонь, чтобы предсказать судьбу, и вспоминая проведенные вместе долгие годы. Порой в пляшущих отсветах пламени я видела за их постаревшими лицами прежние, юные: Марджори в бытность ее женой французского посла, Кэтрин в ту давнюю пору, когда будущий адмирал Говард, за которого она только что вышла замуж, был темноволос и занимал мелкие посты. Быть может, и они видели мое юное лицо.
Дожди наконец прекратились – или то была лишь временная передышка? В любом случае мы воспользовались ею, чтобы хорошенько просушить постельное белье на свежем воздухе, изгнать из комнат дух затхлости и подставить лица солнышку. Члены Тайного совета приезжали порознь, дабы засвидетельствовать мне свое почтение и осведомить о насущных делах. Потом однажды, когда небо опять начало заволакиваться темными тучами, мне доложили о приезде Фрэнсиса Бэкона.
Фрэнсис Бэкон. Человек, который пошел наперекор моим желаниям в парламенте, а потом имел наглость претендовать на должность генерального прокурора. Эссекс, его покровитель, донимал меня просьбами до
