Казимеж Тетмайер - Легенда Татр
Водопуст пас овец, а Пентожек — коз. Были они пастухи на славу. Когда Водопуст стал спускать на нижние луга речки из озер для своих овец, Пентожек для своих коз стал устраивать огромные озера в Татрах на такой высоте, куда овцы не смели заходить. Зато орлы крыльями нанесли лед на самое высокое озеро, Терянское, и завалили его совсем.
Слава предков Яносика гремела в горах и долинах. А потом было множество других великанов и силачей, хоть и не таких, как они. Саблик знал песни о них: о великих разбойниках Новобильских, о Войтеке Мальце, тоже из Бялки, который столетним стариком плясал вприсядку и ходил красть волов под Мурань на Спиж; о великих охотниках, которые в лесу связывали медведям ремнями лапы и на плечах приносили их с гор в долины; о смелых мужиках, которые победоносно сражались с царем змей и его полчищами, с татарами и закованными в латы рыцарями, похищавшими девушек.
Огромный, вековой Пышнянский лес баюкал Яносика, шепча ему о славе предков.
Но он, Яносик, мог прославиться еще больше, если выведет весь народ из нищеты, убожества в страну благоденствия. Он мог бы сделаться как бы королем народа, перед которым откроет новый мир. Он хотел создать для своих горцев новую, счастливую жизнь. И тогда все леса татрские будут шуметь о нем, до далеких потомков дойдет его имя, имя разбойника над разбойниками, храбреца над храбрецами, гетмана над гетманами. Благословение поляков и ужас венгров увенчают имя его, как зеленые ели венчают островерхую скалу под Гевонтом.
Яносика сморил сон.
А когда он проснулся и взглянул вверх, на бледнеющем небе мерцали уже только редкие звезды. Приближался рассвет.
Яносик поднялся и засвистал.
Этот свист, точно тысячи стрел, брызнул вокруг и наполнил собою лес. Кшись поднял голову с земли и проворчал:
— Эх, чтоб тебя!..
Гадея, Матея и Моцарный вскочили по знаку гетмана; старый Саблик сел, провел рукою по влажной траве и росою умыл лицо и глаза. Проснулись и остальные. Мардула, чтобы размяться, три раза высоко подпрыгнул и три раза обеими руками сильно хлопнул себя по кожаным подошвам керпцев.
И сейчас же, перекусив чем у кого нашлось, тронулись дальше, на Каменный перевал. Светало, когда мужики по красноватому песку и поблекшей осенней траве, покрытой инеем, взбирались по склону горы, а когда последний из них взошел на вершину, все вокруг уже сверкало в лучах утренней зари.
Небо за Криванем сияло бледно-розовым светом, и отблеск его падал на темно-зеленые Нижние Липтовские Татры, а долина у подножия их лежала еще во мраке. Когда же свет понемногу рассеял тьму, над землей показалась серая неподвижная пелена тумана. Но понемногу он начал редеть и рассеиваться, открывая глазам белые усадьбы, деревни и города. Засеребрился вдали быстрый Ваг.
Теперь горцы видели вдали Прибилину, Королевскую Лехоту, Порембу, Градек, Микулаш — липтовские деревни, поместья, города с богатыми лавками, край, где родятся пшеница и виноград, где землю пашут на белых волах…
При виде всего этого Гадея, Матея и Моцарный, друзья Яносика, затянули песню, которую пели всегда, когда переходили с гетманом через Татры:
Вышел я, разбойничек,В сторону чужую,Виселиц наставили —Выбирай любую!
Они смотрели вниз, в длинное, глубокое ущелье Каменной долины, пустынное, дикое и мрачное, поросшее можжевельником и карликовыми соснами, и дальше, на Липтовскую долину, которая простиралась до высокой горы Дзюмбира. Внизу перед их глазами что-то мелькнуло — казалось, кто-то взмахнул огромным серпом. То рысь, обитательница этих мест, гигантскими прыжками промчалась с западного на восточный край горы и скрылась в зарослях.
Потом приблизилась к ним странная фигура: человек в черной одежде, с седой бородой и с седыми волосами, падавшими до плеч. За спиной у него висел мешок необычной формы. Человек зорко вглядывался в траву.
Они тотчас поняли, что это лекарь. Он искал чудесный дягилевый корень и целебные травы.
Этот малорослый и тучный старик подошел к Яносику и, сняв шляпу, сказал:
— Клад ищут… там… Пусть идут… гетман…
— Дурачок! — зашептались мужики, а Яносик спросил:
— Кто ищет?
— Трое… из Кракова… немцы… там, у Рачкового Плеса… под Кончистой… иди… убей… возьми… великий гетман… разбойничий…
— Откуда ты меня знаешь? — спросил Яносик.
Старик поднял вверх обе руки.
— Что? — благоговейно воскликнул он гортанным голосом.
Яносик вынул из пояса дукат и дал ему: лекарь поклонился в ноги, потом сказал:
— Саблик!
— Так это ты? — отозвался Саблик.
— Гы-гы-гы! — засмеялся старик. — Пан лесничий лежал в лощине… фук! фук! фук! — Он делал руками знаки, показывая, как горит огонь.
— Поджег ты, что ли, крестный? — спросил Яносик у Саблика, а тот отвечал:
— Поджег шалаш, когда спал он, а двери запер.
— Где?
— Под Остервой. Я видел. Ходит. С тех пор три года прошло.
— Рысь от тебя убежала, — сказал Яносик лекарю.
— Сало съела… в кустах… каналья!..
— Откуда ты, дедушка?
— Из Варшавы… с Краковского предместья… Я у панов Казановских служил.
— И давно за травами ходишь?
— Тридцать лет… Идите к Кракову… Они клад ищут… немцы… купцы краковские… у них книги… черные… Духов заклинают…
— А ты искал?
— Искал.
— И что же нашел?
— Дух камень в меня швырнул… — И, приподняв шляпу, он показал на голове рубец.
— Потому ты, должно быть, и одурел, — сказал Кшись. — А где искал-то?
— У Жабьего Плеса… под Ледовым… в Кленовых рощах…
— Вон сколько гор исходил! — заметил Гадея.
— Прощай, мы уходим! — сказал Яносик, отстраняя старика рукой.
— Уходи, не то мешок отнимем! — пугнул его и Кшись, делая вид, что хочет схватить мешок с травами.
Лекарь притворился испуганным и с низкими поклонами ушел в сторону, где скоро скрылся среди зарослей.
Яносик смотрел на лежавшую перед ним долину, и его мужественное сердце ширилось в груди. Он чувствовал себя орлом, парящим над землею. Земля, погруженная в утренний сон, лежала глубоко внизу, а он поднимался над нею, как горный ветер, как туман, встающий из-за скалистых вершин, чтобы ринуться на нее и завладеть ею.
— Гей! Гей! — закричал он; так, прежде чем налететь, гудит ветер в горах, давая о себе знать.
На этом перевале решалась судьба тысяч людей и его судьба. Он стоял на рубеже: правой ногой — на польской, а левой — уже на венгерской стороне.
— Гей! Гей! — повторил он, и эхо понеслось среди скал. Затем Яносик пошел вперед, а за ним тронулись мужики.
Когда углубились в лес, Юзек Татар, молодой, семнадцатилетний парень из Копы, отошедший было в сторону, в испуге прибежал обратно, крича:
— Труп! Труп!
— Где? Где? — спрашивали все.
— Там! Между соснами! — Он указал рукой.
Несколько человек побежало туда. Саблик с ними.
Они увидели голого человека, лежавшего на спине.
— Что с ним приключилось? — недоумевали мужики. — Ран на теле у него нет, запекшейся крови тоже не видно.
— Хе-хе-хе! — засмеялся Саблик. — Горы его съели!
— Что это значит? — спрашивали мужики из долин у подгалян.
— А кто его знает, что он хотел сказать, — отвечали им подгаляне.
— Съели его горы, ой съели! — повторил Саблик. — А воры одежу унесли. Нешто он первый?
— Горы съели человека, — повторяли жители долин, со страхом глядя на пустынные, желто-зеленые осенние склоны.
— Вот смотрите! — сказал Саблик. — Здесь знак есть на дереве. — И он указал концом топорища на крест, вырезанный на коре. — Он либо предал, либо хотел предать товарищей. Нельзя общие деньги красть, не то товарищи тебе так отплатят, что в ушах зазвенит. Поглядите-ка ему в ухо, ребята! Есть там колышек?
— Колышек? Какой колышек?
— Да уж вы поглядите!
— А ведь правда! Колышек в ухо вбит! В левое! — воскликнул Питонь из Полян.
Саблик победоносно обвел окружающих своими серыми ястребиными глазами. Мужики смотрели на него с восхищением.
— Меня, старика, не проведешь! — сказал он с гордостью, — Походил я по горам немало лет. Знаю их, как свои пять пальцев. Если тебе дороту[37] вобьют…
— …Так о ядвиге[38] позабудешь, — ввернул озорник Кшись.
Саблик свистнул раза два сквозь зубы и забормотал еле слышно старую-престарую горскую песню:
Рудокопы идут, рудокопы идутНа гору из долин.Будут скалы пробивать,Злато, серебро добывать.
Пораженные мужики теснились около убитого.
— Удивительные дела творятся в этих Татрах, — прошептал один из «чужаков», отходя к перевалу.
Никто не мог бы описать того, что видели мужики. Казалось, радуги змеились в долине; казалось, тихие пруды, и озера, и сверкающие синим золотом ручьи загорались в тумане; по горным лугам и склонам тянулись вереницы синих туманов, словно двигались огромные синие задумчивые призраки. Иногда в голубом сумраке проплывало что-то белое, крылатое; иногда из золотистого озера поднималось откуда-то снизу словно серебряно-розовое облако.
