Александр Дейч - Гарри из Дюссельдорфа
Разгром революции 1848 тогда нашел отклик в одном из сильнейших стихотворений Гейне этой поры, носящем хронологическую дату в виде заглавия: «В октябре 1849 года»:
Умчалась буря — тишь да гладь.Германия, большой ребенок.Готова елку вновь справлятьИ радуется празднику спросонок.
Реакция наступает по всем линиям: «последний форт свободы пал, и кровью Венгрия исходит». Но Гейне завидует мадьярам, сраженным в борьбе за национальную независимость:
Ты пал, мадьяр, в неравном споре,Но верь мне — лучше умереть,Чем дни влачить подобно нам, в позоре.
Поэт посылал отравленные стрелы в сердца врагов, Он себя чувствовал непобежденным бойцом, тридцать лет стоявшим на посту свободы:
Ружье б руке, всегда на страже ухо, —Кто б ни был враг — ему один конец!(Вогнал я многим в мерзостное брюхоМой раскаленный, мстительный свинец.)
Но что таить! И враг стрелял пороюБез промаха, — забыл я ранам счет.Теперь — увы! Я все равно не скрою —Слабеет тело, кровь моя течет…
Свободен пост! Мое слабеет тело…Один упал — другой сменил бойца!Я не сдаюсь! Еще оружье цело,И только жизнь иссякла до конца.
Прощальный номер
Неожиданная радость осветила комнату больного Гейне. В тихое июньское утро 1849 года, когда поэт, забывшись в глубоком кресле, ждал, пока Матильда и сиделка перестелят его постель, раздался легкий стук в дверь.
— Одну минуту, — сказала Матильда.
Обе женщины подняли Гейне на широкой простыне и понесли его к постели. Но тут распахнулась дверь, и на пороге появился Карл Маркс. Его смуглое лицо было хмурым и сосредоточенным, а в больших черных глазах отразился невольный ужас, когда он увидел, в каком состоянии находится Гейне. Все движения Маркса, быстрые, порывистые, свидетельствовали о том, что он полон сил и чисто юношеской энергии.
— Здравствуйте, дорогой друг! — нарочито весело сказал Маркс своим громким голосом. Заметив, что Гейне силится разглядеть его, щуря полуослепшие глаза, он добавил: — Это я, Карл Маркс. Как живете?
По лицу Гейне пробежала светлая улыбка, и он ответил в тон гостю:
— Как видите, дорогой Маркс, женщины всё еще носят меня на руках.
Тем временем Матильда и сиделка бережно опустили простыню с исхудавшим Гейне и ловко уложили его на постели, укрыв теплым пледом.
Маркс сел в кресло неподалеку. Им надо было столько сказать друг другу, что беседа началась наперебой и беспорядочно, но затем Маркс овладел вниманием поэта, и тот слушал, задыхаясь от волнения. Маркс рассказывал о боевых днях, о своем соратнике Энгельсе, обо всем штабе «Новой Рейнской газеты», которая только что была закрыта прусским правительством.
— Я говорю о нашей газете, — сказал Маркс, — как о живом человеке, как о бойце. Он вынужден был отступить под напором армейского корпуса, но сделал это с гордо поднятой головой, с развернутым красным знаменем прощального номера.
При этих словах Маркс опустил руку в боковой карман сюртука и вынул тщательно сложенный номер «Новой Рейнской газеты». Этот номер от 19 мая 1849 года был весь отпечатан красной краской. Когда Маркс развернул его во всю ширину и поднял вверх, действительно казалось, что он держит красное знамя. Гейне попросил друга почитать хоть немного этот прощальный номер, и тот охотно исполнил просьбу. Все больше воодушевляясь, Маркс читал величественное и трогательное обращение «К кельнским рабочим». Оно заканчивалось словами, прочитанными Марксом с большим подъемом: «Редакторы «Новой Рейнской газеты», прощаясь с вами, благодарят вас за выраженное им участие. Их последним словом всегда и всюду будет: освобождение рабочего класса!»
Гейне протянул худую, бледную руку и попытался пожать руку Маркса.
— А теперь послушайте стихи Фрейлиграта, — сказал Маркс. — Они помещены на первой странице и называются «Прощальное слово «Новой Рейнской газеты».
Гейне напряженно слушал пламенные строки революционного стихотворения Фрейлиграта. Оно дышало верой в то, что борьба не окончена, что слово поэта еще не раз будет вдохновлять народ в его грядущих боях:
Так прощай же, прощай, грохочущий бой!Так прощайте, ряды боевые,И поле в копоти пороховой,И мечи, и копья стальные!Так прощайте! Но только не навсегда!Не убьют они дух наш, о братья!И час пробьет, и, воскреснув, тогдаВернусь к вам живая опять я!
И когда последний трон упадет,И когда беспощадное словоНа суде — «виновны» — скажет народ.Тогда я вернусь к вам снова.На Дунае, на Рейне словом, мечомНароду восставшему всюдуСоратницей верной в строю боевом,Бунтовщица гонимая, буду!
Когда Маркс дочитал стихотворение, Гейне задумался, а потом сказал:
— Вот это суд времени, дорогой Маркс! Я всегда считал Фердинанда Фрейлиграта погонщиком звонких рифм и звал его «мавританским князем». Правда, так его многие называли за его пустую романтическую поэму под таким заголовком. Но он глотнул из источника революции, и это придало ему свежие силы.
Маркс охотно рассказал, с каким мужеством держался Фрейлиграт на суде, когда его обвинили в государственной измене за сборник революционных стихотворений.
— Он был не обвиняемым, а обвинителем, — говорил Маркс, — и судьи вместе с прокурором позорно провалились: Фрейлиграта пришлось оправдать, и в Дюссельдорфе, где происходил суд, народ чествовал своего поэта песнями и факельным шествием.
Гейне горько вздохнул:
— Ах, почему я не могу быть с вами в эти горячие дни?!
— Вы с нами, дорогой Гейне, — возразил Маркс, — всегда с нами! Ваша сатира служит общему делу, и многое, что вы написали теперь, я знаю наизусть.
Еще долго сидел Маркс у постели больного друга и рассказывал не только о событиях революции 1848 года, но и о перспективах будущего. Несмотря на то что прусское правительство выслало Маркса за пределы родины, он и здесь, в Париже, не прекращал революционной деятельности. Он ждал, что французские, рабочие поднимут восстание против буржуазного правительства Луи Бонапарта, и готовился принять непосредственное участие в боях. Он надеялся, что Франция сможет поднять за собой всю Европу.
В Южной Германии тем временем еще шли революционные бои. Рабочие отряды, возглавляемые Энгельсом, во второй половине июня столкнулись с прусскими войсками. В ожесточенных боях Энгельс обнаружил беззаветную отвагу и презрение к опасности. Его стратегические планы отличались смелостью и знанием военного дела. Но силы были неравные. Плохо вооруженные рабочие не могли долго держаться против многочисленной и хорошо снабженной прусской армии. Энгельс одним из последних перешел швейцарскую границу.
Целый месяц длилась эта борьба, и Маркс, часто посещая Гейне, приносил ему свежие новости — то радостные, то печальные — о последних вспышках революционного восстания. Быть может, никто из парижских друзей Маркса не воспринимал так живо и взволнованно боевые дела июньских и июльских дней 1849 года, как Гейне. И Маркс в это бурное, беспокойное время хоть на мгновение отдыхал у постели умного и отзывчивого друга. Иногда Марксу приходилось утешать поэта, когда тот впадал в отчаяние и не верил в торжество дела, которому посвятил свою жизнь. В такие минуты Маркс спокойно и терпеливо объяснял Гейне, в чем он заблуждался. А когда разговор заходил о будущем, о неминуемой победе рабочего класса, у Гейне порой возникали сомнения, смогут ли победители построить новую культуру взамен старой.
— Я боюсь, — сказал как-то Гейне Марксу, — что придут люди будущего и вырубят олеандровые рощи поэзии, а вместо них посадят полезный для всех картофель.
— Ваши страхи неосновательны, — ответил ему Маркс. — При социализме новое общество будет особенно чутко к поэтам, художникам, музыкантам, и они обретут настоящую свободу творчества. Они не будут зависеть от издателей и предпринимателей, как вы, дорогой Гейне, от своего Кампе.
Гейне иронически улыбнулся.
— Хорошо, если бы все это было так, как вы говорите. А что, если бакалейный торговец будущего станет делать пакетики из моей «Книги песен» и насыпать туда кофе или нюхательный табак для старушек будущего?
Маркс громко засмеялся. Но Гейне поспешно перебил его:
— Пусть будет даже так!.. Но пусть этой ценой погибнет мир, где угнетают невинность и где человек эксплуатирует человека!.. — И Гейне закончил совсем серьезно: — Я, должно быть, скоро умру, но моей последней мыслью будет радость, что коммунизм уничтожит дотла царство националистов. Он не пришибет их палицей, как богатырь, а просто раздавит пятой, как давят гадину…
