Делай, что должно - Маргарита Нерода
— С богом, Наум Абрамыч! Езжай и не греши. И мы тронемся.
Нагнавший на полдороге приказ предписывал занимать окраину большого села. Наступающие части взяли его с ходу, так что румыны его не то что ограбить, подпалить не успели. Очень уж торопились добежать до хоть какого рубежа, в голой степи они обороняться и не пытались. Первое, что попалось при въезде, это брошенный у поворота немецкий штабной автомобиль. Его даже не сожгли при отступлении, просто бросили с дверями нараспашку. Чуть поодаль торчал из снега раскрытый чемодан с каким-то разноцветным тряпьем.
— Бежали робкие румыны, — подвел черту Романов. Картина поспешного бегства противника изрядно подняла ему настроение, — Будь я военкором, нипочем бы такой кадр не упустил.
Денисенко, с Гражданской еще не любивший располагаться в домах, был сосредоточен и хмур. Но устроиться на новом месте удалось быстро, благо дивизию вывели в резерв армии. Развернули на всякий случай перевязочную, и медсанбат погрузился в хозяйство. Денисенко уехал в штарм со списком некомплекта личного состава, недостающего оборудования и заявкой на пополнение аптеки. Переборка и починка инструмента, ремонт носилок и столов, переучет запасов — все это занимало целые дни, но, естественно, ощущалось просто отдыхом.
Лилия Юрьевна, вздохнув привычно: "С ума сойти, неужели под крышей", возглавила команду санитаров, которым предстояло оборудовать под размещение раненых пустующие дома и два больших амбара, один даже на каменном фундаменте.
Чудом показалась уцелевшая в деревне баня. Не в землянке, не в палатке, настоящая баня! Весь личный состав прошел санобработку без контроля времени и расхода воды, и даже штадив в три приема навестил по этому поводу поселок всем составом. Комдив приехал со своим веником и, довольный и распаренный после бани, объявил личному составу благодарность за организацию работы.
Помогли местные жители. Их осталось всего-ничего, в основном женщины и ребятишки. Но в одной из хат с их помощью наладили прожарку обмундирования, прямо в печи. Тут же устроили и небольшую прачечную, тоже силами населения. Командовала сельчанами вдова председателя колхоза, высокого роста, худая, будто высохшая женщина лет сорока. Слушались ее беспрекословно, и медсанбат получил не просто лишние рабочие руки, а считай отряд младшего персонала, так что все наличное белье и обмундирование было тщательно перестирано. Председательша именовала Огнева не иначе как "товарищ командующий" и обо всех хозяйственных делах, когда ее спрашивали, докладывала по стойке "смирно". Помощницей она была незаменимой. Даже несколько подвод сумела раздобыть, к немалой радости начхоза.
Усилия Денисенко в штарме худо-бедно, а принесли десяток человек пополнения, несколько комплектов инструмента, бинты и даже десять больших банок стрептоцида. Приехало и несколько номеров “Военно-Медицинского журнала”. У медицинского состава даже появилось время вечером, за чаем, почитать и обсудить свежие материалы.
Но не прошло и недели, как вернулся Денисенко после вызова в штаб серьезный и озабоченный. Осмотрел развертывание, похвалил полусвернутую операционную — в импровизированном из крамера и простыни биксе лежал стерильный намет, который подвесили бы к потолку при необходимости развернуться, рядом стояли закрытые и опечатанные ящики со стерильным инструментом — и приказал: “Развертываемся, товарищи, скоро сабантуй”.
На следующий день для установления связи явились старшие врачи трех приданных дивизии полков. И характер пополнения ясно говорил: большой сабантуй действительно грядет, мимо нас не пронесут. Дивизию подкрепили пушечным артполком и “катюшами”. Едва отбыл полковой врач гвардии минометного полка, как явился третий, в новехонькой форме, крепкий, подтянутый. И доложился: старший врач 491-го ИПТАПа.
— Именно вас, коллега, мы и ждали, — весомо произнес Денисенко.
Молодой, даже младше Романова, полковой врач был ощутимо взволнован — без сомнения, в армии он недавно, и к первой командной должности не привык. В той старательной поспешности, с которой он уточнял расстояние от их расположения до МСБ, дорогу и прочие обычные, повседневные вещи, чувствовалось отчаянное стремление ничего не упустить и не ошибиться. И самое главное — не показать, насколько ты еще молод и неопытен. Не позволить старшим товарищам в тебе, молодом, едва назначенном, усомниться.
Он так твердо и горячо повторял: "Не подведем!", будто ему предстояло командовать самим ИПТАПом и именно от него зависело, удержит ли полк позиции.
С таким пополнением вопрос о том, к чему готовиться, уже не стоял. Но следующий день никаких перемен не принес. Правда, к полудню в разрывах облаков мелькнула, “чтоб ее стерву!”, “рама”, но одиночный разведчик еще не есть подготовка противника к наступлению. Приказов из дивизии не было. Только почта наконец добралась.
Первый раз на памяти Алексея письмо вручили Денисенко.
— От моих, — сказал он коротко и бережно разгладил конверт. — Недалече теперь, в Актюбинске. Успели тогда выскочить с Киева, а уж как меня нашли… ну про то долго.
Он читал молча и медленно, словно наизусть хотел затвердить все до последней строчки. Лицо его будто не меняло выражения, только резче обозначились морщины на широком лбу. Но когда Степан Григорьевич закончил читать и так же аккуратно и осторожно сложил исписанный мелким, будто бисерным почерком листок, он был бледен почти до синевы. И Алексей так и не смог задать самый понятный и страшный в военное время вопрос: “Кто?”
— Тезка мой, — Денисенко выдохнул сквозь зубы, отвечая на несказанное, — Степка. Полины сын, Степан Николаич… Да ты помнишь его, мальцом… когда в тридцатом в гости приезжал. В танке сгорел на Калининском. Летом, в августе. Долго похоронка шла…
В тридцатом году Огнев был в Киеве по делам службы и к старому другу сумел заскочить всего на один вечер. Но он сразу вспомнил веснушчатого белоголового мальчика десяти лет. Полина учила сына играть на гитаре. Степка старательно прижимал струны, но сил для этого занятия у него было еще маловато. Здесь же возился с игрушками Мишка, сын Даши, средней сестры, кажется, он на пару лет помладше. Сейчас Степке должно быть двадцать два года. Было двадцать два.
Сестры растили детей одни, Полина рано овдовела, Даша с мужем разошлась. Степан, так и не заведший свою семью, обожал племянников. Изо всех командировок привозил им игрушки и книги. Сестры только головой качали, избалуешь мол мальчишек, а он отшучивался, кого же еще-то… Радовался, замечая, как быстро они растут. "Мой тезка скоро меня догонит, — рассказывал он, возвратясь из короткого отпуска. — Такой вымахал, гвардеец!”
"Гвардеец" в сороковом году поступил в Политехнический институт, его брат — в Педагогический. Оба были в армии с первых дней войны. Только младший с
