Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни - Пётр Петрович Африкантов
– А вы с отцом игрушки и по другим деревням продавать возили, Пелагея Андрияновна?
– Нет, мы только в Саратове продавали, заодно уж ездить, творог и масло везёшь – ну, и игрушки к ним. Для нас главным был земельный надел, живность, а игрушка была как бы в довесок, надо же было чем-то зимой заниматься. Тятя у нас мастер был хороший и придумщик редкостный. Как приедем на базар, в первую очередь к нам игрушечники бегут – посмотреть, что привезли. Я, конечно, по ихним рядам тоже пробегусь, посмотрю, что у них новенького. Край уха слышу, как по рядам про нас говорят: дескать, пока Андриян здесь – торговли у нас не будет. А это потому, что у нас игрушки интересные были: кувыркалочки, шаталочки, свистульки на разные голоса. Тятя – страсть, какой придумщик был!
– А заказы на игрушки вам поступали?
– Тятя заказы не принимал, потому как мы не каждый день игрушкой торговали. За шестьдесят вёрст часто не наездишься. Кто из игрушечников в городе жил, тем было удобнее, базар ведь рядом, у них там и свои места были.
– И до какого же времени ваш отец игрушку лепил?
– У нас в деревне в тридцать первом году колхоз организовывался. Только не сразу с этим дело пошло. Первый колхоз развалился. Всю скотину отвели на общий двор, а потом опять её по домам развели, спорили – страсть как. Потом начальство с района приехало, стали уговаривать, грозить, опять на общий двор скотину повели. А как колхоз образовался, всех лошадей в одну конюшню свели, тут и вся жизнь изменилась. В единоличестве – это одно: своя лошадь, куда хочу, туда и еду, что хочу, то и делаю, а в колхозе стало не так. Вот тятя и лепить перестал. Кто ж тебе лошадь даст в Саратов ехать игрушки продавать? А на себе не понесёшь. В тридцать третьем голод был страшный, все лошади в нашем колхозе передохли от бескормицы…
– В общем, можно сказать, что ваше семейное занятие игрушкой в тридцать втором году закончилось окончательно, – подсказал я.
– Можно сказать и так, – утвердительно ответила баба Поля.– В колхозе уже не лепили, нет.
– А вы сами лепили?
– Лепить лепила, как не лепила!.. Но не так хорошо, как тятя. Как говорится – каждый спляшет, но не как скоморох. С десяти лет я тяте глину для игрушек мять помогала, а в шестнадцать уже на равных с ним в Саратов ездила, продавала. Тогда дети воспитывались не как сейчас, сейчас до женихов не работают. А у нас Ефим подросток был, а уже на тройке пахал.
– Как это, на тройке?
– А так – две лошади плуг тянут, а третья сзади борону. Поди-ка, управься…
– И отец, значит, бросил игрушкой заниматься? – спросил крестную Петр Петрович.
– Если б в Саратове жили, или где поближе, то бы так и лепили. А так, что ж…одни мытарства.
– А у крестника вашего игрушки – на отцовские похожи?
– Схожие-то они схожие, только у крестника бросче. У нас ведь тогда и красок таких не было… так, глазки сажей намалюешь да красной глиной по белой в ямки вкапаешь, или коричневой, если в обжиг идёт, вот и всё. Тятины игрушки смешливее были, но это от характера мастера зависит. Глазки у зверушек, я смотрю, он авторучкой делает, вытащит из неё стержень – вот тебе и глазничка. А в то время всё палочками делали. Палочки кончик скруглишь на камне, проволоку в печке накалишь, да в средину закругления ткнёшь. Эта прожженная дырочка в торце и даёт сам зрачок. Для маленьких размером игрушек делала я маленькие глазнички, для больших – побольше. А их больше трёх и не требовалось. Ещё делались глазнички без закруглений торца у палочки. Такими глазничками у «людей» глаза оттискивали.
– А почему не теми?
– Если «человеку» глаз полукруглой глазничкой оттиснуть, то он неестественный получается, а у «зверей», наоборот, выразительней становится.
– А что ваш крестник не так делает, не традиционно, что ли, не по-семейному?
– Его игрушки я сначала за тятины приняла. Даже удивилась. Вот ведь как талант передаётся. У него своего много. А из старинных… Не вижу я у него коричневой игрушки с серым крапом, когда по коричневому телу вмятинки палочками делаются, а потом в эти вмятинки серо-белая глина закапывается и наоборот. Тятя такие делал…
Пелагея Андрияновна горестно вздохнула:
– Эх, только не пойму, зачем вам всё это надо? Почитай, восемьдесят лет с тех пор прошло…столько лет минуло… Всё быльём поросло – и деревня, и игрушка наша…
Мы с Петром Петровичем переглянулись, покивали и опять взялись за своё.
– Наверное, помните, где глину брали? как готовили к лепке?
– Глина у нас в двух местах была: на выгоне, за домом, где Таня Степанкина жила, там светло-коричневая. В Тарнах, около кладбища, белая, это с другой стороны деревни, где Васянька жил, Тани Степанкиной зять.
– Ну, вот, а говорите, что всё забыли… вот даже и про Васяньку вспомнили
– Не надо всё это никому… Тогда не надо было, а теперь и подавно…
– Надо, баба Поля, ой как надо! – заметил я. И задал новый вопрос:
– Но что ж никто из детей по стопам отца не пошёл?
– Самым срушным в этом деле младшенький Вася у нас был, больше никого. Он и слепит, и вырежет из дерева, залюбуешься. Таких людей у нас «срушными» называли.
– Значит, талант был, а всерьез не лепил?
– Большой талант был. Только жизнь в его молодые годы к иному звала, глиняную игрушку тогда пережитком прошлого считали. Разве молодой парень будет ей заниматься!.. засмеют! На прораба пошёл учиться. А талант был. Когда учился в техникуме, игрушками подрабатывал, только сам не продавал.
После паузы Пелагея Андрияновна подытожила:
– Чтоб
