Иен Келли - Казанова

После этого Казанова каждое утро ходил в Летний сад в надежде снова увидеть императрицу. Это была возможность быстрого продвижения по службе в имперском Санкт-Петербурге, хотя Казанова не представлял, какие именно функции могут быть ему поручены, и, по мере того, как недели переходили в месяцы, его желание остаться в России таяло. Когда, однако, он увидел царицу во второй раз, Екатерина II дала знак одному из своих гвардейцев, чтобы тот подвел итальянца. Они заговорили о Венеции, где Екатерина никогда не бывала, но хотела бы включить ее в будущее путешествие своего сына, в которое он должен был отправиться полуинкогнито как «граф Северный». Это привело к разговору о различиях между русским и венецианским календарями.

Казанова обрадовался: он имел большие познания в астрологии и даже зарабатывал благодаря им во время своего пребывания в Париже, периодически предсказывая будущее суеверным аристократам Версаля, которые доверяли его каббале. Конечно, он лучше, чем большинство людей мог рассуждать о новом григорианском календаре, сдвинувшем даты в большинстве стран Западной Европы в начале восемнадцатого века в соответствии с новыми данными об истинной продолжительности года: немногим более 365 дней. Реформа отнимала от календаря одиннадцать дней, а также вводила систему с високосными годами. Она, вызывала протесты среди суеверных, почитавших святые дни и всех, кто верил в предопределенность даты смерти и потому считал, что реформой им укорачивают жизнь на одиннадцать дней. (Одна из рукописей Казановы, найденная после смерти вместе с мемуарами, была посвящена именно вопросам григорианского календаря. Она написана почти через тридцать лет после беседы с Екатериной Великой, но в ней Джакомо — за несколько лет до своей смерти — все еще приводил календарную арифметику, собственные расчеты и анализировал високосные годы.) Он напомнил Екатерине, что Петр Великий собирался использовать григорианский, а не юлианский календарь, когда русские отказались от восточного православного летоисчисления, и царя отговорили от этого только потому, что подобная реформа вызвала беспорядки даже в протестантской Англии. Когда Екатерина возразила, что царь Петр не всегда принимал мудрые решения, Казанова снова не упустил случая польстить царице и выразил мнение, что монарх был гением среди мужчин. Примечательно, что именно Екатерина закончила беседу — с намерением продолжить, когда сможет изучить тему более детально. Она явно собиралась последовать советам Казановы — как еще одному способу обозначить свою власть в России. Для Екатерины тем не менее баланс между западными прогрессивными реформами и непримиримостью могущественной Русской Православной Церкви был вопросом деликатным и требовавшим умелого обращения. В конце концов она уступила обстоятельствам, опасаясь осуждения Церкви, ведь русскому календарю тогда не исполнилось еще и поколения. Мечте Казанове о том, как он будет жить на пенсию от русского двора за составление государственного календаря, не суждено было осуществиться.

Десять дней спустя, снова в Летнем саду, он опять встретился с императрицей. За это время она многое узнала, и ее интересовали вопросы о последствиях реформы для Пасхи, дня весеннего равноденствия и то, как выравнивают летоисчисление иудеи. Пасха, как и на Западе, в конечном итоге должна была определяться в зависимости от фазы Луны, а даты изменялись в соответствии с движением Земли, но все это могло бы вызвать недовольство русских крестьян или дворян из-за их приверженности к старым порядкам. «Она имела удовольствие увидеть меня изумленным и оставить меня в таком состоянии», — пишет Казанова, добавляя, что «она изучила вопрос, чтобы удивить меня».

Это было типично для Екатерины Великой. Ей странствующий итальянец вроде Казановы, который, как она знала, недавно встречался с Фридрихом Великим и Вольтером, был в Санкт-Петербурге менее полезен, чем за пределами ее города и страны. Императрица выразила надежду, и оказалась права, что он будет говорить и писать об их встрече, а затем придаст блеск ее образу просвещенной и образованной правительницы, тем не менее хорошо понимающей Россию. В его мемуарах записи об их разговоре занимают более десяти страниц, в основном они касаются календаря, но также содержат обсуждение жизни в Венеции и размышления о смерти. Мог ли он помнить такие подробности тридцать лет спустя? Вполне вероятно. Похоже, как, например, в случае его подробных и поддающихся проверке сведений о погоде и транспортных расходах, он записывал то, что в один прекрасный день сделается его личными мемуарами, и уже тогда сознавал величие Екатерины II: «Эта великая женщина, которая царствовала тридцать пять лет, никогда не делала критических ошибок и всегда действовала взвешенно».

В конце лета 1765 года Казанова собирается уехать из Санкт-Петербурга. Ему ясно, что назначения при дворе не случился, и он, возможно, не хотел переживать еще одну русскую зиму. Он встретил французскую актрису, Вальвиль, которая была занята в комедийной постановке пьесы 1704 года «Любовные безумства» для императрицы, но получила не слишком хороший прием. Вальвиль попросила Казанову помочь договориться о том, чтобы ее отпустили — необходимая просьба для кабальной царской актрисы, — и предложила вместе двинуться на Запад. Казанова признал родственную душу и соответствующим образом написал ей: «Я хочу, мадам, вступить в связь с Вами… Отправляясь в Варшаву в следующем месяце, я предлагаю Вам место в моем мягком экипаже, который будет стоить Вам только позволения мне лечь подле Вас. Как получить паспорт для Вас, я знаю». Актриса немедленно согласилась.

Для иностранцев — таких как шевалье де Сенгальт и актриса Вальвиль — объявление о своем намерении покинуть город необходимо было разместить в газете «Санкт-Петербургские ведомости». Такая практика была продиктована правилами обеспечения им доступа к кредитам, было невозможно сбежать от долгов — совершить морской переход через Кронштадт или уйти по суше через городские города — без официального разрешения. Несмотря на это, оказалось невозможно идентифицировать личность актрисы, что указывает на сравнительно большое число иностранцев, искавших в русской столице различных выгод.

Пара завершила приготовления, дела с полицией и паспортным контролем были тоже улажены (граф Александр Голицын доставил Казанове паспорт на имя «графа Якоба Казановы де Фарусси»), Джакомо нанял повара-армянина, купил шлафваген и снабдил его матрасами и мехами. Вальвиль засмеялась, когда увидела экипаж: «Мы на самом деле как в постели». Заиру он оставил на попечение архитектора Ринальди. Казанова решил попытать счастья в Польше, договорившись о деньгах с Брагадином и с различными петербуржцами о рекомендательных письмах к дворянам в Варшаве. В Варшаву он прибыл 10 октября 1765 года.

Акт IV, сцена VI

Польская дуэль

1765–1766

5 марта 1776 года, 5 утра Милостивый государь, вчера вечером в театре Вы нанесли мне серьезное оскорбление, не имея ни права, ни оправданий, чтобы вести себя подобным образом. Исходя из этого, я имею право и буду требовать удовлетворения.

Венецианцу приятно видеть, как Казанова превращается в героя, подобно гусенице, которая вдруг обращается в бабочку.

В Польше Казанову приняли хорошо: помогли рекомендательные письма к князю Адаму Чарторыйскому и англиканскому священнику в Варшаве, Опять же, Джакомо рассчитывал на аудиенцию у правящего монарха, короля Станислава Понятовского, бывшего любовника Екатерины Великой. В 1765 году Польша была почти вассальным государством России, сохраняя безопасность своих границ и престола от разных соседей, поскольку существовала под постоянной угрозой расчленения и разрушения конца восемнадцатого века. Политика зачаровывала Казанову до такой степени, что он захотел разобраться в сдвигах властных структур в Европе в надежде извлечь из своих познаний выгоду. Он предпринял своего рода ознакомительную поездку по Польше, останавливаясь в домах многих дворян, к которым получил рекомендации в Санкт-Петербурге и Дрездене. Графиня Екатерина Козаковска дала ему кров в Лемберге (Львове), а граф Вацлав Ржевский и граф Потоцкий — в Кристианполе. Ныне их имена совсем забыты, исключая упоминание или благодарность в написанной Казановой «Истории смуты в Польше», опубликованной в 1774 году.

Казанова добился быстрого успеха при польском дворе и в театре. Он, как и прежде, мечтал разбогатеть с лотереи, но первые деньги, кажется, сделал за игорным столом. Король, которого интересовали новости из Санкт-Петербурга от человека, только что оттуда приехавшего, уделил ему время, но места не предложил. Казанова проводил каждое утро за исследованиями в библиотеке монсеньора Залуски и ел в доме русского князя Палатина, таким образом, разумно полагал Джакомо, он много экономил и многое узнал. Это было еще одним знаком того, что, по мере уменьшения его энергии и богатства, он все больше и больше становился библиофилом и жил литературными интересами, отчасти в надежде на писательскую славу, но также и ради чистого удовольствия от академических занятий. «Я читал подлинные документы, касающиеся всех интриг и тайных заговоров, целью которых было свержение всей системы Польши».