Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь
К десяти часам Филипп был готов выступить в путь. Передавая ему депеши, адмирал познакомил его с позициями католических войск герцогов Омальского и Немурского, чтобы он не натолкнулся на них.
— Есть и другие опасности, — прибавил адмирал. — Из Парижа нам сообщают, что герцогу Альбе и Мансфельду, губернатору Люксембурга, предписано преградить путь герцогу Цвейбрюкенскому. Но у Альбы, кажется, полны руки хлопот в Нидерландах… Письмо вы зашейте в сапог. И помните, что очень многое зависит от того, передадите ли вы письмо герцогу Цвейбрюкенскому.
Путь Филиппа пролегал через Лаваль, и на другой день он уже передал от Франсуа письмо своей тетке, которая радостно встретила его.
За Лавалем он вступил во враждебную гугенотам местность, и надо было ехать с большими предосторожностями, сберегая силы лошадей на непредвиденный случай.
На ночь Филипп остановился в деревне. Все три спутника его отлично усвоили историю, которую должны были повторять в гостиницах: господина их зовут де Вибур, владения его близ того места, где они останавливались накануне, едет он в следующий город, чтобы навестить друзей. Если зайдет речь о вере и политике, они должны были говорить, что господин их держится в стороне от всего этого, хотя не одобряет насилия над гугенотами и уверен, что они могут быть хорошими гражданами, если их оставить в покое.
Так день за днем ехали наши путники, избегая больших городов.
На четвертый день, когда они, по обыкновению, сделали остановку, чтобы пообедать и дать коням отдохнуть, перед гостиницей послышался конский топот, и, подойдя к окну, Филипп увидел, что подъехали двое дворян в одежде королевских цветов в сопровождении восьми ленников. В ту же минуту Пьер вошел в комнату.
— Я сказал Евстафию и Рожеру, чтобы они скорее окончили обед и осторожно вывели оседланных коней на окраину деревни, недалеко отсюда. В случае чего, нам стоит только выпрыгнуть из окна, и мы тотчас будем на конях.
— Хорошо сделал, Пьер, — сказал Филипп, снова усаживаясь за стол, между тем как Пьер стал за его стулом, как бы прислуживая ему.
Дверь отворилась и два дворянина вошли. Не сняв, как принято, шляп, они уселись за стол и шумно заговорили. Вдруг один шепнул что-то другому, а потом повернулся на стуле и дерзко посмотрел на Филиппа, который продолжал спокойно обедать.
— Кто вы, молодой человек? — спросил он поднимаясь.
— Я не имею обыкновения отвечать на вопросы незнакомых людей, — ответил Филипп спокойно.
— Черт возьми, имеете ли вы обыкновение или нет, это мне безразлично, но вы должны отвечать. Теперь не такое время, когда можно ходить, не опасаясь расспросов. На вашем платье нет королевских цветов, и я хочу знать, кто вы?
— Так как я еду не в королевскую армию, а просто путешествую по своим делам, то не вижу основания надевать другое платье.
— Вы не отвечаете на мой вопрос. Кто вы?
— И не намерен отвечать: мое имя касается только меня.
— Ах, вы, щенок, — вскричал, вспылив, дворянин. — Я вам уши надеру.
Филипп поднялся, удивив своего противника, принявшего его за юношу, своим высоким ростом и телосложением.
— Я не хочу с вами разговаривать, — сказал он, — ешьте ваш обед и дайте мне есть свой, потому что если дело дойдет до ушей, то вам надерут их раньше.
Дворянин схватился за меч, но Филипп быстро подскочил к нему и с такой силой ударил его в лицо, что тот как сноп свалился на пол. Товарищ его вскочил и выхватил пистолет из-за пояса, но Пьер изо всей силы бросил в него тарелку так метко, что она ему разрезала губы и выбила несколько передних зубов. В ту же минуту раздался выстрел, и пуля ударилась в стену. Когда ошеломленные неожиданностью и болью дворяне пришли в себя, Филипп и Пьер, успевшие тем временем выскочить в открытое окно, были уже в конце деревни.
Глава XVI
Богослужение в лесу
— Ты здорово швырнул тарелку, Пьер, — сказал Филипп, когда они бежали по улице, — и, вероятно, спас мне жизнь.
— Я привык бросать метко, сударь; обед мой часто зависел от того, попаду ли я камнем в птицу…
— У нас еще довольно времени, — сказал Филипп. — Пока они еще ошеломлены, а потом им ведь надо вывести лошадей из конюшни.
— И тогда у них явится новая забота, — прибавил Пьер, смеясь. — Я велел Евстафию подрезать у их коней все уздечки. Хороши они будут, когда сядут на коней. Ты подрезал уздечки? — спросил он у Евстафия, когда они подбежали к своим коням.
— Как же! Да и ремни от стремян тоже.
— Великолепно! — воскликнул Филипп. — Они долго провозятся с этим, а мы тем временем будем далеко.
Проехав с милю, путники оглянулись и на окраине деревни заметили несколько выезжавших верховых.
— Долгонько же они возились.
— А кони их, кажется, и поесть не успели, — прибавил Филипп. — Нам не стоит беспокоиться из-за этих господ, но все-таки лучше будет, если они потеряют наш след.
Доехав до лесу, они поехали по тропинке, чтобы скрыть свои следы. Там они наткнулись на ручеек, проехали по нему более мили, перерезав при этом дорогу, и затем выехали из леса.
— Если они и найдут наши следы, — заметил Филипп, — го во всяком случае потеряют много времени, а быть может, и совсем бросят преследовать нас.
— Тем более, — прибавил Евстафий, — что знают, какие у нас хорошие кони. Один из них очень любовался ими.
— Как бы то ни было, но я думаю, что они будут нас преследовать, — сказал Пьер. — Это не такие люди, чтобы вынести и забыть такое оскорбление. Они предпримут все меры, чтобы отыскать нас, и будут наводить справки в деревнях и гостиницах.
— И ничего не узнают, — ответил Филипп, — потому что мы будем избегать деревень. Ночью мы будем спать в лесу, благо погода теплая.
Проехав еще миль пять, путники остановились в лесу. Они всегда имели при себе немного пищи и вина, а также корм для лошадей на всякий случай.
Предоставив Пьеру расседлать и накормить коней, Филипп прошел к другому концу леса и осмотрелся. Он знал, что они недалеко от Ла-Шатра, и не удивился, увидев внизу в долине город, в одной мили от леса. Вблизи из-за группы деревьев поднимались башни укрепленного замка. Местность была богатая и хорошо обработанная, все дышало здесь миром и благоденствием.
«Ужасно, — подумал Филипп, — что в такой прекрасной стране люди не могут ужиться и режут друг друга Бог знает из-за чего!»
Наступили уже сумерки, когда Филипп вернулся к своим спутникам; те уже успели накормить коней и снова оседлать их. Из осторожности они не развели огня и, поужинав, завернулись в плащи и улеглись спать.
Но только Филипп успел заснуть, как Пьер осторожно разбудил его.
— В лесу люди, — прошептал он.
Филипп стал прислушиваться, и до слуха его донеслось из леса пение.
— Это гимн гугенотов! — сказал он. — Несомненно, они пришли сюда из города совершать богослужение.
Пойдем, посмотрим; только тише, иначе мы их испугаем.
Пройдя шагов триста, они очутились перед лужайкой, на которой собралось человек семьдесят. На стволе лежавшего на земле дерева стоял пастор и говорил:
— Братья мои, мы в последний раз встречаемся здесь. Нас уже заподозрили, что мы собираемся здесь для молитвы, и наша жизнь находится в опасности. За мною уже следят в течение нескольких дней. И хотя я всегда готов жертвовать жизнью за дело Господне, но теперь не желаю подвергать вашу жизнь опасности. Если бы будущее было для нас безнадежно, я предложил бы вам остаться здесь до конца; но небо проясняется, и может случиться, что в скором времени по всей Франции будет объявлена свобода веры и богослужения. Поэтому лучше будет, если мы на некоторое время воздержимся от собраний. Даже теперь, быть может, мы в опасности!..
— Пьер, — прошептал Филипп, — сходи вот в ту сторону к опушке леса и если увидишь что-нибудь тревожное, то скорее приведи сюда наших товарищей и коней.
— Не лучше ли сначала сходить за ними и пусть они со мною идут на лесную опушку; иначе я рискую их долго искать.
— Хорошо, Пьер. Если ты услышишь шум, спеши сюда, а я пойду тебе навстречу. Католики могут явиться не со стороны города, предполагая, что там гугеноты поставили человека стеречь; поэтому, если заметишь, что кто-нибудь идет сюда, крикни громко — это предостережет этих людей, и они успеют разбежаться.
Целый час беседовал проповедник со своими слушателями, убеждая их быть твердыми в вере и с терпением ожидать лучших дней.
Филипп стоял от них шагах в двадцати и при лунном свете ясно видел лица собравшихся тут людей, кроме проповедника, который стоял спиною.
Судя по платью большинство гугенотов принадлежало к бедному классу, хотя трое или четверо были, очевидно, состоятельные горожане.
На бревне, на котором стоял проповедник, сидела молодая девушка, лицо которой поразило Филиппа своей замечательной красотой. Она с благоговением слушала проповедь. Рядом с нею стояла молодая женщина, а шагах в двух мужчина в стальном шлеме и с мечом на поясе.
