Светлана Бестужева-Лада - В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
До сих пор при воспоминании об этом периоде ее жизни, на губах Екатерины появлялась слабая улыбка. Она отказала «величайшему человеку своего времени»! Она нашла в себе силы и мужество отказаться от блиставшей перед ней — протяни только руку — короны императрицы. И время показало, что она поступила правильно: Наполеон свергнут и изгнан на остров Эльба, а судьба его супруги и маленького сына… увы! Они теперь навсегда останутся только дочерью и внуком австрийского императора.
«Так проходит мирская слава…»
Но когда Екатерину выдали замуж за принца Георга Ольденбургского, в России осталась только одна, по мысли Наполеона, подходящая невеста — самая младшая дочь покойного «рыцаря мальтийского ордена» — Цесаревна Анна. И в случае ее брака с Бонапартом не приходилось уже говорить не то, что о любви, но даже и просто — об уважении! И веру свою Цесаревна, безусловно, должна была бы сменить. И смотрели бы на нее во Франции, прежде всего, как на «породистую самку», должную и могущую лишь вовремя произвести на свет наследника трона. Или наследников.
Такое пристрастно-циничное положение вещей никак не устраивало гордую венценосную семью России, но до поры до времени решено было выиграть время. С Бонапартом мягко заигрывали, водили за нос, обещали, не уточняя.
Тем временем, Анна Павловна, казалось, и не ведала вовсе о тех бурях и баталиях, что происходили вокруг ее души и неискушенного сердца на политическом Олимпе среди мировых держав. Она всецело находилась под строгой опекой любящей матери и мудрой генеральши Ливен, а вскоре к ним двоим еще добавилось и нетерпеливо-зоркое око старшей сестры — княгини Екатерины, которое беспрестанно посылала «милой Анничке» обширные письма из Твери, с рекомендациями книг для чтения, расспросами о времяпрепровождении, занятиях, друзьях и любимых цветах в саду Павловска.
Екатерина Павловна вспомнила, как к ней в Тверь явились два посланца овдовевшего прусского короля Фридриха Вильгельма: тот, якобы, нащупывал почву для возможного сватовства к Великой княгине Анне Павловне, и просил своих тайных посланцев походатайствовать за него у властительницы Твери, влияние которой на брата-императора было уже общеизвестно.
Она тогда мгновенно выставила агентов-сводников за дверь: они нарушили каноны светских приличий и все нормы придворного этикета. Она разгневалась и написала обо всем младшей сестре, не скупясь на самые яркие краски. Но молоденькая цесаревна только посмеялась над легкомысленной самонадеянностью пруссаков. Анна Павловна была не по годам разумна — это признавали все окружающие.
Несмотря на цветущую молодость, почти детство, у Цесаревны Анны были уже свои, постоянные обязанности при Дворе: при ее участии ставились в Павловске музыкальные спектакли, устраивались чтения в пользу р аненных и сирот; она неустанно сопровождала мать — императрицу во время ее торжественных выходов в свет и поездок по приютам и лазаретам, которых на попечении вдовствующей Марии Федоровны было великое множество!
И вот теперь эта девочка подросла настолько, что пора всерьез думать о ее браке. Что ж, она, Екатерина, подумает. И во что бы то ни стало устроит этот брак: принц Оранский напоминал ей покойного супруга, незабвенного Жоржа, а с таким мужем Аннет несомненно будет счастлива. То-есть просто обязана быть счастливой!
А ведь были еще и другие титулованные кандидаты в мужья Анны. К примеру, герцог Беррийский — член восстановленной в правах власти во Франции династии Бурбонов. Всем обязанные императору Александру, они ловили из его уст каждое слово и перспектива породнится с домом Романовых Бурбонов весьма прельщала!
Но Екатерине Павловне — особенно после долгих бесед с Марией — было почти страшно связать судьбу своей младшей сестры с этим молодым человеком после всего, что произошло во Франции, ибо если счастье и обстоятельства приведут его снова в эту страну, то он будет там ходить вечно на вулкане, который может каждую минуту поглотить его и все его семейство… Нет, только не Франция!
Скорее бы уж начинался этот конгресс, на котором будут решаться все вопросы — и политические, и экономические, и матримониальные. Екатерина уже писала своему постоянному корреспонденту, генералу Деволану, что туда должны съехаться «потентаты всех стран и цветов, что для нас, зевак, создаст прелюбопытное зрелище. Короли Датский, Прусский, Баварский и Вюртембергский, королевские принцы Шведский и Вюртембергский, почти все властители Германии и принцы, их свиты, не считая всех дипломатов Европы».
На конгрессе надо было устраивать европейские дела, основательно разрушенные Наполеоном, пристраивать «безработных» королей и герцогов, лишившихся своих тронов, владений. Кроме сиятельных особ в Вену явились банкиры, а также люди искусства — художники, литераторы.
Здесь сосредоточился весь тогдашний политический мир, привлекавший к себе, как огонь бабочек, немало честолюбивых и корыстолюбивых людей. Начался дележ Европы, и все дипломатические интриги шли среди блестящих празднеств, увеселений, обедов, приемов…
Тон на конгрессе, естественно, задавали великие державы-победительницы в войне с Наполеоном — Англия, Австрия, Пруссия и Россия. Однако были привлечены и побежденная Франция, и второразрядные державы — Швеция, Испания и Португалия. А уж об участии небольших и совсем крохотных немецких государствах — княжествах и королевствах — можно, наверное, и не напоминать.
Из всех этих стран, пожалуй, только Англия, уже все чаще называемая Великобританией, не претендовала на какие-либо территории в Европе. Все территориальные приобретения, которые англичане произвели в ходе наполеоновских войн — и прежде всего в Индии (Бенгалия, Мадрас, Майсор, Карнатик, район Дели и многие другие) — были осуществлены далеко за пределами континента. Англичане добились своей цели, сокрушив былое колониальное могущество Франции в Индии и Вест-Индии, и теперь им нужна была сильная Франция как важнейший фактор европейского равновесия.
Сильная Франция была нужна и Австрии, чтобы сдерживать прусские притязания на Саксонию, а русские — на Польшу. В свою очередь, Лондону был нужен партнер на континенте, способный противостоять чрезмерному усилению России на Востоке. Наконец, хотя Венский конгресс был своего рода дипломатической дуэлью между Александром I и Талейраном, тем не менее, и русский царь отдавал себе отчет в том, что ему может понадобиться сила на западе Европы, способная уравновесить чрезмерно усилившуюся Пруссию.
Впрочем, в то время, в начале XIX столетия, никому и в голову не могло прийти, что Пруссия сможет угрожать европейскому равновесию. Тогда это была самая слабая среди всех держав; страшное поражение, которое пруссаки потерпели в октябре 1806 г., после вторжения наполеоновских войск в Пруссию, когда последняя фактически перестала существовать — все это было слишком свежим в памяти людей, собравшихся в Вене осенью 1814 г.
В этих условиях у прусской правящей верхушки не было иного выхода, кроме тесного альянса с могущественной Российской Империей. Только союз с Петербургом должен был помочь Берлину решить важнейшую задачу, стоявшую перед прусской правящей верхушкой — округлить владения Пруссии и увеличить общее число ее подданных.
Пруссия претендовала на Саксонию — и в этом русский царь был готов поддержать своего союзника, прусского короля Фридриха-Вильгельма III (ведь тот, кто обладает Саксонией — тот обладает проходами в Богемских горах, то есть кратчайшим путем на Вену; таким образом Саксония превратилась бы в постоянное яблоко раздора между Австрией и Пруссией, что исключало бы сближение двух этих немецких держав). В свою очередь Петербург претендовал на польские земли прусского захвата, из которых Александр I хотел образовать Царство Польское, конституционное государство с внутренним самоуправлением под скипетром русского царя.
С этими планами, по вполне понятным причинам, была совершенно не согласна Вена: австрийцам совершенно не улыбалась перспектива усиления ее ближайших соседей, Пруссии и России. Впрочем, отрицательное отношение к расширению владений российского императора и прусского короля не означало, что сами австрийцы не хотели бы округлить владения австрийской империи — прежде всего в Италии.
В историю Венский конгресс вошел под названием «танцующего», поскольку количество балов и всевозможных приемов — опять же с танцами! — значительно превосходило число, как бы сейчас сказали, «пленарных заседаний». Можно было только удивляться тому, как участники конгресса смогли принять столько важных для будущего Европы решений.
На самом же деле Венский конгресс — уникальное для своего времени явление. В результате его работы был не только проведен территориальный передел в Европе, но и выработаны те принципы, которые легли в основу мировой дипломатической практики.
