Степан Злобин - Степан Разин. Книга первая
— Откуда? Кто в город влез? — растерянно спрашивали они друг друга.
— Ногайцы!.. Набег!
— Трухменцы, с моря, должно быть…
— По башням, по башням, стрельцы! — послышался ясный и трезвый приказ.
Мужественный и сильный, как звук медного рога, голос заставил стрельцов оправиться от смятенья. Суетливо, подхватывая с земли брошенные и оброненные пищали и бердыши, стрельцы кинулись к башням. Но башни оказались уже захваченными неведомым врагом. По бегущим стрельцам ударили с башен выстрелы. Стрельцы покатились со стен, чтобы не быть мишенями. Только в одну Ильинскую башню, которую не успели занять враги, вбежали стрельцы под началом Пичуги. У служаки, исправного всегда и во всем пятидесятника, все было в порядке: на башне перекликались уже пушкари, и оттуда роняли искры горящие факелы…
— Не толпись, подымайся ладом! — крикнул тот же звенящий голос. И по винтовой каменной лестнице мерно затопотали тяжелые шаги.
Первое ядро пушкари с башни послали за город, в темную и незримую степь…
— Куды бьешь, старина?! — гаркнул, входя на башню, пятидесятник Пичуга, самочинно принявший главенство над всеми.
— Куды бог направит… Кого там увидишь! — огрызнулся пушкарь.
— А ты, дура-ягодка, огонь потуши, так увидишь: был Гурьев-город наш, а стал черт-те чей!.. Супостат-то в стенах уж!
Наскоро потушив огни, не сразу разглядели внизу свалку, но послышали крики битвы с площади и с близлежащих улиц. Две легкие пушки пушкари сумели повернуть хоботами на город.
— Кто там? В городе кто? Какой супостат-то? — настойчиво повторяли вокруг.
Разом ударили обе повернутые пушки, всех оглушив громовым раскатом. Вздрогнула вся башня, с верхнего свода ее выпал кирпич.
Загремели пищали…
Голоса стали казаться тонкими, как воробьиный писк.
— Кого бьем? Кто там? — по-детски кричал рыжий бочар, стрелецкий десятник Антон Астраханец.
— Разин, донской вор! — ему на ухо пояснил Пичуга.
— Тьфу ты, грех-то! Я чаял, ордынцы! — выкрикнул Астраханец и швырнул пищаль. — Кой черт в русских палить!..
— Возьми пищаль, дьявол! Не твоя — государева справа, подыми! — прошипел Пичуга, направляя пистоль в голову рыжего.
Астраханец поднял пищаль.
— Эй, на башне, сдавайся, сходи вниз! — кричал кто-то снизу. Покрик был впятеро крепче, чем зычный голос Пичуги.
В красной рубахе, без шапки, кудрявый, с черной, как смоль, бородой, словно черт на коне, бесстрашно выехал атаман, освещенный факелами…
На десяток шагов позади оставив своих казаков, он стал под самою башней.
— Стрельцы, живота дарую! Бросай ружье! — крикнул он осажденным. — Бей дворян да слезай с башни. Приму, как своих, и вином употчую.
— Бей! — разом всем стрельцам крикнул Пичуга.
Грянули десятки пищалей в упор с башни по стоящему впереди толпы атаману. Дым застелил башенные бойницы…
Толпа казаков шарахнулась и нестройно пустилась за лавки и торговые лари, стоявшие под стеною на площади, где находился базар, и только несколько разинцев остались у башни ранеными и убитыми.
Не тронутый пулями, Степан сидел на коне, будто ему и не грозила смерть.
— Не балуй, ребята! Мы не на вас — на бояр идем. Кто положит ружье, тем прощу, сотворю казаками, — сказал Степан, закинув голову вверх, словно глядя в стволы направленных на него пищалей. Он видел, что оружием взять стрельцов почти невозможно.
Разину было жаль губить казаков, чтобы взятьем брать эту неприступную каменную башню. Он искал способа, как ее одолеть.
— Колдун! Ишь, пули его не берут, — в волнении заговорили стрельцы на башне.
В это время Степан опять обратился к ним.
— Ну, последнее слово, стрельцы: побивайте своих начальных. Идите ко мне! — крикнул Разин, уже придумав способ победы.
В ответ на его слова послышалась с башни громкая брань, и чугунное пушечное ядро, брошенное руками, мелькнуло в воздухе. Крик спасенья и ожиданья замер над толпой казаков… Ядро глухо ухнуло в землю перед самой мордой атаманского коня. Конь вздыбился. Невозмутимо сдержав его удилами, атаман заставил коня перешагнуть через тяжелый чугунный шар и кивнул есаулу, подскочившему к нему.
— Добром не возьмешь их. Давай-ка силой! — громко сказал атаман и отъехал в сторону, что-то еще говоря Черноярцу.
В дубовую окованную дверь наугольной башни загремели мушкетные приклады и обухи. Разинцы старались вышибить крепкую дверь, за которой были еще и решетки. Теперь стрельцы били их прямо сверху, на выбор, в головы, пулями и просто камнями. С десяток казацких трупов лежало уже у подножия башни. Но как только падал один казак, два-три новых смельчака кидались ему на смену. Раненых относили за лавки.
— К сатане! Пушку тащи! Пушкой выбить! — крикнул Разин.
Однако разгорячившихся казаков трудно было остановить: ни один не пошел за пушкой. Крепче, упрямей гремели удары. И вот рухнула дверь, открыв глубокую каменную нору, уходящую вверх. Казачье «ура» взлетело и тотчас смолкло. Из башни послышался грохот, и чугунное ядро, пущенное по витой лестнице сверху, подпрыгнув, сбило с ног сразу троих казаков. Теперь донеслось «ура» сверху. Стрельцы не смутились тем, что разинцы вышибли дверь: каменный узкий витой вход в башню позволил бы одному стрельцу, только с саблей в руках, обороняться от сотни противников…
— Братцы! Лавки, лари круши! В топоры лавки! — крикнул Черноярец.
Лавки и лари, стоявшие на площади под стеной башни, с треском разлетались вдребезги под казацкими топорами.
Стрельцы из пищалей расстреливали сверху разорителей лавок. Набежавшие из ночного города владельцы ларей — посадские торговцы — стонали и плакались, умоляя не трогать лавчонок…
Гора досок и обломков летела к подножию башни и в отверстую нору лестницы. Вдруг пламя, лизнув сухие доски, как в печную трубу, змеей потянулось вверх по витому каменному подъему…
Треск выстрелов сверху оборвался, и настала напряженная тишина. На башне решали: умереть в огне или сдаться на милость?
Разинцы, отступив к стороне, ожидали теперь, что пламя само за них сделает дело. Мрачно и торжествующе посматривали они из темноты на башню, в которой сидели обреченные на верную смерть враги.
— Эй, вы, там! Как спечетесь, так крикните сверху! — издевательски выкрикнул какой-то казак.
Но ему никто не отозвался. Готовые биться насмерть в честном бою, ратные люди притихли от приближения злой и мучительной смерти, которой грозило им пламя. Искры начали по каменной лестнице проскакивать уже снизу с тягою воздуха. Золотые снопы взметнулись над самой вершиной осаждаемой казаками башни…
— Э-эй! Сдаемся! Слыхали — сдаемся! — приглушенно крикнули с башни, где за дымом, валившим как из печной трубы, уже нельзя было видеть людей…
Топор и плаха
Стрельцы, пропахшие копотью, кашляя, выходили из накаленной башни, отплевывались и жадно глотали воздух, со злостью и страшным отчаяньем кидая в кучу пищали, сабли и бердыши.
Теперь стояли они безмолвной толпой, угрюмые и покорные пленники, спасшиеся от огня. Выпяченные обыкновенно вперед по привычной стрелецкой осанке, бороды их сейчас замызганными, нечистыми метлами уперлись в груди, глаза были тупо опущены. Они поняли, что наделали, и молча ждали расправы. Они не говорили даже между собой. Каждый из трехсот пленников, насупясь, думал и ждал в одиночку, и каждый, не утешаясь, знал, что не будет милости…
Разин сидел на сваленных в кучу смоленых бревнах в плотницком непривычном наряде и испытующе разглядывал пленных стрельцов.
Томила духота. Раскаленный город не охладился и ночью. Пыль и дым увеличивали томленье. Набитые песком рты пересохли. Скупой, трудный пот выступал мелкими каплями на закопченных лицах…
Вокруг атамана и пленных кипело море пришельцев: донских и запорожских казаков, астраханских стрельцов Беклемишевского приказа, перебежавших к Разину у Красного Яра, и ярыжного сброда, со всех сторон пристававшего к казакам. Радостные от победы, люди галдели, как на базаре, спеша поделиться рассказами о подвигах, совершенных в короткой битве.
Глумясь над пленными, кучка донских казаков кричала стрельцам:
— Паленое мясо! Было бы вам разом сдаться — батька бы жаловал вас!
— Быка — сперва топором, а после в огне пекут, а вас и навыворот — сперва испекли, а теперь под топор! — издевался какой-то чернявый удалец с окровавленной головой.
Один из казаков подтащил и кинул к ногам пленных пьяного стрелецкого голову Яцына.
— Вот ваш воевода поганый! За таких дворян-воевод вы на смерть идете!
Взятых из церкви и из домов полтора десятка стрелецких сотников и пятидесятников сунули в ту же толпу пленных.
«Казнить всех начальных людей, а прочих казнею пристрастить, чтобы милость почуяли больше», — подумал Разин.
— Ну, паленые бороды, кто из вас хочет ко мне?
