Кетцалькоатль - Александр Васильевич Чернобровкин
Перед заходом солнца я подстрелил кого-то из семейства верблюдовых. Надеюсь, что гуанако. Приготовленное на углях мясо было нежирным, мягким и сладковатым. Мне кажется, на любое мясо, запеченное на углях, становится вкусным. Мы с Гуамом уплели килограмма по три или даже больше. Местная кукурузная диета напрягала обоих. Заодно напекли и на завтрак, и даже осталось немного на перекус по дороге, которая становилась все круче. Переночевали на опушке леса под деревом с широченной кроной, не знаю названия. Ночные птицы всю ночь исполняли жуткими голосами арии из какого-то неизвестного мне, но явно кладбищенского мюзикла.
На этой высоте над уровнем моря было не так жарко, как на побережье, признаков городов тоже не наблюдалось, поэтому я решил идти на юг по тропам, соединявшим деревни. Мы никого не трогали и на нас не нападали, разве что все обитатели сбегались полюбоваться диковинным чужеземцем. Изредка, когда надоедало питаться только мясом, выменивали на морские ракушки у аборигенов кукурузные лепешки и овощи, в основном картофель, который запекали в кострах. Кстати, чиморцы назвали его п а па. Запек на ужин папу и съел.
Скорее всего, в Ичсме знали, где мы и куда движемся. Несмотря на отсутствие продвинутых средств связи, информация сейчас разлетается очень быстро. Погони пока не было. Может, еще не догнала, а может, уже ждет впереди. Наверняка есть эстафетная почта с городами, расположенными южнее на берегу Тихого океана, в которых прислушаются к просьбе ичсмских жрецов. Так что я все время был начеку. Впрочем, это было для меня естественным состоянием во время путешествий во все эпохи. За порогом твоего дома война. Попадешь на нее или нет — дело случая.
63
Не скажу точно, сколько дней мы шли, наверное, больше месяца. Последние мои эпохи хороши тем, что в них нет острой необходимости в часах и календарях. Мы просто двигались генеральным курсом на юг, не переутомляясь. С раннего утра, по холодку, часов пять-шесть, потом обед и сиеста и еще часа четыре ходьбы, пока не надоест наслаждаться пейзажами и не подстрелим что-нибудь на ужин. Листья коки помогали легко переносить нагрузки. Проблемы были только с ламой, которая не любила ходить долго, хотя и ей давали стимулятор. Судя по дождям, мы еще не вышли из зоны тропиков. Южная Америка оказалась длиннее, чем казалось, когда вспоминал ее на географической карте.
Слева от нас были горы, довольно высокие. На некоторых вершинах даже сейчас, в конце теплого периода, был снег. Одна выдавала время от времени, как трубка курильщика, мощные струи дыма. Мы наблюдали ее последние несколько дней, постепенно приближаясь. Перед ней находилась группа из трех высоких вулканов и нескольких пониже, которые сейчас отдыхали после перекура, наверное. Между ними и дымящимся находился каньон, очень глубокий. Боюсь соврать, но по моим прикидкам в одном месте глубина была около километра. По дну протекала шустрая горная речка, полноводная, благодаря дождям. По обе стороны каньона находилось несколько деревень и очень много террас с полями, на большей части которых уже собрали урожай. По северному краю каньона со стороны океана вглубь материка шла довольно широкая и нахоженная дорога. Обычно такие ведут к городам. Эта территория уже не входила в зону влияния Ичсмы, поэтому я решил посмотреть, кто и как там живет. Заодно пересечем Анды и дальше пойдем по восточному склону, пока не наткнемся на подходящую реку.
Оказалось, что географию я знаю плохо. Был уверен, что Анды — это одна горная гряда. Оказалось, что их не меньше двух, причем вторая, восточная, если и ниже западной, то не намного. Между ними было нагорье, напомнившее мне Мексиканское. Разница была в том, что большую часть этого занимало огромное озеро. Моих познаний в географии хватило, чтобы понять, что это Титикака.
Навстречу нам по дороге двигались шестеро мужчин, скорее всего, крестьян, которые возвращались с рынка, потому что вели на поводу по ламе, каждая из которых несла две полупустые корзины. Наверное, утром отвезли на городской рынок излишки урожая и обменяли на самое необходимое, что не умеют производить. У каждого крестьянина во второй руке длинная палка с заостренным и обожженным на костре, верхним концом или за кожаным поясом деревянная дубинка, что лучше всяких слов сообщало, что на дорогах шалят. Странно, что на нас ни разу не напали за все время путешествия. Подозреваю, что мой странный вид сбивал с толку. Пока обсуждали, кто я такой и откуда приперся в их края, уже поздно было грабить.
— Титикака? — показав в сторону озера, спросил я у переднего — угрюмого типа со свернутым широком носом, который больше походил на бандита, чем на крестьянина.
— Мамакота, — поправил он.
Я показал на поселение, издали похожее на нагромождение валунов на берегу озера, и изобразил неосведомленность.
— Хатун, — подсказал крестьянин.
Дальше допрашивать я не стал, потому что по усилению угрюмости собеседника догадался, что тот исчерпал лимит слов на сегодня.
Хатун оказался довольно таки большим городом, тысяч на пять жителей. Центральная часть его, примыкающая одной стороной к берегу озера, защищена стеной разной высоты от четырех до шести метров, сложенной из больших камней, где-то подогнанных плотно, где-то скрепленных раствором. С других трех сторон к крепости жались слободы, населенные беднотой. В отличие от других городов, в которых я побывал в эту эпоху, в этом нет четкой ориентации улиц север-юг, восток-запад. В придачу они кривые и разной ширины, а в слободах и вовсе напоминают будущие фавелы Лимы. Дома одноэтажные каменные, без окон, с трапециевидным, сужающимся кверху, дверным проемом, завешенным пологом из кожи или ткани, редко с деревянной дверью. Впрочем, я видел только дома бедноты. У богатых высокие каменные заборы.
В одежде хатунцы предпочитают ткани из шерсти альпаки. Хлопок здесь, видимо, не растет, поэтому дорог. Да и зимой на такой высоте, а я предполагаю, что километра полтора-два над уровнем моря,
