Людвига Кастеллацо - Тито Вецио
— Ты ошибаешься, я прекрасно знаю, что покойный именно тебя сделал своим наследником. Именно поэтому я и пришла сюда. Прошу тебя, откажись от наследства в пользу того, кому оно должно принадлежать по праву.
— Что ты на это скажешь, Аполлоний? — спросил Лукулл.
— Я могу сказать, только одно — претор Рима напрасно теряет время, слушая бредни несчастной помешанной.
— Ты прав, — отвечал достойный представитель римского правосудия, — эта женщина нуждается скорее в докторе, чем в преторе. Ну, пошла прочь, — угрожающе сказал он Флоре, — иначе я велю позвать ликторов и тебя уведут силой.
— Так ты, Лукулл, не хочешь выслушать меня? Ты говоришь, что я сумасшедшая и мне нужен доктор? И все это только потому, что я заявила тебе о преступлениях и интригах, с помощью которых хотят довести до полного разорения одного из самых лучших и честных римских граждан? Ты требуешь доказательств? О, у меня их предостаточно. Посмотри, например, хотя бы на этого человека, видишь, что с ним происходит, — продолжала она, указывая на бледного и дрожащего Аполлония. — Ты не обращаешь на него ни малейшего внимания, но позволь мне, по крайней мере, задать тебе, претор Рима, один и последний вопрос. Скажи мне, может ли раб быть объявлен наследником римского гражданина?
— Конечно, нет. Наши законы запрещают это.
— В таком случае Аполлоний никогда не сможет быть наследником Марка Вецио. Ведь он же — раб.
— Это очень, понимаешь женщина, очень серьезное обвинение, — воскликнул претор, пораженный до глубины души. — Но какие же доказательства можешь ты предъявить для доказательства этого чудовищного обвинения?
— Доказательства? — злобно улыбаясь, ответила Флора. — Я вновь прошу тебя, претор, обратить внимание на этого человека. Посмотри, как он перепуган, как весь дрожит от страха, сколько бессильной злобы в искаженных чертах его бледного лица. Но я понимаю, тебе, ревностному слуге правосудия, всего этого может показаться недостаточно. Ты хочешь еще более веских доказательств? Пожалуйста, сейчас ты их получишь.
Сказав это, Флора со скоростью, которой могла бы позавидовать и тигрица, прыгнула к Аполлонию и, прежде чем он опомнился, сорвала с его лба повязку и торжествующе воскликнула:
— Ты, претор, хотел доказательств? Пожалуйста, получай!
Глазам пораженного претора предстало рабское клеймо, украсившее лоб Аполлония, он моментально понял все его страшное значение. Египтянин, точно бык, сраженный ударом молота, упал на пол. Лицо злодея из смертельно бледного стало багровым, словно его хватил удар. Он пытался что-то сказать, но не мог. Из его горла вырывалось лишь какое-то жалкое шипение, даже отдаленно не напоминавшее человеческую речь.
— Теперь, претор Рима, выполняй свои обязанности. Я полагаю, что ты не нуждаешься в других доказательствах, — заявила Флора.
Луций Лукулл уже было собрался позвать ликторов, но Аполлоний словно пробудился ото сна. Быстро встав на ноги, он схватил претора за руку и сказал:
— Прежде, чем ты сделаешь то, что предписывает закон, позволь мне сказать тебе наедине два слова.
Претор недоверчиво взглянул на Аполлония.
— Не беспокойся, я не собираюсь умолять тебя о спасении. Разговор пойдет о некоторых твоих делах.
— Хорошо, говори. А ты, милая, — обратился претор к Флоре, — можешь быть уверена, что все будет сделано по закону. А пока я хотел бы, чтобы ты удалилась.
Флора вышла.
— Ну, теперь мы одни, — сказал Луций Лукулл, — правда ли то, что говорила эта женщина.
— Все это правда.
— Значит, ты — раб?
— Да… был рабом.
— Так она не солгала и ничего не приукрасила.
— Нет, не солгала, больше того, многого не рассказала. Знай, Луций Лукулл, что завещание, действительно, получено благодаря хитростям и интригам, а сам завещатель Марк Вецио умер не своей смертью, а от яда, приготовленного этой женщиной и поднесенного покойному моей рукой.
— В таком случае, это дело необходимо передать на рассмотрение суду уголовных триумвиров, — заметил претор.
— Да, я знаю, меня должны будут распять на кресте. Но я рекомендую тебе, Лукулл, подумать о себе. Ты останешься должен наследнику Марка Вецио восемьсот тысяч сестерций. Ты знаешь, что эти деньги уже давно следовало уплатить, так как срок начальных календ[180] миновал. Ты ведь прекрасно понимаешь, Лукулл, что значит быть должником и не иметь возможности уплатить своему кредитору, который волен продать с публичных торгов твое имущество, объявить тебя несостоятельным должником и потащить тебя в оковах в рабочий дом.[181] Что же будет с тобой, если ты превратишься в должника Тито Вецио, твоего удачливого соперника, подлого осквернителя вашего брачного ложа.
— Несчастный! Как ты смеешь говорить мне такое?
— Тебе нужны доказательства? Вот они, читай!
И Аполлоний вручил претору письма Тито Вецио к Цецилии, полностью доказывающие ее неверность.
— Ну вот, теперь выбирай по своему усмотрению, — хладнокровно продолжал египтянин со своей неумолимой жестокой логикой. — Если ты погубишь меня, то и сам погибнешь, попав в руки своего соперника. Если же спасешь меня, то и соперника погубишь, и сам останешься цел. Да и отомстишь к тому же.
— Отомщу?! — вскричал Лукулл. — Неужели ты думаешь, что я удовольствуюсь тем, что увижу его нищим, протягивающим квиритам руку за подаянием? О, нет, клянусь честью, нет! Оскорбление, нанесенное моей чести, может быть смыто только кровью злодея-обольстителя, понимаешь ты, кровью? Человек, который принесет, мне голову Тито Вецио, может требовать все, что угодно.
— Я — именно тот человек, который тебе нужен. Наши чувства очень близки. Тебе, Лукулл, нужна голова Тито Вецио, а мне его имя и богатство. Итак, с этой минуты заключим союз? — добавил с наглой бесцеремонностью Аполлоний, протягивая ему руку.
Патриций Луций Лукулл забыл о той пропасти, которая разделяла его и клейменого раба. Он протянул Аполлонию свою руку и сообщники скрепили свой союз рукопожатием. Они были теперь готовы на все ради того, чтобы погубить Тито Вецио.
Всемирные победители не имели обыкновения прибегать к поединкам для решения вопросов чести. Для расплаты за оскорбления, нанесенные лично им или достоинству семьи, обычно прибегали к услугам наемных убийц, палачей, гладиаторов или каких-нибудь прихлебателей.
Здесь следует отметить, что главным стимулом как благородных, так и самых отвратительных побуждений в частной и публичной жизни римлян была женщина, эмансипированная не вследствие своего интеллектуального развития, а потому что среда, в которой они вращались, была распушена, отличаясь особенным цинизмом и развратом. То же самое можно сказать и о женщинах остального языческого мира: в них перемешалось и хорошее и плохое. Все эти Клавдии, Аспазии, Лукреции, Мессалины, Агриппины представляют удивительное явление в истории нравственного развития женщины…
Договор между новыми друзьями был заключен. Оставалось решить всего один вопрос: как поступить с Флорой?
— Я полагаю, следует найти способ, чтобы эта опасная свидетельница незаметно исчезла, — сказал претор Лукулл.
— Мне кажется, что ее надо немедленно посадить в тюрьму, причем содержать отдельно от других, — отвечал Аполлоний. — Мне необходимо поговорить с ней и узнать, что же вызвало столь внезапную перемену. Почему она из моей соучастницы превратилась в доносчицу. Кто знает, может мне удастся убедить ее снова помогать мне… хотя бы молчанием.
— А если ты не сможешь этого сделать, если она будет упорствовать?
— Об этом ты не беспокойся, Лукулл. Для достижения своих целей я, не задумавшись, отправил к праотцам моего достойного родителя. Если понадобится, за ним последует и матушка.
— Так ты действительно сын покойного Марка Вецио?
— Да, но рожден от невольницы, потому и раб. Впрочем, я чувствую в себе прирожденный дар победителя, и чтобы окончательно достичь цели, клянусь тебе, Лукулл, я не остановлюсь ни перед каким, даже самым опасным преступлением.
— Это и не удивительно. В тебе течет римская кровь. Ты очень похож на своего покойного отца. Хорошо же, я прикажу, чтобы эту женщину в крытых носилках отнесли ко мне. Сейчас позову ликторов.
— Одну минуту. Позволь мне сначала распорядиться, чтобы ее немедленно усадили в крытые носилки. Надо, чтобы собравшаяся у входа толпа ни в коем случае не заметила ее.
— Ты прав, мой предусмотрительный Аполлоний, прав, как всегда. Я начинаю думать, что с таким замечательным союзником мне не придется долго ждать удобного случая для того, чтобы отомстить Тито Вецио. Только не забывай носить на лбу эту повязку, скрывающую ото всех ужасное клеймо раба. И прошу, сделай так, чтобы оно и мне не попадало на глаза ни при каких обстоятельствах.
